Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Следом за легендой

Щипачев Степан Петрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Следом за легендой - Щипачев Степан Петрович - Страница 1

Изменить размер шрифта:

Степан Щипачев

Следом за легендой

И военною славой заплакал рожок…

Александр Блок

Я книгу читаю.

На толстые корки

осели века.

Обуглены буквы пожарами,

слезами размыты.

Страницу иную

переворачиваю едва:

так тяжела она,

истоптанная войнами.

Я не заметил,

с которой страницы,

но со страницы, конечно,

он появился.

— Я с Куликова поля, — глухо сказал он.—

Шесть столетий

лежат за плечами моими.

Видишь, кольчужка покрыта пылью.

…Все стрелы, а было их тучи,

летели в меня,

сабли кривые рубили,

копья кололи.

Мамай торопил,

чтоб скорее убили меня.

Передний полк

был вырублен весь,

а я знаменосцем был в том полку.

Поле кровью намокло,

в криках и стонах,

в топоте конском было,

но жив я остался.

Время велело, чтоб я

сошел со страниц этой книги

и все рассказал.

Не поле орать,

не ребяток растить

мне пришлось и потом.

Неораным поле осталось мое.

Не соха кормилица —

секиры да бердыши

натруживали руки опять.

Рвами с водой,

земляными валами

города себя окружали,

Москва Кремлем огораживалась

каменным

Царь-пушку, Царь-колокол отливала.

Я у тех святынь ходил,

заскучав, слова твердил,

так негромко про себя,

ус колючий теребя.

У кольчужки рукава

локти прятали едва.

Был шелом, но что шелом!

До волос на нем пролом.

Шла Ливонская война.

Но балтийская волна

не тогда ладонь мою

остудила. Признаю.

Было: взглядом до кишок

царь Иван меня прожег.

Я же множил, как всегда,

славу ратного труда.

Кто-то стал землей, травой.

Я иду, свищу — живой.

Брав, хотя и рябоват,

в рукопашном черту сват.

Сколько дырок залатал

на мундире — не считал.

Но запомнила рука

те, что были от штыка.

Пешим был и на коне.

Амуниция при мне.

Пушкарем, горнистом был.

Бой полтавский не забыл.

Передний редут.

Пахло бруствером свежим,

июньскими травами пахло.

В обнимку с ружьем

задремал я.

Ночною прохладой

тянуло от Ворсклы,

украинской речки.

Нас тысячи было —

московских, рязанских, смоленских,

калужских, орловских.

Да всех перечислишь ли?

В синих мундирах

мы схожие были друг с другом,

солдаты России.

Где — я, где — не я,

было трудно порой разобраться.

Ружье обнимая,

душой я во всех растворился.

…Шатер полотняный

в ночи был не виден,

но был он.

Нерусское знамя мял ветер.

Я знал:

Карл XII

тыкал упрямо на карте

в редут,

где в обнимку с ружьем

прикорнул я немного.

Когда началось,

загремело окрест,

я не дрогнул.

Все пули

от шведов

летели в меня,

все ядра катились к ногам,

нависали штыки.

Я не дрогнул.

Не я — Карл XII сгинул.

Так время велело.

А время катилось,

как с гор снеговые обвалы.

Сменялись цари и царицы,

министры сменялись.

Я не сменялся.

Суворова помню,

небесные Альпы,

снега Сен-Готарда.

Те кручи — и глянуть-то страшно —

сердец не страшили.

И, пушек не бросив,

мы лезли, чтоб где-то

спуститься поближе к России.

Меж скалами пропасть дымилась,

куда я сорвался.

Лежал бы там долго,

заваленный снегом,

когда б не услышал трубу

с Бородинского поля.

Чугунные ядра.

Опять чугунные ядра.

Багратионовы флеши

окутались дымом.

Атака французов отбита.

Вторая отбита,

шестая, седьмая…

До вечера бились.

Зарю не припомню.

Наверное, красная —

с дымом багровым,

с солдатскою кровью

смешалась.

Да, стоя под ядрами,

мог ли ее и увидеть.

Кутузова помню.

Старик после битвы

нахохленней стал и сутулей.

Легко ли оставить Москву

на плен, на пожары.

Но в думах своих

он, наверно, уж видел

и Березину,

и костры на снегу, на которых

французы сжигали знамена.

Лицо мое

вряд ли он помнил.

Нет, помнил отлично!

Но не на парадах,

когда он скакал на коне перед строем:

его он запомнил,

когда выходили солдаты

из рукопашного боя,

когда оно было

от пороха черным, со струйками крови.

Знал он и думы мои.

Склоняясь над картой,

приказ отдавая,

учитывал их.

Но все ли он знал обо мне,

хоть и мудрым был и ласков с солдатом?

Я ж, елова голова,

про себя твердил слова.

Крепостной Руси солдат.

Не скажу, что без наград.

Ведь стране известно всей

сколько брал я крепостей,

сколько брал я городов.

Вновь на подвиги готов.

Если правая она,

с супостатами война.

Но, ухмылкою дразня,

скажут: «Розги? Так, мазня».

И не кто-то, я, герой,

прогнан был не раз сквозь строй.

Как шпицрутенами бьют,

знаю: падать не дают.

Позади и впереди

ружья. Под ноги гляди.

Был едва ли ровным шаг.

Барабана бой в ушах.

Службу нес. В рубцах спина

под мундиром не видна.

Что могла Россия-мать?

Только слезы утирать.

Та Россия, что со мной

связана избой курной.

Тут всего не рассказать.

Я — под ядрами опять.