Возвращение странницы - Вентворт Патриция - Страница 6

Он отступил на шаг.

— Вы не моя жена.

Милли Армитидж не выдержала — странно, что она вообще сумела так долго хранить молчание. Глядя на кольцо с сапфиром, она заметила:

— Кажется, внутри на кольце Энн была гравировка? Помнится, кто-то говорил мне об этом…

— Инициалы Э. Дж. и дата, — подтвердил Филип.

Энн сняла кольцо с сапфиром и платиновое обручальное кольцо, положила их на ладонь и подошла к Милли Армитидж.

— Э. Дж. и дата — убедитесь сами, — предложила она.

Последовала минутная пауза. Никто не шевельнулся. Линдолл казалось, что у нее вот-вот разорвется сердце. Три человека, которых она обожала, хранили мрачное молчание. Это было не просто молчание. Комнату наполнили холод, подозрение, недоверие и ледяной гнев Филипа, пробиравший до костей. Лин хотелось убежать и спрятаться. Но от себя не убежишь, от собственных мыслей не спрячешься. От них нет спасения. Оставшись на месте, она выслушала слова Филипа:

— Собираясь во Францию, Энн оставила обручальное кольцо дома. Перед ее отъездом мы поссорились, вот она и сняла кольцо.

Энн шагнула к нему.

— А потом снова надела.

— Несомненно, вы сделали это — когда решили выдать себя за другого человека. Теперь ваша очередь объяснить, как было дело. Мою версию вы уже слышали. Думаю, и ваша давно готова. Мы слушаем вас.

— Филип… — ее голос дрогнул. Она надела кольца на палец и выпрямилась. — Хорошо, я все объясню. Тете Милли и Лин уже все известно. Меня спас Пьер. На берегу была пещера, где мы прятались, пока не кончилась стрельба. Я сильно растянула щиколотку. Немцы обшарили весь берег, но не нашли нас. Когда они ушли, мы вернулись в шато. Я насквозь промокла и продрогла, у меня начиналась простуда. К тому времени как немцы явились в шато с обыском, я уже лежала в жару. Пьер объяснил им, что я — Энни Джойс, что я прожила в замке десять лет со своей пожилой родственницей, которая недавно скончалась. Пьер сказал, что в шато жила еще одна английская леди, но она уехала, как только началась война. Меня осмотрел врач, обнаружил, что у меня двусторонняя пневмония, и запретил увозить из замка. Я долго проболела, меня не беспокоили. Когда я поправилась, меня отправили в концентрационный лагерь, но я снова заболела, и меня отпустили в замок. Вот и все. Там я жила с Пьером и его женой. К счастью, кузина Тереза всегда держала дома достаточно денег. Мы находили их повсюду — в мешочках с сушеной лавандой, в подушечках для булавок, между страницами книг, в носках туфель. Но мало-помалу деньги кончались, и я впала в отчаяние.

— Почему же вы не писали мне?

— Я боялась. Меня оставили в покое, и я не хотела привлекать к себе внимание. Потом я написала два письма, узнав от Пьера, что их можно переправить в Англию.

— И вы не удивились, узнав, что письма так и не дошли до адресата?

Она ответила ему открытым взглядом.

— Конечно нет: я знала, что шансы на успех ничтожны. А неделю назад меня предложили переправить в Англию. Мне пришлось отдать последние деньги кузины Терезы, но я думала, что игра стоит свеч. С собой я не привезла никаких вещей, кроме сумочки и пятифунтовой банкноты. От нее уже ничего не осталось, поэтому, боюсь, тебе придется снабжать меня деньгами, пока я не встречусь с мистером Кодрингтоном и не заберу у него мои деньги.

Все это Филип выслушал с холодной яростью. Эта женщина прекрасно понимала, что он не выставит ее за дверь без единого гроша. Каждый лишний час, проведенный под этой крышей, придаст ей уверенности. Если же он уедет сам… Будь он проклят, если подарит Джоселинс-Холт Энни Джойс!

Не задумываясь, он поправил:

— Деньги Энн.

Ее ответ прозвучал незамедлительно:

— Мои деньги, Филип.

Глава 6

— Весьма необычная ситуация, — пробормотал мистер Кодрингтон. — И затруднительная, чрезвычайно затруднительная. Знаете, вам было бы лучше покинуть этот дом.

Филип Джоселин усмехнулся.

— И добровольно отдать его мисс Энни Джойс? Нет, на это я не согласен.

Мистер Кодрингтон нахмурился. Его отец и он сам знали четыре поколения Джоселинов. Все они были донельзя упрямы. Филипа мистер Кодрингтон знал с тех пор, как побывал на его крестинах, любил его, но втайне считал, что второго такого же упрямца не найти. Юристы — настоящие знатоки человеческой натуры. Он отозвался:

— Судебные разбирательства, связанные с установлением личности, всегда щекотливы и деликатны, они неизменно вызывают лишнее любопытство.

— Это еще мягко сказано.

Мистер Кодрингтон помрачнел.

— Если она возбудит процесс… — она осекся и начал снова: — Знаете, лично я не смог бы присягнуть в суде, что она не Энн Джоселин.

— Вот как?

— Да, не смог бы.

— Вы думаете, она выиграет дело?

— Этого я не говорил. Возможно, перекрестного допроса она не выдержит. Короче говоря… — он пожал плечами. — Видите ли, Филип, сходство и вправду поразительное, и беда в том, что даже если мы найдем людей, знавших Энни Джойс, наверняка выяснится, что их воспоминания о ней уже потускнели. Она уехала вместе с мисс Джоселин во Францию, когда ей минуло пятнадцать, то есть одиннадцать лет назад. Незадолго до отъезда я виделся с мисс Джойс, мисс Джоселин приводила ее ко мне. Мисс Джойс была одним-двумя годами старше Энн, чуть худее, но сходство между ними все-таки имелось — тот же цвет глаз и лица, но не более того. Волосы Энни были более темными и прямыми, а у Энн — вьющимися.

— Волосы можно подкрасить и завить.

— Полагаю, это еще надо доказать.

Филип покачал головой.

— Вчера вечером тетя Милли завела осторожные расспросы, и выяснилось, что у мисс Джойс на все готов ответ. За три года лишений и болезней у нее совсем испортились волосы. Сразу после прибытия в Англию ей пришлось сделать перманент. Она сообщила, что нашла отличного парикмахера в Уэстхейвене и потратила на прическу все свои деньги до последнего гроша. А что касается оттенка волос, все белокурые девушки осветляют их. Так делала и Энн, в этом нет ничего необычного.

Мистер Кодрингтон поерзал на стуле.

— Филип, объясните мне: почему вы так убеждены, что она не Энн? Когда я вошел в комнату и увидел ее стоящей прямо под портретом… словом, вы понимаете…

Филип Джоселин засмеялся.

— Да, она обожает стоять возле портрета Энн. Жаль, что в комнате нельзя щеголять в шубке. В ней она смотрелась бы особенно эффектно, но увы! Прочие детали воспроизведены со всей тщательностью — волосы, платье, жемчуга: она словно сошла с портрета. Но разве вы не понимаете, что это и выдает ее? Зачем Энн понадобилось бы одеваться, как на портрете четырехлетней давности? Вы когда-нибудь видели, чтобы она укладывала волосы, как на портрете? Лично я — нет, — он издал отрывистый смешок. — Так зачем ей понадобилось воспроизводить портрет Эмори, заезжать в Уэстхейвен и делать прическу? Энн не стала бы утруждать себя. Она явилась бы домой в лохмотьях, повязав волосы шарфом, как ходят десятки девушек, и ей бы и в голову не пришло, что ее примут за кого-нибудь другого. Позаботиться о платье и макияже могла лишь самозванка. С чего Энн могла бы предчувствовать, что ей не поверят? Да об этом она не задумалась бы ни на минуту!

Мистер Кодрингтон медленно кивнул.

— Логично. Но я не знаю, что скажут присяжные. Они предпочитают факты, а не психологические рассуждения.

— Вот одна из причин тому, почему я убежден, что это не Энн. Есть и другая — боюсь, ее вы тоже назовете психологическим рассуждением. Энни поразительно похожа на Энн, такой могла бы стать сама Энн, если бы прожила еще четыре года, сходство ошеломляет. Но она не Энн. Будь она настоящей Энн, она вспылила бы, услышав от меня первую же резкость. Видите ли, я не выбирал слов, а она не только не рассердилась, но и подставила мне другую щеку. Энн никогда так не поступала.

— Три с половиной года на оккупированной территории кого угодно научат выдержке.