Ночью на белых конях - Вежинов Павел - Страница 51

Академик вошел в спальню, которая, с тех пор как сестра взяла на себя заботы по дому, просто сверкала чистотой. Он все-таки открыл окно, чтобы проветрить комнату. Ветер утих, снег спокойно устилал задний двор, пока еще не оскверненный человеческими следами. Если погода не изменится, подумал он, к утру все будет засыпано снегом и даже на фонарях вырастут высокие белые шапки. Как отличалась эта холодная и светлая ночь от той, сентябрьской, которую он никогда не забудет.

…Урумов повернул назад и медленно пошел по темным, без единого огонька, пустынным улицам. Площадь тоже была совершенно пуста, только перед зданием милиции горела яркая электрическая лампа. На посту стоял молодой, но совершенно лысый человек в белой рубашке и синем костюме. Он был похож на начинающего адвоката или молодого врача, поставленного тут по какому-то недоразумению. Но профессор заметил, что автомат он сжимает крепко и глаза его смотрят зорко.

— Что случилось, товарищ?

Голос как у молодого учтивого дантиста. Да к тому же такого, которому попался легкомысленный пациент.

— Я хочу поговорить с вашим начальником.

— По какому вопросу?

— Я бы сказал, по секретному. Мне нужно сделать весьма важное сообщение.

Молодой человек ничуть не удивился. К ним, наверное, каждый день приходили люди с важными сообщениями.

— Входите, — сказал он. — Первая дверь налево.

В узкой прихожей спокойно похрапывал на стуле еще один молодой человек. На первой двери налево была надпись «комендант», старательно выписанная от руки красным карандашом. И дверь была довольно роскошной — большая, дубовая, с красивой бронзовой ручкой. Здание, вероятно, было построено в начале века как административное помещение курорта. Чтобы не разбудить часового, Урумов постучал совсем тихо и тут же вошел. И нерешительно остановился на пороге.

Перед ним оказалась очень большая комната с выцветшими, синими с золотом, отделанными лепниной стенами. Громадная хрустальная люстра отбрасывала слабый, унылый свет, потому что в ней оставались только две похожих на свечки лампочки. Но все это Урумов заметил гораздо позже, сейчас его поразил сам комендант. За столом сидела совсем юная девушка в батистовой блузке, заколотой у ворота красивой старинной брошкой. Холодные голубые глаза были устремлены прямо на него, но, похоже, она его не видела, потому что именно в этот момент говорила по телефону:

— Ну и что из того, что он акционер? Поймите, товарищ Белчев, мы должны были что-то дать людям. Здесь, кто знает с каких пор, не выдавали ордеров на мануфактуру. Одних речей мало, нужно и делать что-то… Да, да, понимаю, ну и пусть подает в отставку. Выберите себе другого регента, могу вам порекомендовать своего дядю… Я не издеваюсь, это вы надо мной издеваетесь. Вы что, хотите, чтоб я пошла по домам и стала отбирать то, что только что раздала? — Она сердито швырнула трубку. — Пожалуйста, господин профессор, — любезно сказала девушка. — Чем могу быть вам полезна?

— Я хотел бы поговорить с комендантом.

— Я и есть комендант.

Урумов недоверчиво взглянул на нее. Хотя почему бы ей не быть комендантом, раз она позволяет себе таким тоном говорить с центром? В конце концов это даже к лучшему, по крайней мере он имеет дело с человеком, который его знает. Он сделал несколько шагов и оглянулся, отыскивая стул. И только теперь заметил, что в комнате есть еще один человек. Он стоял на коленях в самом углу, лицом к стене, белые его ручки молитвенно вздымались к потолку. Он действительно молился, отчаянным плачущим голосом повторяя всего несколько слов: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного! Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного!»

— Не обращайте на него внимания, — с легкой досадой сказала девушка, — вот уже два часа талдычит одно и то же. Фамилия его Козарев, может быть, знаете. Смешно вспомнить, каким он был надутым и важным.

Да, это был он, один из бывших директоров полиции, хотя Урумов не был с ним знаком. Козарева словно бы притащили сюда с какого-то приема — белая шелковая рубашка, лакированные туфли, брюки в полоску, до предела обтянувшие толстый зад. Лица его Урумов не видел, но мертвенно белую плешь на темени заливал жирный пот. «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного!»

— Молитву и ту не мог выучить, — с презрением сказала девушка. — Садитесь сюда, господин профессор.

И подала ему самый простой кухонный стул, желтый, словно разрезанная тыква.

— Я не могу говорить при этом человеке, — сказал он.

— Да вот жду каждую минуту, что за ним приедут из Софии. Шина у них там в дороге лопнула, другое что случилось, не знаю. Сейчас его выведут.

Она нажала какую-то кнопку, где-то снаружи зазвенел звонок, который вдруг напомнил ему сигнальные звонки в кинотеатрах его юности. Какой сладостный трепет нетерпения вызывали они когда-то, а сейчас он только вздрогнул. В ожидании часового Урумов заметил:

— Видно, у вас какие-то неприятности с ордерами.

— Дурацкая история! — сердито сказала девушка. — Я конфисковала мануфактуру на ткацкой фабрике Распопова. И, конечно, раздала ее населению. — Она скупо улыбнулась. — Пожалуй, раздала немного лишнего, но не в этом дело. И надо же — один из нынешних регентов оказался в числе акционеров. Теперь шлет нам всякие ультиматумы.

— Кто это?

Она помолчала, потом неохотно ответила:

— Ваш коллега. Профессор Венелин Ганев.

Когда они остались одни, Урумов подробно рассказал ей о своем неожиданном посетителе. Девушка выслушала его внимательно, но у профессора сложилось впечатление, что ему не удалось встревожить ее в достаточной степени. Только лицо ее стало более озабоченным.

— Придется вам немного подождать.

Потом она сняла трубку и связалась с Софией. Урумову пришлось терпеливо выслушать свой собственный рассказ, переданный без всякой паники. С того конца провода последовали подробные наставления. Голос звучал оживленно и очень резко, но сквозь потрескивание трубки он различал только отдельные слова: «Очень осторожно… что есть в наличии… без паники». Наконец она сказала: «Слушаюсь, товарищ Голованов», — и положила трубку.

— Сам Голованов приедет, — сказала она с уважением. — Он сказал, чтобы мы осторожно окружили дачу, но чтобы без него ничего не предпринимали. Придется подождать.

Урумов не спросил, кто такой Голованов, можно было и так догадаться. Бог весть почему, он представил себе сероглазого мужчину с бритой головой и в кожаной куртке. Спустя примерно час перед комендатурой остановились два джипа, и в комнату вошел невысокий седой человек в мятом пальто, напоминавший скорее хозяина кофейни. Зубы у него были очень плохие, отчего он слегка пришепетывал.

— Добрый вечер, профессор, — свойски заговорил он и протянул ему руку. — Нам известно, что в Школе что-то готовится, мы только не знали, что именно. Во всяком случае наши ребята там предупреждены, так что никаких сюрпризов мы не допустим.

— Вы ждете, пока они начнут? — удивленно спросил Урумов. — Чтобы иметь доказательства?

— Доказательства нам действительно нужны, — ответил Голованов. — Не можем же мы арестовать всех командиров, этого нам никто не позволит. Но, может быть, Кисев скажет нам все, что нужно.

Урумов на секунду замялся.

— Надеюсь, вы не будете устраивать мне очной ставки.

— Постараемся избавить вас от этой неприятности, — сказал Голованов. — Но если все же придется… Хотя не думаю, эти голубчики обычно болтливы, как монахи. Стоит нажать кнопку, как они выкладывают все, что у них спрашивают и чего не спрашивают.

Голованов сразу же вышел с парнями, которые прибыли вместе с ним. Через полчаса все вернулись обескураженные — птичка явно улетела.

— Наверное, почуял окружение, — неохотно проговорил Голованов. — Кисев — стреляный воробей. — Потом он взглянул на профессора и добавил: — Не надо вам туда возвращаться. Мы дадим вам новую квартиру.

Урумов ушел из комендатуры с легким сердцем. И долг свой гражданский выполнил, и никто из-за него не пострадал. В конце концов вполне возможно, что Кисев выдумал всю эту историю с заговором. В сущности, чем еще мог он сейчас привлечь людей, как не такого рода выдумками? И все же профессор прекрасно понимал, что если и вправду что случится, то он, Урумов, за свои действия ответит головой. Бывший полицейский не простит ему предательства.