Ловкач и Хиппоза - Белошников Сергей - Страница 36

Я сидела в его свитере. Свитер действительно был теплый. На стенке висела репродукция с картины Брюллова "Гибель Помпеи" в самодельной рамке. Засохшие букетики полевых цветов. Еще большая групповая фотография, тоже в рамке под стеклом. А по краям рамки было вставлено еще много черно-белых фотографий – старики и молодые, мужчины, женщины, дети. Снимки были старые, пожелтевшие.

Я отражалась в стекле. Хорошая девочка, умытая, волосы аккуратно расчесаны. Сидит, сложив ручонки на коленях. Паинька. Только вот паинька не знает, что делать. Ведь он сейчас придет. И что тогда? Воспитательная беседа? Чтение стихов при луне? Ночь любви? А вот это уж – фигушки!

Хотя, конечно, с другой стороны… Фигушки ли? Мужик он что надо. Фигура хорошая, рост, морда мужественная. Чего уж скрывать – он явно в моем вкусе – эдакий белобрысый мрачный викинг. И с дальнобойщиками он разобрался, и мне потачки не дает (что, кстати, приятно: редко кто осмеливается мне перечить, а так иногда хочется почувствовать на своей тонкой девичей шейке суровую мужскую длань), и решения принимать умеет. И выполнять их тоже, что немаловажно.

Но все равно – не заслужил еще.

Мне было слышно, как за тонкой стенкой ходит и бормочет невнятно баба Ксюша. Потом она легла – заскрипели пружины. Спустя какое-то время она наконец угомонилась, послышался тоненький храп. Я сползла с высокой железной кровати и босиком, на цыпочках протрусила к задней двери через неосвещенную горницу, в которой спала баба Ксюша.

Небо затянуло тучами, звезды и луна напрочь исчезли. Тянуло свежим ветром, несущим запах свежескошенного сена и озона. За холмами неярко вспыхивали зарницы. Ловкач стоял во дворе, у задней двери, курил. В темноте светился красный огонек сигареты. Собака лежала у его ног и преданно смотрела на него снизу вверх. Ишь, хозяина признала. Предательница. Я остановилась на пороге. Он молчал, хотя не мог не услышать меня.

– Иди ложись, – сказал он, не оборачиваясь.

Я не уходила. Переступила с ноги на ногу. Мне было не по себе.

– Иди, иди…жена, – в голосе его слышалась беззлобная ирония.

Тоже мне, острослов!

И помолчав, добавил:

– Я буду спать в машине.

Окурок, описав дугу, рассыпался искрами по земле. Ловкач подхватил сумку и пошел к машине. Я видела, как он вытащил из сумки спальный мешок. Разложил сиденья. Потом хлопнула дверца и свет в салоне погас.

Ну и черт с тобой! Я повернулась и закрыла за собой дверь в хату.

Я услышала сквозь сон какой-то непонятный, громкий и долгий звук.

Я открыла глаза. В комнате было по-прежнему темно. Я, не шевелясь, настороженно прислушалась. Мерно тикали на стене ходики. Стрелки показывали половину первого ночи. Неподвижно светилась на подоконнике стеклянная ваза с васильками. Сначала я не поняла, что происходит. Но тут ослепительная вспышка вычертила крестовину оконной рамы. Спустя пару секунд на улице сначала заворчало, а потом грохнуло так, что зазвенели рюмки в буфете.

Я, завернувшись в одеяло, рывком села на кровати. Повернулась к окну. Снова вспышка, буквально ослепившая меня – и, уже почти сразу – обвал грома. Я вздрогнула и зажмурилась.

– Ой, мамочка, – прошептала я. – Да что ж это такое!..

Ничего не могу с собой поделать – я с детства безумно боюсь грозы. Атавизм какой-то. Первобытный ужас. Мамуля утверждает, что я вообще лет до семи во время грозы сразу же либо пряталась под стол, либо залезала к ней под юбку. Мне и сейчас захотелось это сделать. Только вот мамули, увы, поблизости не было.

Новая вспышка ярко осветила комнату, адский гром просто разодрал воздух в клочья. Меня затрясло от страха. Вот сейчас молния ка-а-ак шваркнет прямо в дом! Да прямо мне по темечку! И сгорю я тут заживо, как раненый танкист!

Еще вспышка – и на крышу хаты обрушился ливень. Брякнув, от порыва ветра распахнулись и защелкали створки окна, впуская в комнату струи дождя. Я собралась с духом и соскочила с кровати. Голышом подбежала к окну и, высунувшись наружу, потянула створки на себя. Руки и лицо моментально вымокли. Я с трудом втянула створки внутрь и закрыла окно на защелку. Фиолетовый высверк озарил половину ночного неба, покрытого клубящимися тучами.

Я подскочила к кровати, сунула ноги в кроссовки, схватила куртку. Влезла в нее, путаясь в рукавах. Выскочила на заднее крыльцо и остановилась, ошеломленно глядя перед собой. Сплошной стеной падали водяные струи. За ними смутно виднелась стоящая посреди двора "БМВ". Я натянула верх куртки на голову и пошлепала через лужи к машине. Добежала и судорожно задергала ручку. Дверь была заперта. Я начала тихо подвывать от страха. Обежала машину. С другой стороны тоже обе дверцы были закрыты.

– Эй! – Я прильнула к стеклу. – Эй!..

Ловкач лежал в машине, упакованный, словно мумия, в кокон спального мешка. Я постучала кулаком по запотевшему стеклу. Проклятый Ловкачище даже не пошевелился!

Я забарабанила кулаками по стеклу, что было силы. Ловкач привстал, придвинулся к окну и уставился на меня непонимающим сонным взглядом.

– Пусти меня! – чуть не плача, заорала я, прилипнув к стеклу. – Ловкач! Мне страшно! Пусти!..

Он по-прежнему смотрел на меня, не двигаясь. И дверь не открывал, гаденыш! Молния, как мне показалось, взорвалась прямо у меня над головой. Я взвизгнула от ужаса, присела и бросилась назад к дому.

Дрожа и стуча зубами, я пробралась в свою комнату и юркнула в не успевшую остыть постель. Трясясь, завернулась в одеяло. На улице одна за другой вспыхивали молнии и рокотал гром. Я лежала с открытыми глазами. Зажмуривалась при каждой вспышке. А потом, не сдержавшись, тихонько заплакала. Мне было себя безумно жалко. И очень обидно. Ну, чего ему стоило пустить меня к себе? Я ведь не собиралась приставать к нему или еще чего-нибудь такое. Я просто очень боюсь грозы. Ничего не поделаешь, такая уж трусиха уродилась. А он, хоть и гнусный обманщик, но все же единственная здесь, пусть даже не очень близкая мне, но живая душа. Не к бабе же Ксюше мне под бок лезть?.. И он, негодяй, не пустил меня к себе, не успокоил!..

Я проглотила соленые слезы и натянула ватное одеяло на голову. Что-то ты, голубушка, слишком часто стала реветь последнее время. Надо прекращать это безобразие.

А потом, по-прежнему всхлипывая, я незаметно уснула под непрекращающийся шум дождя.

Солнце поднялось относительно недавно, но уже успело подсушить листву на деревьях и пыль на дороге.

Как выяснилось, заботливая Хиппоза тишком сунула мне в рюкзак (для пляжа, видать), еще и свои шорты, смастеренные из обрезанных под самую попку джинсов. Из них вышли не очень уже модные, но все равно классные "хот-панс". Мне они шли. Еще бы – имея такие-то ноги, как у меня (когда негодяй проснется, то-то обалдеет!). Я шорты немедленно напялила вместе с высохшей за ночь футболкой. И по просьбе бабы Ксюши отправилась к колодцу за водой. Собака поплелась за мной, переметчица.

Я очень собой гордилась, когда, мелко переступая босыми ногами по прохладной утренней пыли, с коромыслом на плече шла от колодца обратно. В жизни своей не носила полных ведер, да еще и на коромысле. В ведрах тяжело ворочалась вода и отражалось солнце. Немного неудобно было с непривычки, но все равно – получалось! Наверняка со стороны я выглядела весьма импозантно: ну, просто клевый кадр из фильма о временной деревенской жизни известной городской тусовщицы.

Я протиснулась следом за собакой в раскрытую калитку и вошла во двор, где стояла вымытая ночной грозой "БМВ". Ловкач все еще дрых, засоня. Из раскрытой двери в хлев доносилось дзиньканье молока о подойник. Присев, я с облегчением вылезла из-под коромысла.

– Баба Ксюша! – позвала я. Дзиньканье молока смолкло. Старуха выглянула из хлева.

– Куда ведра поставить?

– А в хату занеси, детонька, к печке.

Старуха снова скрылась в хлеву. Я было взялась за ручку ведра и тут же остановилась. Потому что из-за плотного соседского забора послышался звук заводимого автомобильного мотора. А потом радио громко запело голосом Фредди Меркьюри. Я невольно замерла, прислушиваясь и глядя на забор. Потому что мотор за забором злобно взревел и заработал на полных оборотах: явно переключались скорости, но странное дело – машина никуда не удалялась.