Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович - Страница 43

– Какой ужас… такие молодые, земля им пухом.

Перекрестился. И скороговоркой закруглил мысль.

Страшное время там, наверху, жуткие нравы… Может быть, нужно помочь семьям? Единовременно, пенсией? Он готов. Он подпишет чеки прямо сейчас. Хотя и не были знакомы, но если такое горе… Впрочем, одна из фамилий, кажется – Деревенко, ему вроде бы даже знакома. Ах, вот оно что… Редактор! Тот самый?! Теперь все ясно. Кто же из солидных людей не читает «Вечернюю Землю»?..

Синий видеокристалл хозяин пещеры просматривал гораздо дольше. А завершив просмотр, запустил по новой, пару раз даже перейдя на замедление.

– Ничего не понимаю, – сказал он, выключая комп. – Себе в убыток! Зачем?

Тахви прикусил губу.

Этого следовало ожидать. Старый, зарывшийся под землю человек чудовищно отстал от жизни. Он, похоже, свято убежден, что порядок, установленный когда-то им, покойным Гулеваром и Его Высокопревосходительством, пребудет во веки веков. А в природе нет ничего вечного. Кроме человеческого скотства и алчности.

Теперь хозяин глядел на гостя в упор.

– Откуда вообще взялся этот Космический Транспортный банк? Чего эти козлы хотят: разориться сами? Или пустить по ветру Федерацию?

– Скорее второе, – сказал Тахви.

– Я тебя понял, – сказал Александр Анатольевич.

Блеклые глазки заострились, тигрино сверкнули, и гостю стало совершенно ясно: хозяин не шутит. Он действительно понял все.

У обитателя пещеры были мозги суперкомпа.

– А господин Буделян-Быдляну…

– Оставь! – Старец хлопнул ладонью по базальту, и получилось громко. Очень громко. – Казачок на Земле им нужен позарез, и чем выше, тем лучше. – Сейчас он обращался не к собеседнику, а к пустоте, клубящейся над камином. – Не пойму только, чего ради Молдаван в шестерки подался? Ему что, кушать нечего?

– Какое там, – поморщился Тахви. – Пятый подбородок отращивает. Компания стоном стонет. Но и президентство Обновленной Федерации на дороге не валяется…

– Та-ак, – протянул Александр Анатольевич.

Встал. Потянулся. Громко, с явным удовольствием похрустел пальцами и неторопливо направился к маленькой, почти незаметной в пещерном полумраке дверке, утопленной глубоко в стену. Не останавливаясь, поманил гостя за собой.

– Пойдем, браток…

Отказываться было бестактно. Да и бессмысленно.

За дверью же, как выяснилось, тоже располагалась пещера.

Но меньше. И гораздо светлее.

Пол здесь был сплошь устлан ворсистым ковром нежной жовто-блакитной плесени, податливо пружинящей под ногами, а со стен, поросших диковинными, похожими на тризубую вилку грибами-гнилушками, истекало мягкое перламутровое свечение, лаская глаза, утомленные мрачным отсветом пунцового пламени, лизавшего тяжелый гранит приемной. Свет то чуть мерцал, то слегка вибрировал, то едва-едва трепетал, и в его жемчужных переливах плясала фигура краснобородого императора римлян и короля германцев, вытканная на колоссальном, семь на пять, гобелене, а бронзовые изваяния, стоящие вдоль стен на каменных постаментах, казались не почти, а вполне, до самой последней детальки живыми.

– Прошу! – Сопровождая округлый жест хозяина, в воздухе подобно орлиному крылу всплеснулся широкий рукав халата. – Моя гордость. Моя святая святых. – Голос старца смягчился. – Что, удивлен? Думал, старикашка гниет себе тут помаленьку, из ума выживает? Не дождетесь! – последние слова он почти проворковал. – Живу, как видишь, полной жизнью, так можешь и передать. Творю. Леплю. Ваяю. В реалистической манере, никакого тебе постмодернизма. – Старец хихикнул. – Уже и заказы пошли. Так я их принимаю, сечешь? И гонорары беру. А как же! – Воркование сделалось совсем доверительным. – Не ради кредов, понятно, хрен с ними, с кредами, а для самоуважения. Всякий труд должен быть оплачен, так или нет?

– Естественно, – подтвердил Тахви.

Хотя можно было и промолчать.

Забыв о госте, Александр Анатольевич бродил от фигуры к фигуре, подходя то справа, то слева, порой стирая с металла одному ему видимые пылинки, а изредка даже присаживаясь на корточки в поисках наилучшего ракурса.

– Детки мои маленькие, – нежное, мелодичное мурлыканье хозяина удивительно гармонировало с подсветкой зала. – Соскучились по папке, да? А уж как папка скучал… Дор-рогие мои, хор-р-рошие… Нет, ну скажи, браток, разве не лапушки? Вон хоть на Молдавана посмотри…

Что и говорить, господин Буделян-Быдляну, всей Землей за глаза именуемый Молдаваном, был хорош. Весьма. Даже не просто хорош, а великолепен. Массивный, широкоформатный, с лицом внушительным и самую малость дебильным, он высился надежно и нерушимо, попирая могучими ногами низенький постамент-пирамидку, скомпонованную по странной прихоти скульптора из четырех малахитовых гробиков, и давящее величие устремленного в светлую даль взгляда было столь безусловным, что потрясенный Тахви едва не преклонил колени. К сожалению, эпическую мощь первого восторга несколько нарушал толстый раздвоенный фаллос, торчащий изо рта бронзового Руслана Борисовича.

– Все правильно, – кивнул старец, угадав невысказанный вопрос. – Сказано же: никакого постмодернизма, исключительно в реальной манере…

Что-то неладное творилось с хозяином. Он по-прежнему мурлыкал, но в голосе время от времени прорезались визгливые нотки, а ноздри породистого носа то и дело подрагивали, издавая тоненькое, ежесекундно усиливающееся сопение.

– Так о чем это я? Ах, да. Я знаю им цену. Потому что каждого смастерил сам. Без меня никого из них не было бы!!!

Последние слова он не выговорил, а выкрикнул, так звонко и неожиданно пронзительно, что невозмутимый гость вздрогнул.

– Я сделал их всех. Слепил вот этими самыми руками. – Старец с некоторым удивлением осмотрел свои худые, покрытые пятнышками старости ладошки. – Даже Эдика Гуриэли. Хотя он с самого начала был сам по себе, и поэтому его здесь нет. И не будет, хотя заказы случались. Но уж Молдавана-то я выстрогал от начала до конца, как папа Карло. – Он на миг запнулся, сопя все громче, с неприятным клокочущим присвистом. – Взял чушку и вывел ее в пла-не-тар-ны-е головы. А чушка так и осталась чушкой. У-у, кр-рыса…

Взметнулась и опала мохнатая кисть шелковой академической шапочки. Сухой твердый кулак вонзился под дых бронзовому Руслану Борисовичу, и статуя, натужно крякнув, согнулась пополам, сжимая ладонями живот.

– О-о-о-охх-х…

Седоусый зажмурился. Он никогда особо не сетовал на нервы, а кое-кто не без оснований считал, что у него вообще нет таковых. Но сейчас Тахви замер, до отказа вжимаясь в мерцающую стену. И никто не посмел бы его осудить, ибо Александр Анатольевич был в этот момент по-настоящему страшен. Во всяком случае, всему, что о нем рассказывали знающие люди, Тахви верил отныне полностью и безоговорочно.

– Этим козлам уже мало нормального лавэ. – Хозяину стоило невероятных усилий сохранять видимость относительного спокойствия. – Им нужно уважение. – Последнее слово старец произнес как грязное ругательство. – А потом им понадобятся гимны и флаги. Ради этого дерьма они угробят космофлот. Если уже не угробили. А потом устроят Четвертый Кризис, опять развалят все к чертовой бабушке и сядут дирижерами на своих петушатниках. Плавали, знаем. – Он криво усмехнулся. – Но эта Галактика распадалась уже не раз и всегда срасталась по новой. Иначе просто не может быть. Только на этот раз стрела выйдет еще мокрее, чем раньше. И Центр будет уже не на Земле…

Теперь он кричал, не пытаясь сдерживаться, на пределе туго натянутых связок, словно обращаясь к многотысячному скопищу слушателей; шапочка свалилась с седой макушки, коротко подстриженные прядки некогда курчавых волос, взлохматившись, серебристым нимбом стояли над головой, и в безумно расширившихся зрачках полыхал ветхозаветный огонь.

– Многие считают меня исчадием ада, и они таки правы – если я и ангел, то уж точно не божий, и не мир я принес миру, но меч! Я заработал свои креды, как умел, и я защищал свои креды, как получалось. Мне нечего стыдиться! Но я – землянин в пятом поколении. На Старопортофранковской до сих пор стоит дом, где я родился, и в левой парадной по сей день написано на стенке: «Алька дурак». На свои грязные креды я восстановил Лондон, Вену и треть Истанбула, разве этого мало? И я хочу, чтобы центр Галактики был тут, на Земле, а не на какой-нибудь Чечкерии!