Бальзам Авиценны - Веденеев Василий Владимирович - Страница 32

— Ладно, — подумав, согласился Денисов. — Кузьма тоже посидит.

Кутергина быстро сморил сон, а проснувшись, он увидел сидевших рядом слепца и его сына. Поодаль, положив на колени шашку, клевал носом урядник.

Федор Андреевич прислушался к своим ощущениям и с радостью отметил: плечо не болит, можно двигать рукой. Головокружение исчезло, стены лачуги перестали расплываться перед глазами и хотелось спать, просто зверски хотелось спать и есть.

— Тебе нужно выпить немного вина и съесть много мяса, — помогая ему сесть, сказал сын старика. — Потом снова спать!

— Сколько я лежу? — спросил капитан.

— Четвертые сутки, — последовал бесстрастный ответ…

На следующий день Федор Андреевич, опираясь на плечо Епифанова, вышел во двор. Немного посидел на солнышке и пожелал осмотреть крепость. Впрочем, осматривать оказалось нечего — остатки разрушенных стен, башня с обвалившейся кровлей и несколько длинных строений с запутанными переходами, неожиданно заканчивавшихся глухими тупиками или тесными каморками. Все окна-щели обращены внутрь двора с древним каменным колодцем, около которого Денисов поставил часового. Вода означала жизнь, а жизнь здесь была как та вода — солоноватая, словно с привкусом крови

Над желто-белыми развалинами ярилось солнце Люди и кони прятались в тени старых стен. Какой народ их построил, почему оставил укрепление, когда и куда ушел? Нет ответа.

Поискав глазами Нафтуллу, капитан нигде не увидел его. Аким охотно объяснил:

— Ушел Нафтулка. Уже третий день, как ушел. Только старик раненых принялся лечить, он и собрался. Некогда, говорил.

Кутергин пожал плечами: кто поймет азиатов? То ему страшно одному ехать через пески, а то некогда. Задумываться над странностями торговца не хотелось, и Федор Андреевич подошел к маленькому костру, у которого сидели слепой старик и его сын.

Казавшиеся бесцветными в ярком солнечном свете языки пламени лизали медный кувшин. Слепец и его сын пили чай из маленьких фарфоровых чашечек. Испросив разрешения присоединиться к ним, капитан сел на песок, и сын старика с поклоном подал ему чашку с чаем.

— Так куда же вы шли? — выдержав паузу, спросил офицер.

— Далеко, в Северную Индию, — негромко ответил старик.

— Странный вы избрали маршрут. — усмехнулся Кутергин.

— Может быть, единственный из оставшихся. — Слепец спрятал в ладонях маленькую чашечку. — А ты знаешь караванные пути?

— Я приехал сюда рисовать землю на бумаге, делать карты, по которым можно найти дорогу без местных проводников.

— Значит, ты ученый? — уточнил старик. — Но ты же и воин? Или не так?

— Так, — согласился Федор Андреевич. — Любой грамотный военный должен быть еще и ученым. И не переставать учиться, чтобы уметь побеждать.

— Как твоя голова? — Слепой лекарь неожиданно переменил тему.

— Спасибо, значительно лучше.

Старик кивнул и погрузился в свои мысли. Его сын молча пил чай, словно разговор отца с русским офицером его совершенно не касался.

— Чем я могу отблагодарить вас за лечение? — нарушил затянувшееся молчание капитан.

— Ты еще не выздоровел окончательно, — усмехнулся слепец — и кто знает, вдруг позже ты проклинать буаешь тот день и час, когда встретился с нами? Поэтому не спеши с благодарностью.

— Ты говоришь загадками.

— Вся жизнь на земле — загадка. — Старик протянул чашечку сыну и тот наполнил ее чаем. — Мусульманин, который был с вами, ушел?

— Да, — подтвердил Федор Андреевич. — Почему вы все время спрашиваете о своих единоверцах? Опасаетесь их?

— Правильнее сказать: не доверяем, — ответил сын старика. — Среди мусульман нет единства, и многие из нас идут путями своей веры.

«Религиозные разногласия». — Кутергину сразу стало скучно. Он знал, что ислам делился на две большие ветви: суннитов и шиитов, а еще существовали множество сект. Влезать в дебри толкований Корана не хотелось, да и слабое знание языка не позволяло. Одно — поддерживать бытовую беседу, и совсем другое — вступать в теософские споры.

— Ты знаешь, где он сейчас? — вкрадчиво поинтересовался слепец.

— Нет, — сразу поняв, что речь о Нафтулле, честно ответил Федор Андреевич. — У нас с ним нет ничего общего.

— Время покажет, — протянул старик. — Иди, тебе нужно отдохнуть.

Судя по всему, он не намеревался продолжать беседу. Капитан встал, поблагодарил за чай, подозвал Епифанова и пошел к себе.

— Поздно вечером, уже без посторонней помощи, он вновь выбрался на улицу. Старик и его сын опять сидели у костра и пили чай. Днем слепой лекарь наложил свежую повязку, дал Кутергину выпить каких-то снадобий. Лихорадка больше не возвращалась, опухоль на плече спала, и рука действовала нормально — наверное, хорошо помогли тонкие золотые иголки, которые старик втыкал в тело. Поначалу Федор Андреевич воспринял столь необычный способ лечения с опаской но потом успокоился.

Русского офицера все более и более интересовал слепой восточный врач, неведомыми судьбами занесенный в дикие края, лежавшие вдали от караванных троп селении и городов. Какие ветры сорвали его с насиженных мест и погнали вместе с сыном в дорогу через огромные пространства? Какие тайны несет он в своей душе?

— Мы не закончили разговор, — присев у костра сказал Федор Андреевич.

— Ты видишь звезды? — Слепец поднял лицо к небу. — Они рождаются и умирают, как люди, но век человека много короче. Зато он тоже живет среди ледяной пустыни в мире зла и насилия.

Капитан слегка поворошил кизячный костерок. Небольшой сноп искр взметнулся к небу. Неожиданно его прочеркнула тонкая быстрая тень, и в глинобитную стену над головой Кутергина что-то глухо стукнуло. Обернувшись, он с удивлением увидел длинную стрелу — к ее еще дрожавшему от удара древку шнурком была привязана записка. Федор Андреевич оборвал шнурок, развернул бумажку и при слабом свете тлеющих углей прочел: «Русский! Оставь Шейха, его сына и уходи! Срок: два дня».

Кутергин смял бумажку и недоуменно пожал плечами: чушь какая-то! Но тут же расправил ее и поднес ближе к свету: да, он не ошибся! Среди дикой пустыни грубая стрела принесла в развалины древней глинобитной крепости записку на французском языке!..