Огненное колесо - Вентворт Патриция - Страница 7

– Боюсь, что не смогу вам компенсировать фабрику. Но… – Он сделал выразительную паузу, оглядел всех быстрым насмешливым взглядом и продолжил: – Но мы вернемся к этому через некоторое время.

Милдред Тавернер, дергая перчатку, все же оторвала короткий кусок нитки, но шов разошелся дальше. Она раздосадованно вздохнула и спрятала левую руку в рваной черной перчатке под правую в темно-синей перчатке, пару которых она и хотела надеть, так как черные уже совсем никуда не годились, хотя, конечно, она могла бы починить их и использовать, когда ходила в магазин за хозяйственными покупками. Ведь никакая перчатка уже не выглядела достойно после починки.

Ее брат Джеффри бросил на нее холодный, уничижительный взгляд.

Джекоб Тавернер продолжал:

– Я пригласил всех вас сюда, потому что хочу с вами познакомиться. Ваши отцы и матери были моими двоюродными братьями и сестрами – племянниками и племянницами моего отца Джереми Тавернера-второго. Я хочу с вами познакомиться. Когда мой дед, старый Джереми Тавернер, умер, произошла крупная семейная ссора, так как он оставил абсолютно все моему отцу. Кто-нибудь из вас знает почему?

Лицо Милдред Тавернер покраснело, как яркая промокательная бумага, и она заявила неестественно высоким голосом:

– Это было совершенно несправедливо! Мой дед всегда так говорил!

Эл Миллер потер руки, скатывая между ними носовой платок:.

– И мой тоже. Он говорил, что это просто позор.

Джекоб скривил рот:

– Я полагаю, что по этому поводу существовало полное единодушие. Это был единственный случай, когда семейство думало одинаково. После того как они кончили высказывать моему отцу все, что думали о нем, когда он вступил в права наследования, они тут же устроили настоящую драку из-за денег матери.

Флоренс Дьюк сказала в своей неторопливой манере:

– Этих денег было так мало, что и говорить не о чем.

Джекоб рассмеялся своим кудахтающим смехом:

– Так именно поэтому. Киньте одну кость дюжине собак и вы увидите, что произойдет! Как вы говорите, это была не очень большая кость, и по праву – заметьте это – по праву ее должны были разделить между всеми восемью детьми. Но мой отец не потребовал свою долю. Я не говорю, что это было очень мило с его стороны, я просто излагаю факты. Он позволил разделить собственность матери между остальными семью детьми.

– Завещания – это так утомительно, – изрекла леди Мэриан своим приятным голосом. – Отец Фредди оставил просто ужасное завещание.

Джеффри Тавернер беспокойно заерзал на стуле.

– А что это было, что они делили?

Ничего особенного. Она оставила после себя коттедж с клочком земли вокруг него, несколько ювелирных изделий и пятьсот фунтов в консолидированной ренте. Мэтью, Марк, Люк, Джон и Эктс получили по сто фунтов. Мэри получила брошь, Джоанна – браслет и еще коттедж. Она как раз собиралась выходить замуж за вашего деда, – Джекоб обратился к Джону Хиггинсу, – и, когда все они уже устали ругаться, Томас Хиггинс предложил им еще двадцать фунтов, а Джоанна получила коттедж. Мэри в этом не участвовала, так как была замужем за лордом Рэтли и жила по другую сторону Ирландского канала. Ну а после этого никакой родственной любви не осталось. Мэтью успешно использовал свои сто фунтов. Он приобрел пару старых коттеджей и за их счет удвоил свой капитал: он занимался торговлей домами. – Он хитро взглянул на Джеффри и Милдред. – Нет нужды обижаться – мой отец занимался тем же. Марк – его вторым именем была Респектабельность – оставался клерком сельского стряпчего до самого последнего дня. В то время как Мэри была украшением сословия пэров, Люк… Ну, чем меньше сказано о Люке, тем лучше.

– Почему бы вам не оставить его в покое? – спросил Эл Миллер. Гнев сделал его смуглое лицо желтовато-бледным. Он покрутил в руках свой яркий носовой платок.

Джекоб засмеялся:

– Хорошо, хорошо… Чем меньше скажешь, тем скорее исправишь. Джоанна жила и умерла в сроем коттедже, довольная сельской жизнью. Джон поднялся довольно высоко – использовал свои мозги в качестве лестницы и взобрался по ней. А Эктс, фигурально выражаясь, сделал карьеру на старье и костях, – он поклонился Джейн, – и стал владельцем небольшого антикварного магазина в Ледборо. Вот так обстоят дела.

Джеффри Тавернер сказал:

– Очень четкое и краткое изложение, но к чему это все? Я полагаю, что все хотели бы знать, зачем нас здесь собрали.

– Естественно. Надеюсь – я действительно надеюсь, что не все вы пришли в надежде на какую-то выгоду для себя.

Мэриан Торп-Эннингтон вздохнула и проговорила, придав голосу побольше драматизма:

– Мы как раз на это-то и надеялись. Я сразу же сказала Фредди, что дела не могут все время идти так ужасно, как со времени нашей женитьбы. И если нас где-то ждет удача, то должна же она когда-то проявиться. А почему бы не сейчас? Однако он так мрачно ко всему относится, бедняга, и это неудивительно, учитывая, что ему приходится встречаться с кредиторами. Поэтому-то он и не смог прийти сюда сегодня. И он просто ужасно не хотел, чтобы я шла сюда одна, потому что он всегда думает, что я сделаю какую-нибудь глупость. Но я ему сказала, что, возможно, нас здесь будет много и, возможно, некоторые будут весьма интересными людьми. – Она снова вздохнула, даже еще более глубоко. – Не хотите же вы сказать, что ничего такого не будет? – Ее голос приобрел трагическую глубину.

Джекоб сказал:

– Боюсь, что вы будете разочарованы. Я пригласил вас сюда по трем причинам. Я подумал, что семейная размолвка оказалась слишком продолжительной. Я не завел никаких родственных связей и подумал, что интересно будет познакомиться со своей родней. По этой причине я хочу пригласить вас всех к себе в старую семейную гостиницу «Огненное колесо».

Джон Хиггинс перевел на него свои голубые глаза.

– Так ведь она была продана, когда умер прадедушка.

– Вовсе нет, – ответил Джекоб. – Мой отец никогда не продавал ее, хотя должен сказать, что прошел слух о том, что он это сделал. Но, думаю, он сам распустил такой слух. Он сдал гостиницу в аренду, а срок аренды истек в прошлом году. Я снова являюсь ее владельцем, а Кастеллы управляют гостиницей. Миссис Кастелл является сестрой вашего отца, так как она дочь Джоанны и урожденная Энни Хиггинс.

Джон Хиггинс медленно произнес:

– Я знаю, что моя тетушка Энни существует на этом свете, но я не видел ее уже лет десять.

– Это при том, что гостиница находится в паре километров от коттеджа Джоанны, который она получила в наследство от матери?

– Да, я живу в старом коттедже.

– Вы женаты или живете один?

Появившаяся на лице Хиггинса слабая улыбка была очаровательна.

– Есть что-то, чего вы не знаете? Думал, что вам все известно. Я живу один и сам веду хозяйство. И я не виделся с тетей Энни уже десять лет, хоть она и живет всего в паре километров от меня.

Джекоб кивнул:

– Очень интересно. Дружная мы семейка, вы согласны?

Джон Хиггинс сжал губы и замолчал. Он сидел, положив свои большие руки на колени, спокойно и непринужденно. Джекоб сказал:

– Гостиница – это самое «Огненное колесо» – находится на старой прибрежной дороге, идущей на Ледлингтон. Ближайшая станция Клифф Холт в двух километрах от нее. Я приглашаю всех вас приехать и погостить у меня в следующие выходные. Некоторым из вас трудно будет уехать из дома: кому-то придется прибегнуть к чьей-то помощи, кому-то будет трудно отпроситься с работы – то есть вам могут потребоваться дополнительные расходы. Поэтому каждый из вас получит от меня по сто фунтов в качестве, скажем, некоторого признания того, что старый Джереми плохо поступил с вашими дедами и бабками и что, приглашая вас в гости, я не хочу создавать вам какие-либо неудобства. – Он неожиданно и резко замолчал, положил ногу на ногу, наклонился вбок и, опершись рукой на обитую кожей крышку стола, наблюдал за ними.

Джеффри Тавернер слегка нахмурился. Милдред уронила шарф, за который постоянно дергала. Довольно грубые черты лица Флоренс Дьюк приобрели суровое выражение, которое странно было видеть, учитывая предшествующее выражение терпимости и добродушия. Эл Миллер был оживлен и испуган. Джон Хиггинс сидел все в той же позе – большой, интересный, спокойный, сдержанный. Джейн широко раскрыла глаза и приоткрыла губы. Ее крепко сцепленные руки лежали на коленях. Джереми был явно рассержен. Мэриан Торп-Эннингтон была единственной, кто заговорил."