Огненное колесо - Вентворт Патриция - Страница 6

– Да, – ответил Джон Тейлор и стал ждать, что будет дальше.

Она продолжала говорить своим глубоким, нарочито громким голосом:

– Эллен Тавернер была моей матерью, а Уильям Дьюк – моим отцом, поэтому моя фамилия Дьюк. И эту фамилию я вернула себе после замужества. Я вышла замуж, но неудачно, поэтому снова вернула себе старую фамилию, ведь у меня не было причин стыдиться ее. К этому времени мой лед уже умер, а мне пришлось встать за стойку бара, чтобы зарабатывать на жизнь. И никто не может сказать обо мне ничего плохого – мне нечего скрывать. У меня небольшое собственное дело: маленький бар-закусочная, и должна сказать, что мое заведение процветает. – Она переводила взгляд с одного на другого, не агрессивно, но со сдерживаемым вызовом. – Ну вот. Я так полагаю, что лучше сказать все, что нужно сказать, и покончить с этим, тогда никто потом не сможет упрекнуть меня в том, что я не все рассказала. Я закончила.

Она улыбнулась и кивнула Джону Тейлору, а потом пошла и села между Джереми и Элом Миллером. После этого к столу медленно подошел Джон Хиггинс и назвал свое имя.

– Я получил письмо с указанием зайти сюда. – Он говорил медленно, с приятным деревенским акцентом.

Джон Тейлор с интересом рассматривал его и заметил смущение в его голубых глазах.

– Все правильно, мистер Хиггинс. А какое отношение вы имеете к этому семейству?

– Ну, – он сцепил большие огрубевшие от работы руки, – ну, сэр, моя бабушка Джоанна была одной из близнецов. Это были Джоанна и Джон, мальчик и девочка. Что касается Джоанны Тавернер, то она вышла замуж за моего деда Томаса Хиггинса, старшего плотника в имении сэра Джона Лейберна. А у них родились сын и дочь, Джеймс и Энни. Джеймс был моим отцом, отсюда и родство. Что касается Энни, то она вышла замуж за иностранца по фамилии Кастелл. Вы это хотели узнать, сэр? Я не думаю, что могу рассказать вам что-то еще, кроме того, что я тоже плотник, как мой дед и отец.

Джон Тейлор внимательно рассматривал его.

– Полагаю, вы служили в армии во время войны?

Голубые глаза смотрели прямо на него.

– Я был сапером, сэр. Мне разрешили заниматься разминированием. Убийство людей было против моей совести.

Он отошел к последнему свободному стулу и сел рядом с мисс Херон. Мэриан Торп-Эннингтон повернулась к нему с улыбкой, а затем позволила себе оглядеть весь ряд сидящих на стульях людей.

– Мы никогда раньше не видели друг друга, но мы, оказывается, кузены. Все наши деды или бабки были братьями и сестрами, но мы ничего не знаем друг о друге. Ну, я хочу сказать, что это совершенно великолепно, ведь правда? Так нудно расти вместе со своими родственниками, но так прекрасно встретиться с ними, когда они уже взрослые.

– Я думаю, что некоторые из вас знакомы друг с другом, – сказал Джон Тейлор. – Капитан Тавернер, мисс Херон, я думаю, вы знакомы. А теперь давайте уточним ваши данные. Начнем с дам…

Джейн Херон широко раскрыла свои серые глаза. Ее щеки слегка порозовели.

– Мой дед был самым младшим в семье. Его звали Эктс.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Джекоб Тавернер начал скучать. Он услышал достаточно – большую часть этих сведений он уже знал.

– Вашим дедом был Джон… вашей бабушкой была Джоанна… вы делаете то, это или другое…– Все это было таким же нудным, как приходское собрание. В этом Джоне Тейлоре нет никакого темперамента – никаких неожиданностей, никаких летящих искр. Джекоб хотел сам и по-своему направлять ход дела. Он подумал, что пробыл за дверью слишком долго, резко открыл ее, вошел в комнату, подошел к первому ряду стульев и сказал:

– Я думаю, Джон, что будет лучше, если вы представите меня.

Джон Тейлор сказал:

– Это мистер Джекоб Тавернер.

После этого Джекоб прошел вдоль ряда, пожимая всем руки. Некоторые руки были горячими, другие – холодными. На Милдред Тавернер, леди Мэриан и Джейн Херон были перчатки. Флоренс Дьюк сняла перчатки и засунула их в оттопыривавшийся карман. Джеффри, Джереми и Джон Хиггинс поднялись со стульев. Эл Миллер, смущенно сидя на краю стула, сказал:

– Рад с вами познакомиться.

Рука Джеффри была сухой и холодной – тонкая рука, которая, возможно, была сильнее, чем казалось. Рука Эла Миллера была настолько влажной, что Джекоб не постеснялся достать дешевый коричневый носовой платок и вытереть пальцы перед тем, как предоставить их небрежному пожатию Джереми Тавернера. Рука Джона Хиггинса была теплой, а пожатие крепким.

Джекоб подмечал все. Он видел, что перчатки Джейн давно и хорошо ей служат; что в одной из перчаток Милдред Тавернер была дыра и что перчатка на правой руке совершенно не сочеталась с перчаткой на левой руке; что одежда Мэриан Торп-Эннингтон стоила кучу денег. Он бы очень удивился, услышав, что она оплачивает счета из своего кармана.

Закончив пожимать руки, он подошел к столу и небрежно уселся на его дальний угол, откуда, слегка поворачиваясь, мог держать в поле зрения всех присутствовавших – от Джона Тейлора до Джейн Херон. Сидя так, освещаемый холодным послеполуденным светом, замораживавшим все вокруг, он действительно был ужасно похож на обезьянку шарманщика. Его ноги свободно свисали, одно плечо опустилось, а взгляд блестящих злобных глазок переходил с одного на другого. От этого взгляда Милдред Тавернер начала теребить нитку, торчавшую из разорванного пальца перчатки, достаточно длинную, чтобы ее не заметить, но слишком короткую, чтобы ее оторвать.

Эл Миллер снова промокнул лоб. Джейн Херон позже сказала, что под этим взглядом почувствовала, будто она сидит в клетке, а кто-то пытается ее внимательно рассмотреть.

Это продолжалось всего несколько мгновений. Закончив осмотр, Джекоб произнес:

– Ну вот мы и собрались. И я могу поспорить, что, как сказал какой-то поэт, здесь множество умов, а мысль у всех одна. И если вы интересуетесь, где же это я умудрился прочитать стихи, я вам скажу. Так получилось, что я однажды сломал ногу о коралловый риф. Там был торговец, единственный белый человек на острове, он взял меня к себе, а единственной книгой в его хижине была «Большая книга поэзии». Не спрашивайте меня, как она у него оказалась или почему он хранил ее, – сам он даже не заглядывал в нее. Но пока моя нога заживала, я выучил книгу наизусть. Я даже сам кое-что сочинил, так что вы можете представить, что мне пришлось пережить. Но вернемся к тому, о чем я говорил в самом начале. Вот сейчас вы все думаете: «Зачем он нас здесь собрал?» и «Почему он ничего не объясняет?»

Мэриан Торп-Эннингтон пристально взглянула на него своими красивыми глазами и сказала:

– Но вы ведь собираетесь это сделать теперь? Потому что, конечно же, мы очень хотим узнать, зачем вы опубликовали это объявление. Ведь вы же не собираетесь нас разочаровывать? То есть я хочу сказать, что вы ничем не намекнули на то, что собираетесь сообщить о чем-то, что принесет нам выгоду, но вполне естественно надеяться на это. А когда Фредди сказал, что все это может оказаться надувательством, я ответила ему, что он абсолютно ни во что не верит. Ну а какая польза в том, чтобы все время ожидать подвоха? Я хочу сказать, что это просто отвратительно, не правда ли? Но неудивительно, что он так предубежден, бедняжка. Это все из-за фабрики маринованных продуктов – она потерпела практически полный крах. Ну и на что мы будем жить? Просто не представляю! Фредди считает, что и хлеба не на что будет купить, не говоря уж о масле. Поэтому он так обеспокоен, бедный мой. Я же не обеспокоена, потому что не вижу смысла в беспокойстве.

К тому моменту, когда она закончила свою речь, у всех было такое чувство, что она доверила свои проблемы каждому из них лично. Она как бы рассеяла всюду свое сияние. Даже Эл Миллер получил свою долю теплого взгляда и взволнованного голоса.

Джекоб Тавернер ждал, когда она выговорится. Он действительно получал удовольствие. Когда последнее слово растворилось в завороженной тишине, он сухо заметил: