Флагман в изгнании - Вебер Дэвид Марк - Страница 23

Прислужник передал ему запечатанный свиток. Он сломал печать, развернул лист – тихий шелест пергамента казался грохотом – и прочитал вслух:

– Настоящим объявляется всем верующим, что мы, Ризница Церкви Освобожденного Человечества, собрались, чтобы познать и выполнить Божью волю, как Он посылает ее нам, торжественно проголосовали за то, чтобы просить Бенджамина IX, Божьей милостью Протектора Веры и Грейсона, снять брата Эдмона Огюста Маршана с постов ректора собора Бёрдетта и капеллана Уильяма Фицкларенса, лорда Бёрдетта, поскольку Верховный Суд Святой Церкви нашел, что вышеупомянутый Эдмон Огюст Маршан отвернулся от Испытания жизни на путь неправедный. Объявляется также, что бывший брат Эдмон Огюст Маршан решением Верховного суда лишается сана священника, пока он не представит Ризнице доказательств того, что он воистину раскаялся и вернул себе угодный Богу дух милосердия и терпимости.

В абсолютной тишине преподобный Хэнкс оглядел замерший собор. Когда он продолжил, его глубокий голос, полный неизмеримой грусти, звучал, однако, решительно и размеренно.

– Это серьезный шаг, братья и сестры, и нам нелегко было на него пойти. Если приходится отвергнуть любое дитя Божье, это ранит всех Его детей, и Ризница хорошо знает, что, осуждая ошибку другого, всегда рискуешь ошибиться сам. Нам остается только действовать так, как, мы верим, нас к тому призывает Бог, всегда признавая, что мы можем быть не правы, но не отворачиваясь от Испытания, поставленного Им перед нами. Я, как и каждый член Ризницы, молюсь, чтобы бывший брат Маршан вернулся к нам, чтобы Святая Церковь снова смогла принять его в объятья и возрадоваться возвращению блудного сына. Но пока он не решит вернуться, он для нас чужой. Дитя, которое уходит и по собственной воле становится чужим, все равно чужое, как бы ни болели от этого наши сердца, и решение вернуться, как и все решения, которые Бог предлагает принять нам в жизненном Испытании, должно быть его собственным. Братья и сестры по вере, я прошу вас молиться за Эдмона Огюста Маршана, чтобы он, как и мы, познал Божью волю и любовь и они поддержали его в этот час Испытания.

Хонор задумчиво глядела сквозь боковое стекло отъезжающей от собора машины. Она была не меньше самих грейсонцев удивлена быстротой действий Церкви Освобожденного Человечества. В глубине души она боялась последствий этих действий. Ризница как орган управления Церковью имела полное право так поступить, но лишение священника сана было чрезвычайно серьезным шагом. Наверняка это приведет в ярость всех реакционеров планеты, подумала она. Мало кто из них поверит, что она не имела ничего общего с этим решением, да им на это и наплевать. Они увидят только, что иностранное разложение, которого они боялись, достигло даже Ризницы, и возможность бурной реакции фанатиков, которые уже считали себя преследуемым меньшинством, пугала ее.

Хонор вздохнула и откинулась назад на роскошном сиденье. Еще проблема – время, подумала она, слушая, как Нимиц успокаивающе урчит у нее на коленях. Это была последняя служба, следующую она сможет посетить только в ближайшем будущем – завтра ей надо явиться на «Грозный». Наверняка найдутся аргументы в пользу ее пребывания вдали от планеты, пока Церковь разбирается с яростью, которую непременно вызовет оглашенный сегодня указ, но многое можно сказать и против. Враги могут расценить ее отсутствие как признак трусости, как побег от справедливого гнева истинных слуг Господних, взбешенных ролью, которую она сыграла в мученичестве и изгнании священника. Но они могут счесть это и знаком презрения к ним – что-то вроде дерзкой демонстрации: мол, после наказания брата Маршана уже незачем изображать уважение к Церкви.

И даже если не думать обо всем этом – как отреагирует землевладелец Бёрдетт? Она понятия не имела, кто из землевладельцев в той или иной мере симпатизирует ему, но ясно, что сам Бёрдетт придет в бешенство. А действия Церкви по борьбе с реакционерами могут вынудить выступить открыто и его молчаливых сторонников. Даже если не так, Бёрдетту принадлежит один из пяти крупнейших ленов планеты. По грейсонским стандартам, лен Бёрдетт плотно населен и очень богат, и семья Фицкларенсов владела им больше семи столетий. Это гарантировало нынешнему лорду Бёрдетту огромный авторитет и престиж, тогда как Харрингтон, самое новое поместье Грейсона, пока было также и самым малонаселенным. Хонор как реалистка понимала, что авторитет имени Харрингтон зиждется на ее личности и ее популярности у основной части населения Грейсона. Поэтому он куда более хрупок, чем престиж династии, унаследованный Бёрдеттом. Когда ее не будет на планете, в центре общественного мнения, трудно сказать, в какую сторону это мнение качнется. И что бы ни думала общественность, Хонор не сомневалась, что глухое противодействие Бёрдетта только что превратилось в неудержимую ненависть.

Она закрыла глаза, погладила Нимица и в глубине души вознегодовала на несправедливость Вселенной. Она никогда не хотела политической власти, никогда о ней не просила. Когда ей навязывали власть, она отбивалась, как могла, ибо, что бы ни говорили люди, она отлично знала, до какой степени она не совместима с политикой. Но похоже было, что, куда бы она ни направлялась и что бы ни делала, она тянула за собой, как проклятие, водоворот политических раздоров. В отчаянии Хонор гадала, будет ли этому конец.

Когда ее послали на станцию «Василиск», она вовсе не собиралась злить либеральную и прогрессивную партии. Она просто старалась как можно лучше выполнить свой долг. Разве она виновата, что попутно поставила лидеров этих партий в глупейшее положение?

Но так и вышло, и их ненависть только усилилась, когда горе и вина из-за смерти адмирала Курвуазье соединились в ней с отвращением, вызванным приказом Реджинальда Хаусмана отступить и бросить Грейсон на произвол масадцев. Несомненно, его влиятельная либеральная семья занесла бы ее в списки врагов, даже если бы она просто игнорировала этот приказ, подчеркнув тем самым трусость того, кто приказ отдал. Так нет, она еще и взбесилась – и врезала Хаусману от души. Он этого заслуживал, но офицер Королевского Флота не вправе избивать посланцев Короны, и ее действия окончательно сформировали у оппозиции яростную ненависть к самому имени Харрингтон.

А потом был Павел Юнг. Военный трибунал над ним – за то, что он бросил ее в битве при Ханкоке, – вызвал один из самых ожесточенных политических кризисов за всю историю палаты лордов, но потом все обернулось еще хуже. Убийство Пола и смерть Юнга от ее руки почти привели к падению правительства Кромарти, не говоря уже об изгнании капитана Харрингтон на Грейсон.

А теперь еще и это. Демонстрации протеста неприятны сами по себе, но один бог знал, куда может привести новый поворот. Она изо всех сил старалась делать все, что в ее силах, понять, в чем состоит ее долг, и выполнять его. Но каждый раз все вокруг нее взрывалось, и Хонор безумно устала от этого. Даже тот факт, что ее поддерживали люди, чье уважение она ценила, не уравновешивал напряжение от бесконечных политических дрязг, к которым она не была готова. Она офицер флота, черт возьми! Почему они не оставят ее в покое, чтобы она могла заниматься своим делом без всех этих бесконечных нападок? Без вечного давления и попыток возложить на нее ответственность за религиозные и политические беспорядки сразу двух звездных систем?

Она снова вздохнула, открыла глаза и заставила себя собраться. Скоро она снова будет служить офицером, а преподобный Хэнкс и Протектор Бенджамин вполне способны постоять за себя сами. Кроме того, не вся Вселенная настроена против нее, хоть ей иногда так и казалось, и не стоит терять перспективу. Она все равно сделает все возможное, чтобы потом принять результаты с сознанием того, что она старалась. Что она, как сказали бы ее грейсонские подданные, достойно встретила свое Испытание.

Хонор усмехнулась этой мысли, и взгляд ее стал чуть менее мрачным Неудивительно, что она так хорошо сошлась со своими харрингтонцами. Слишком уж они были похожи – независимо от исповедуемой веры. Церковь Освобожденного Человечества не требовала, чтобы ты достигал триумфа в посланных тебе Испытаниях; главное было – стараться. Главное – сделать все, что сможешь, а что от тебя потребовали и какой получился результат – уже не важно. Воин не мог не оценить такой моральный кодекс.