В кавычках и без - Вершовский Михаил - Страница 22

Наконец, страну, кричавшую и кричащую на всех углах о своей приверженности миролюбивой политике и ненасильственному решению международных проблем, которая, однако, сбиваясь с ног, кинулась вслед за вашингтонским лжецом и развратником бомбить граждан далекого, суверенного и ничем не угрожавшего ей государства?

И в первом, и во втором, и во всех последующих случаях речь идет об одной и той же стране. Речь, увы, о Канаде. О стране господина Робсона. И моей, кстати, тоже.

Именно потому, что мне дорога страна, ставшая моим домом, именно потому, что я вижу здесь множество прекрасных людей, поразительно красивых мест, теплых, человечных и нередко трогательных ситуаций — именно потому я считаю себя вправе сказать то, что сказал выше. Мне хочется видеть Канаду еще более человечной, честной и свободной. При всем моем желании я не могу предположить, что при написании своего чудовищно грязного пасквиля господин Робсон руководствовался теми же мотивами.

Я гражданин Канады. Но я еще и русский. Русским я родился, русским сойду и в могилу. Простой и обыденный факт. Но именно потому я не могу молчать, когда кто-то смешивает с грязью не просто какой-то период в жизни моей родины — но всю ее, со всеми ее неисчислимыми радостями и горестями, со всеми ее поражениями и победами. Я не могу молчать, когда кто-то одним легким арпеджио на клавишах компьютера разом перечеркивает всю русскую историю, государственность, культуру, духовность. Я не могу молчать, когда кто-то отказывает моему народу даже в человекоподобии. Это означало бы расписаться в том, что нелюдь и я сам.

Понимаю, что сравнивать вклад в человеческую историю и цивилизацию России и Канады в данном контексте означало бы играть с мистером Робсоном в малосимпатичную игру «сам дурак» (где его шансы выиграть, кстати, крайне невысоки). Но неужели делая свой «трагический экскурс в историю» оттавский писака даже на секунду не задумался о хотя бы XIX веке? Канада, как известно, в том веке развивалась неспешно и достойно, однако каким-то очень уж неслыханным вкладом в достижения человеческого гения похвастаться все-таки не могла. А все тот же кусок навоза, завернутый в капустный лист, дал миру Пушкина и Лермонтова, Достоевского и Толстого, Чайковского и Бородина, Пирогова и Менделеева. И Серафима Саровского. Это так, кстати — к вопросу о колоколе, который так никогда и не зазвонил.

Что же до пушки… Автор статьи в «Ситизен» выглядит на фотографии вполне еще молодым человеком, лет тридцати с небольшим. В таком случае, он, конечно же, мог и не присутствовать при той панике, которая охватила в октябре 1957 года североамериканский континент. Пусть поинтересуется у тех, кто помнит. Кто помнит о том, как население, обезумевшее при транслировавшихся звуках безобидного «бип-бип-бип» первого спутника, кинулось рыть убежища и устраивать массовые учения на случай атомной войны — и не сказать, чтобы совсем уж без оснований. Потому что пушка, как выяснилось, оказалась способной стрелять очень далеко и высоко.

Но это, по правде говоря, не столь существенно. Существенно здесь другое. Я не могу не относиться с глубочайшим уважением к канадским ветеранам Второй Мировой войны — той самой, на фронтах которой сражались мои отец и дед, на полях которой погиб мой семнадцатилетний дядя-пехотинец. Неважно, сколько своих сыновей послала Канада на ту войну. Послала, сколько могла. Живым им — дай Бог здоровья. Павшим и умершим воинам — вечная память.

В случае же с Робсоном остается констатировать, что он или абсолютно невежественный болван, или абсолютно законченный подлец. Сравнить страну, принявшую на себя самый страшный удар той войны, с навозом, а ее армию, сломавшую хребет гитлеровской армаде, с никогда не стрелявшей пушкой («Подставьте… вместо пушки Красную армию, и вы увидите, что ничего не изменилось») — так вот, сделать такое мог либо идиот, либо негодяй.

Кстати, об интеллектуальных способностях автора многое говорит его залихватски-циничный парафраз знаменитого афоризма Черчилля о том, что «Россия это загадка, обернутая в мистерию и скрытая в тайне». Робсона ни на секунду не заставил задуматься даже тот факт, что при всей своей нелюбви к России сэр Уинстон относился к ней с неизменным, хотя и опасливым, уважением.

Джон Робсон установил новый абсолютный рекорд журналистской низости. Честно говоря, после всех событий минувшего года и их подачи в прессе, я был уверен, что журналистика достигла своего дна. Увы, пределов совершенству нет, как выясняется, и в подлости.

За все сорок семь прожитых лет я нигде и никогда не читал ничего подобного. Ни об одной стране. Ни об одном народе. И конечно же, никогда и ничего подобного ни об одном народе не было напечатано в России: дореволюционной, большевистской, сталинской, брежневской, перестроечной или пост-перестроечной.

Но хватит уже разборок с автором. В конце концов, не в индивиде здесь проблема — сколь малосимпатичной ни была бы эта отдельно взятая человеческая (увы, человеческая, господин Робсон — среди нас, людей, встречаются и подобные вам) особь. Проблема, к сожалению, и шире, и глубже.

Вся эта, с позволения сказать, «политологическая работа» была помещена на редакционной странице канадской газеты «Оттава Ситизен». По странному совпадению (?) в тот самый день, когда Россия со всем православным миром праздновала светлый день Рождества Христова. Такая вот рождественская открытка — своеобразная, зато уж от всей души. Подпись гласила, что автор статьи, Джон Робсон, является «ведущим журналистом и заместителем редактора редакционной страницы».

Повторю еще раз: это не статья какого-нибудь «россиянца», обезумевшего от ненависти к собственной (или все-таки «этой»?) стране. Не коллективное послание из дома престарелых для бывших служак дивизии СС «Мертвая голова». Не письмо читателя, который, напившись с горя, сублимирует таким образом свою ненависть к бросившему местных «Сенаторов» Алексею Яшину.

Эта статья написана членом редколлегии газеты и помещена на редакционной странице. А значит, она в определенной степени выражает и точку зрения редакции в целом.

Эта статья напечатана не в желтом бульварном листке или полуподпольном расистском издании, а в одной из трех (наряду с «Глоб энд мэйл» и «Нейшнл пост») наиболее уважаемых и цитируемых газет Канады. А значит, она в определенной степени отражает если и не взгляды канадского истэблишмента в целом, то, во всяком случае, существующие настроения канадских средств массовой информации.

Мне уже приходилось писать на этих же страницах о новом и тревожном феномене в современных западных СМИ. Феномен этот — исключение целых стран и народов из обязательного для политкорректности подчеркнуто-уважительного отношения к инакому. К иному этносу, иной культуре, иному укладу. Все оно так и есть, и попробуй Робсон написать то же самое не о России и русских, а об Италии и итальянцах, или об Эфиопии и эфиопах, или (страшно и подумать!) об Израиле и евреях — двери всех газет для него захлопнулись бы раз и навсегда. И за примерами далеко не приходится ходить. В том же самом (!) номере «Ситизена» на целых две страницы расписана история страшного преступления хоккеиста оттавских «Сенаторов» Вацлава Поспала, который во время матча с «Монреаль Канадиенс» обругал игрока из Монреаля «ё… лягушатником». Состав преступления здесь заключался не в прилагательном, которое в данном случае никого не интересовало. Зато по поводу существительного Поспалу пришлось принести все положенные извинения, да еще и пройти обязательный курс политкорректной индоктринации.

Первыми жертвами новой тенденции, разделяющей человечество на людей и нелюдей (к которым никакие гуманитарные и цивилизованные мерки применяться не могут по определению) стали, как все мы хорошо знаем, сербы. Западное «общественное мнение», обычно столь легко ранимое, когда речь идет о каких бы то ни было нарушениях прав человека, во время бомбежек Сербии — ее городов, больниц, мостов, школ и церквей — проявило поразительную, казалось бы, апатию. В которой, однако, не окажется ничего удивительного, если мы вспомним, с какой интенсивностью это «общественное мнение» — божественный Vox Populi — обрабатывалось колоссальной машиной западных СМИ. Задолго до начала бомбежек со страниц прессы и экранов телевизоров перед западным обывателем представал страшный монстр-серб, который был бесчеловечным чудовищем без различия пола или возраста. В кровожадного тупого монстра был превращен весь сербский народ — сначала сербы Боснии, а потом и сербы вообще. Бомбежки начались тогда — именно тогда, и не раньше! — когда западный обыватель уже был способен отнестись к происходящему не как к акции неслыханной агрессии, граничившей с геноцидом, а как к едва ли не санитарно-гигиенической операции.