Черное пламя - Вейнбаум Стенли - Страница 24

Кожа так плотно прилегала к его скелету, что даже структура костей была видна сквозь нее. Он видел сочленения на пальцах, коленях, ногах. Пергамент кожи потрескался, словно древняя Китайская ваза, ясно обозначая возраст. Он стал ужасом, вышедшим из могилы. Коннор чуть не потерял сознание, поняв это.

Через какое-то время Томас попытался подняться. Обнаружив, что не в состоянии этого сделать, он принялся ползти — мучительно и трудно — к луже, оставшейся с прошлого дождя. Добравшись до нее, он коснулся губами поверхности, не обращая внимания на качество воды в луже, и принялся сосать жидкость, пока у него не зазвенело в ушах.

Через мгновение слабость прошла. Он почувствовал себя несколько лучше. Его дыхание уже меньше обжигало его увлажненный рот. Взор постепенно очистился, и он, нагнувшись над маленьким бассейном, стал рассматривать свое отражение. Голова была похожа на череп — лицо с губами так плотно лежащими над зубами, что это больше походило на маску смерти.

— О Боже! — воскликнул он и его голос был похож на карканье больного ворона. — Что случилось? Где я?

В его сознании вертелась мысль, что было нечто странное в том, что он появился из могилы в виде живого призрака. Коннор посмотрел вверх.

Небо было голубым, по нему парили белоснежные облачка. Солнце сияло так, что Коннор подумал, что оно никогда не сияло так раньше. Трава была зеленой. Земля была обычной землей. Все было нормальным, земным. Все было так, как должно было быть, но была какая-то странность, пугающая его. Инстинктивно он понимал, что здесь чего-то нет.

Это было не потому, что он не смог узнать окрестности. У него не было сил исследовать их. К тому же, он не знал, где его похоронили. Это был инстинкт возвращения домой, которым в разной степени обладают животные. Его чувство времени остановилось после включения электрического рубильника

— как давно назад? Каким-то образом, лежа под теплыми лучами солнца, он ощущал себя чужаком в этой стране.

— Потерян! — и он заплакал, как ребенок.

Через какое-то время, пока он лежал неподвижно, Коннор обратил внимание на приближающиеся шаги. Он повернул голову и поглядел в ту сторону. Группа мужчин, которую вел ребенок, медленно приближалась к нему. Они были одеты в яркие цветные рубашки — красные, голубые, фиолетовые — и странные бесформенные штаны, заканчивающиеся у косточек довольно экзотическим образом.

С отчаянным приливом энергии Коннору удалось стать на колени. Он протянул молящую руку, похожую на лапу скелета.

— Помогите! — прошептал он отчаянно и хрипло.

— Отон! — раздался звонкий детский голос. — Т спекре. Т мертвый.

Один из мужчин подошел ближе и перевел взгляд с Коннора на зияющую дыру в склоне.

— Что такое? — спросил он.

Коннор смог только повторить свою просьбу о помощи.

— Нболен, — мрачно заявил второй мужчина. — Спящик, а?

Послышался шепот совещания между мужчинами в ярких одеждах, с мягкими, до странности, женственными голосами.

— К Эвани! — решил один из них. — К Эвани, влшебнице.

Они быстро собрались вокруг, и осторожно приподняли Коннора. Он держался в сознании, когда они свернули на желтую дорогу. Затем черная пустота поглотила его.

Когда он пришел в себя снова, то обнаружил, что находится в комнате, лежащий на чем-то, вроде мягкой кровати. У него было смутное воспоминание о девичьем лице с волосами цвета бронзы и чертами, словно у ангелов Рафаэля, склонявшейся над ним. Что-то теплое и сладкое, вроде глицерина, потекло ему в горло.

Затем, под шепчущий аккомпанемент искаженного английского, он погрузился в благословенные объятия глубокого сна.

Последовало чередование сна и пробуждения, с невероятной болью и жуткой тошнотворной слабостью. Слышались голоса, бормочущие, неясные, неразборчивые слова, которые казались, до странности, знакомыми.

И вот, однажды летним утром, он полностью пришел в сознание. Птицы щебетали; где-то в отдалении смеялись дети. Наконец, с ясным сознанием, он лежал на роскошном диване, не зная, куда он попал, кто он такой. Потому что ничего из того, что Коннор видел, не могло подсказать ему — ни где он, ни кто он такой.

Первым, что привлекло его внимание, была его правая рука. Покрытая тонкой, как бумага, кожей, невероятно костлявая, она лежала, словно рука смерти, на розовом покрывале. Кожа была настолько прозрачной, что цвет покрывала, казалось, просвечивал сквозь нее. Коннор не мог поднять руку. Только дрожь ужасных пальцев подтвердила, что рука слушается приказаний тела.

Сама комната была совершенно незнакома в своей почти величественной простоте интерьера. Здесь не было ни картин, ни украшений. Только несколько стульев из металла, похожего на алюминий, блестящий серебристый стол, на котором лежало несколько старых потрепанных альбомов, массивный сервант, напротив стены канделябр, прикрепленный цепью к потолку.

Коннор попытался позвать кого-нибудь. Из горла вырвался хриплый кашель.

Ответ был удивительно быстрым. Мягкий голос спросил:

— Ктты? — в самое ухо, и он с трудом повернул голову, чтобы встретиться глазами с девушкой с волосами цвета бронзы, сидящей рядом с ним. Она мягко улыбнулась.

Она была одета в странные бесформенные штаны, доходящие до лодыжек и ярко зеленую рубашку, с закатанными рукавами. Ее костюм был похож на одежду мужчин, принесших его сюда.

— Ктты? — мягко повторила она.

Он понял.

— О! Я… гм… Томас Коннор, конечно.

— Откда?

— Из Сент Луиса.

— Селуи? Эт' длеко.

Далеко? Где же он был? Внезапно часть памяти вернулась к нему. Приговор, Рут, этот катастрофический эпизод с электрическим стулом. Рут! Желтоволосая девушка, которую он когда-то любил, и которая стала его женой

— девушка, которая холодно предала его, и он убил человека, которого она любила.

Смутные воспоминания начали возвращаться и он вспомнил, как обнаружил ее в объятиях другого, в самом разгаре их медового месяца; и его горькое чувство, что человек, которого он называл своим другом, похитил у него Рут. Ярость охватила его, словно пламя, и ослепила, и когда скорая битва была закончена, мужчина лежал, скорчившись на зеленой подстилке террасы, со сломанной шеей.