Убийство Моцарта - Вейс Дэвид - Страница 12

– Я хотел бы поговорить с Деборой, сэр.

– В служебное время?

– Господин Пикеринг, я беру расчет, – Джэсон старался подавить волнение.

– Берете расчет?

Но это произнес не Пикеринг, а Дебора, которая только что вошла в гостиную.

– Да. – Теперь, когда дело было сделано, Джэсон почувствовал облегчение.

– Вы весьма ненадежный молодой человек.

– Вы не принимаете мою отставку?

– Какая еще тут отставка?

Пикеринг отвернулся, всем своим видом выражая презрение. Джэсон почувствовал, что отец Деборы временами просто ненавидит его. Пикеринг, наверное, винит его в том, что Дебора увлекается чтением романов, ратует за женскую самостоятельность и убеждена, что человека нельзя считать истинно образованным, пока он по примеру английских дворян не посетит Европу. Дебора стояла, опершись о спинку кресла, в несвойственной ей покорной позе. Гостиная была предметом ее гордости. По желанию Деборы, чтобы придать ей вид настоящей английской гостиной, ее оклеили розовыми обоями, – после смерти матери всем в доме распоряжалась Дебора. Джэсону здесь был знаком каждый предмет – такая же точно обстановка преобладала в большинстве богатых бостонских домов: дубовые панели, двери из кедра, мебель красного дерева, всюду резьба и позолота.

– Дебора, я хотел бы вначале поговорить с вами, – сказал Джэсон.

– Речь пойдет о Моцарте, я угадала? – вдруг спросила она.

– И о возможности повидать Бетховена. Общество оказало мне честь, попросив собственноручно передать ему заказ на ораторию.

– Мне это известно, – прервал его Пикеринг, – но на этом не заработаешь денег. А честь без денег – пустое дело. – В его словах звучало явное презрение. Этот Отис и без того ленив и непрактичен, а любовь к музыке делает его совсем никчемным, думал Пикеринг. Страсть эта раздражала банкира, но мысль, что он может потерять любовь дочери, единственного дорогого ему человека, пугала его. Сказать ей: выходи замуж за того, кого любишь – было противно его натуре. Неужели дочь унизится до брака с музыкантом? Но, видимо, она только и мечтает о том, чтобы этот Отис женился на ней. Не обращая внимания на банкира, Джэсон спросил Дебору:

– Вы согласны мне помочь?

– Каким образом?

– Если бы вы могли мне одолжить…

В конце концов, она была наследницей имущества своей матери и распоряжалась им самостоятельно; но он смущался просить ее о деньгах и поэтому уклончиво добавил:

– А когда я вернусь, мы сможем пожениться.

– Ему нужны лишь твои деньги, Дебора, – вмешался Пикеринг. – Послушайся меня, разорви помолвку.

– Сейчас речь не о том, – отмахнулась она. Интересно, кто же из них победит в этом поединке, подумал Джэсон.

– Что же я могу одолжить вам, Джэсон? Мой драгоценный сервиз? Или кашемировую шаль?

– Вы знаете, что я имею в виду. У меня хватит денег доехать до Вены, но не хватит на обратный путь. А вы ведь хотите, чтобы я вернулся в Бостон?

– Вы едете, чтобы расследовать обстоятельства смерти Моцарта?

– Кто вам это сказал? Мюллер? – Джэсон заметно огорчился.

– Мюллер попросил ссуду в моем банке с тем, чтобы поехать в Вену, – сказал Пикеринг. – Объяснил, что хочет ехать с намерением заказать для Общества новые оратории, но я ему отказал. Мюллер некредитоспособен. Откуда у него быть деньгам? Их не заработаешь несколькими концертами для редких любителей музыки, таких как Джон Адаме и Джон Куинси Адаме, или уроками музыки, какие он дает вам. К тому же его захудалая нотная лавчонка на Франклин-стрит тоже не приносит дохода. Зачем ты к нему ходила, Дебора?

– Выяснить, что замышляет Джэсон. Вы на самом деле думаете, что Мюллер просил денег для себя?

– Что вам сказал Мюллер? – настаивал Джэсон.

– Я ни за что не поверю, что ваш кумир был отравлен. Ни за что!

– О каком еще отравлении вы говорите? – спросил Пикеринг.

– Это всего лишь предположение, – ответил Джэсон. – Предположение самого Мюллера. Я совсем не поэтому хочу поехать в Вену. – Разве может он признаться им в своих истинных намерениях?

– Непоседливость в ваши годы – вещь объяснимая, но ваши помыслы, Джэсон, явно направляет сам дьявол, – вставил Пикеринг.

– Сэр, о дьяволе позабыли думать еще сто лет назад, – заметил Джэсон.

– Моцарт и Бетховен, – задумчиво проговорила Дебора. – Странная у вас любовь!

– Вы моя любовь! Но я должен поехать в Европу! – Джэсон сказал это, не подумав, опрометчиво, он понимал, что отступает от намеченного плана, но Пикеринг оказался тут совсем некстати, этот разговор не для его ушей.

– Мне бы тоже хотелось посетить Европу, – вдруг объявила Дебора.

– Значит, вы понимаете, насколько это для меня важно?

– Разумеется. Никто не может считать свое образование законченным, пока не посетит Европу.

Джэсон почувствовал ловушку, но отступать было поздно.

– Вы и так прекрасно образованы, Дебора. К чему вам ехать в Европу?

Дебора менее всего ожидала подобного оборота дела и готова была расплакаться от досады. Поборов гордость, она взяла Джэсона за руку и с самым невинным видом произнесла:

– Нет, Джэсон, я не могу позволить вам ехать одному. Путешествие чересчур трудное.

– Не спеши, он тебе еще не предложил ехать вместе с ним! – вышел из себя Пикеринг.

– Не будь вас здесь, отец, он бы давно это сделал. Правда, Джэсон?

Джэсон онемел от неожиданности.

– Уж не думаете ли вы, отец, что у него совсем нет сердца? При такой-то любви к Моцарту?

– К черту Моцарта! Где твое женское достоинство? В приличном обществе принято, чтобы молодой человек сам делал первый шаг.

– Он его и сделал. Вы разве не слышали, как он признался мне в любви?

Пикеринг был вне себя от бешенства. Отис по-прежнему безмолвствовал, а Дебора продолжала:

– В Европе я могу продолжить свое образование. Вот вам плоды современного воспитания, негодовал Пикеринг. Во времена его молодости ни одной приличной девушке и в голову не приходили подобные крамольные мысли, ей хватало и семейных забот. Пикеринг родился в 1770 году и благодарил судьбу за то, что по молодости лет не участвовал в революции, которую считал проявлением крайности, и за то, что по возрасту не мог служить в армии в войне 1812 года, которая, по его мнению, тоже была бессмысленной и бесцельной.

– Я уверена, что мне Вена понравится, – между тем говорила Дебора.

– Все это романтические бредни, – отрезал Пикеринг. – В центральной Европе, говорят, свирепствует холера.

– Я почти в совершенстве владею немецким. Подумайте, отец, какой я могу быть Джэсону подмогой.

Но Пикеринг не сдавался.

– А если я лишу тебя наследства?

– Вы не сможете этого сделать. Мать оставила мне половину своего состояния.

– Все скажут, что он женился на тебе из-за денег.

– А разве то же самое не говорили о вас?

Ну, это уже чересчур, возмутился Пикеринг. Состояние жены просто пришлось ему очень кстати, он сумел пустить его в оборот и получить огромные прибыли. Но он обижался на всех, кто называл его жену богатой наследницей, потому что любил считать себя человеком, который сам всего добился в жизни. Если дочь и дальше поведет себя подобным образом, она станет ему так же ненавистна, как и ее жених.

– Я не дам тебе моего благословения, – предпринял он новую атаку.

– А я в нем и не нуждаюсь.

Джэсон почувствовал, как рука Деборы давит ему на плечо, но он вовсе не собирался становиться на колени. Однако, продолжая сопротивляться нажиму ее руки, он неожиданно для самого себя произнес:

– Вы выйдете за меня замуж, Дебора? – словно загипнотизированный силой ее чувства, хотя где-то внутри все еще негодовал.

– Это самые дорогие для меня слова. Теперь мы всегда будем вместе. Я поеду с вами в Европу, жена обязана следовать за мужем.

И зачем только я позволил ей брать уроки музыки, сожалел в душе Пикеринг. Какая прискорбная ошибка! Может быть, и Деборой завладел дьявол?

– Итак, отец, если вы не дадите нам своего благословения, мы обвенчаемся и без вашего согласия, – объявила Дебора.