Махно - Веллер Михаил Иосифович - Страница 10

9.

Высокий, худой, патлатый каторжник садится на табурет рядом с постелью Нестора. Он надевает пенсне и вытаскивает из карманов плитку шоколада, кулечек кедровых орехов и завернутый в чистый платок фунтовый кусок сала:

– Товарищи собрали. Ешьте, поправляйтесь. Вам силы нужны.

– Почему такая забота? – неприветливо спрашивает Нестор.

– Своих бросать нельзя.

10.

Уже совсем весна, и на работе каторжники обедают компаниями вокруг костров, где трещит смолистый сосновый лапник.

– Прошу любить и жаловать – Нестор Иванович Махно, – патлатый представляет Нестора, вовсе исхудавшего и бледного, кружку. – Анархокоммунист из Новороссии, село Гуляй-Поле. – Четыре экса, два теракта, смертный приговор, помилование лично военного министра на бессрочную каторгу.

– Да знаем уж, – отзываются от котла. – А что раньше молчал? Держался, как босяк за кражу курицы.

– А он скромный.

Нестор скупо улыбается. Кличка прилипла. Еще много лет каторги он будет зваться «Скромный».

– А у вас почему двойная фамилия? – вежливо, но независимым тоном человека, не терпящего никакого покровительства, спрашивает он в свою очередь у патлатого. – И Аршинов, и Марин?

– Одна – для родителей и жандармов, другая – для товарищей по борьбе.

– Знал я одного товарища по борьбе, – со значением говорит Нестор.

– Это кого же? – приподнимает брови Аршинов-Марин.

– Вольдемара Антони. Не встречали часом такого?

– Гм . Забавно. Как раз встречал.

– Да? И где же он?

– Н у... Когда я его встречал – был в Париже.

– В Париже... И как он там – хорошо, наверное?

– Скорее, плохо.

– Это что же так?

– Я слышал, что вскоре после нашей встречи он, кажется, умер. Говорили, что попал под поезд. Он, видите ли, хотел присвоить себе деньги, которые его товарищи, рискуя жизнями, добывали для революции. А так поступать нехорошо, верно? – Аршинов-Марин мягко улыбается. В глазах Нестора вспыхивает восхищение.

Он хочет что-то сказать, но закашливается и прижимает руки к груди: сплевывает кровью.

– Ведь до туберкулеза доморозили мальчонку, сатрапы.

– Барсука бы убить, жир у него целебный, он многим помог.

11.

Стучат топоры, визжат пилы, падают стволы.

– Погодь-ка трошки, – говорит Нестор напарнику, оставляя ручку пилы.

Берет в руку сосновую ветку толщиной в большой палец, на пне косо обрубает топором и, оглянувшись на стражников у костра, идет мимо работающих.

– Отойдем-ка, дядя, разговор есть, – обращается он к тому немолодому каторжнику, что пытался поучать его вначале.

– Что за разговор? – Но в руках щуплого пацана ничего, кроме веточки, которой он отгоняет тучу комарья. – Ну? Пойдем. А здесь что не скажешь?

– Сейчас поймешь, – Нестор ведет его ближе к своему недопиленному дереву, оглядывается – и с силой, резким тычком, вгоняет острую ветку под ложечку здоровенному мужику. Каторжник берется за живот и валится молча. – Ну – зачем ты меня сдал, гад, а?

– Пилим быстро, – возвращается Нестор к пиле. – Погоди, дай подрублю, чтоб упало правильно.

И через минуту раздается крик:

– Человека задави-ило!

Народ неторопливо сходится к месту происшествия. На раз-два взяли оттаскивают сосну с тела.

– Ишь ты, как он прямо на сучок-то наткнулся, – говорит стражник, с сомнением косясь на окружающие лица.

12.

– Нет, товарищи, – говорит большевик, – без государства, где главная роль принадлежит пролетариату, ничего не получится. – Он попыхивает трубочкой, и дымок ползет вверх по прямым рубленым морщинам.

– Это чем же твой пролетарий лучше крестьянина? – интересуется социалист-революционер, он же эсер, устраиваясь поудобней на нарах.

– А тем, что крестьянин твой – это мелкая буржуазия. У него есть собственность на средства производства, и он может нанять работника, то есть сам стать эксплуататором. А у рабочего ничего нет, кроме его рук, он только трудом живет, поэтому он – единственный до конца революционный класс.

– Трудом?! Да ни один твой рабочий на заводе не работает так тяжело и много, как крестьянин на своей земле! И производит он – хлеб, и он-то – всему основа! И начинать надо строить государство – с фундамента, с трудового крестьянства!

– А стремится оно к накоплению и стать буржуазией, дурья твоя голова! А пролетариат – построит на труде, а потом оно вообще отомрет!

– Нельзя строить государство, – говорит Аршинов-Марин.

– А вы, анархи, вообще утописты!

– Это кто тебе – Кропоткин утопист?! Ты хоть историю-то знаешь? Как только возникает государство – так аппарат тут же узурпирует власть и угнетает народ. И не отдаст аппарат эту власть никогда – ни царский, ни пролетарский, ни хоть индейский.

– Так надо сначала же порядок навести, людей воспитать, законы написать, заставить выполнять их. А привыкнут – и тут, когда нет эксплуататоров, государство само и отойдет в сторону.

– Государство? Отойдет? Кто из нас утопист? Власть перерождает людей, они уже делаются отравлены ею!

А главное – все люди от природы равны и свободны, и никто не имеет права повелевать другим! Вы хотите через пролетарское государство идти к свободному обществу – а мы говорим: нет, сначала надо создать свободное общество, где нет принуждения человека человеком, а потом уже создавать продукт свободного труда!..

Нестор слушает, вертя головой от одного к другому. На коленях у него раскрыта растрепанная книга.

– Вы, политические, совсем с людьми не считаетесь, – раздается от стены. – Хоть ночью поспать-то дайте!

– Вот молчи и спи, – негромко, с отчетливой угрозой произносит Нестор.

13.

Утром в начале работы Аршинов-Марин в зарослях передает Нестору торбочку, достав ее из кустов.

– Если поймают – не сопротивляйся, – напутствует он. – Удачи!

Нестор тряпками заматывает цепи кандалов, чтоб не брякали, исчезает в таежной зелени и опасливо бежит, волоча ноги и пригибаясь.

14.

Перейдя ручей и глядя на высокое солнце сквозь вершины, достает из торбы зубило, обматывает тряпкой молоток и начинает сбивать заклепки на кандалах.

Солнце уже низко, он все работает. И, наконец, освобождается.

Быстро продирается сквозь заросли.

...Темнота, странные и жутковатые ночные звуки, ухает сова: он все идет, тяжело дыша от усталости.

И на рассвете выходит к ручейку на поляне. Жадно пьет, сжевывает кусок хлеба из малых торбочных запасов, и засыпает как убитый.

– ...Ну, вставай! – наваксенный сапог толкает его в бок. Винтовка второго стражника нацелена в голову. – Погулял? Пора и домой.

Они ведут его – и оказывается, что острог был буквально в полуверсте: Нестор заблудился.

– По тайге ходить уметь надо, паря, – почти сочувственно говорит стражник.

И тогда Нестор бешено хрипит, изо рта лезет пена, он бросается на стражника и зубами вцепляется ему в горло. Удар прикладом по затылку.