Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна - Страница 27

– Галстука не было, – сказала Надежда.

Ева посмотрела на нее. С кольцом в ноздре, тремя разноцветными хвостами на макушке и в черных очках с круглыми маленькими стеклами, Надежда невозмутимо пила пиво из банки. Допила, вытерла рот, встала:

– Пошли.

Она подвела Еву к стойке и показала пальцем на платье с вышивкой. Ева заглянула под стойку, потом осмотрела платье.

– Не ищи. Я смела табак щеткой, как только они увели собаку.

– Ясно. – Ева осторожно заглянула под платье, потом сняла его. Под черным пиджаком висела рубашка, а на перекладине – аккуратно свернутые брюки.

– И ты просто нашла это, валяющееся на полу, решила впотьмах, что костюм театральный, и повесила его на плечики, да?

– Точно. А как ты догадалась?

– Потом ты повесила поверх костюма женское платье, а потом посыпала все это табаком? Очень интересно.

– Это от моли, – уточнила Надежда. – Я всегда так делаю.

– Где лежал костюм?

– Да прямо здесь, – Надежда показала пальцем. – А собака ваша тупая, если она искала именно его.

– А ботинки тоже стояли здесь?

– Ботинки?.. Нет, никаких ботинок не знаю. Обувь у нас хранится в другом помещении.

Ева достала полиэтиленовый пакет. Попросила Надежду помочь, и вдвоем они упаковали костюм и рубашку.

– Ты должна поехать со мной и дать показания.

– Я ничего не знаю. Я не сделала ничего плохого. Я нашла на полу костюм, вы же видите, как здесь темно, я думала, что он упал, повесила на плечики, посыпала табаком от моли, а потом кто-то повесил сверху платье из «Орландо». Плечиков всегда не хватает. Если бы ваши коллеги сказали, что именно они сегодня ищут, я бы показала костюм и им. Но они решили просто молча еще раз меня обыскать. Который худой, с острым лицом, он мне даже нравится, а другой – полный дуболом. Вот вы мне сказали, что ищете, я сразу помогла. Можно мне никуда не ездить?

– Надежда, – вздохнула Ева, – ты после училища живешь одна в коммунальной квартире…

– Одна, и что? – перебила ее Наденька. – Надеюсь, у вас все в порядке с сердцем и вам есть на кого написать завещание?!

– Да я просто хочу дать тебе свой номер телефона. Мне кажется, что ты играешь в опасные игры. Звони, если чего-нибудь испугаешься.

10. Антракт

Ева выбирается в ярко освещенный вестибюль. Впечатление такое, что она вышла из старинного, украшенного бархатом сундука прошлого в яркое пространство настоящего. Привыкнув к свету, Ева застывает на месте, не поверив своим глазам: за одним из столиков сидят Далила и броско одетая женщина, украшенная ярко сверкающим ожерельем. Они пьют шампанское и смеются.

– А я за рулем, – вздыхает Ева, подсаживаясь к ним. – Здравствуй, Маргарита… как там?.. Еще отчество было, я точно помню, сейчас… Францевна!

На смуглой шее Маргариты ловят свет люстр и перемалывают его в острые лучи настоящие крупные бриллианты.

– Девочки, а вы заметили, что Кармен хромает? – Маргарита хитро смотрит на Еву.

– Она провалилась на таком сооружении, вернее… сооружение упало, а Кармен провалила ногой площадку. – Ева с удивлением чувствует, что ей не хватает слов, и голова словно окутана тонкой щекотной паутиной.

– Наверняка ведь поранила ногу. Икру, да? – не унимается Маргарита.

– А ты не говорила, что у тебя есть знакомая ясновидящая, – упрекает Еву Далила. – Я ее как-то затащила к экстрасенсу, ну или к ясновидящей. – Теперь Далила обращается к Маргарите. И по блеску ее глаз, и по количеству шампанского в бутылке Ева понимает, что Далила уже достаточно расслабилась. – По глупости хотели узнать, как мы умрем.

– Вас действительно это интересует? – оживилась Маргарита.

– Да. То есть уже нет, – махнула рукой Далила. – Еву должны были запереть в сундуке и утопить в море.

– Не надо, – слабо просит Ева.

– Не мешай. Только представьте, Марго, ее ведь действительно упаковали в сундук, сундук заперли и бросили в море! Так и было!

– К смерти это не имело никакого отношения, – улыбнулась Маргарита.

– Конечно, не имело, вот же она!.. – Далила показала широким жестом на Еву и опрокинула бокал. – Вот же она, сидит тут и злится на нас, потому что любит шампанское.

– А вы? – Маргарита повернулась всем телом к Далиле. – Что сказали вам?

– Меня сожрут мертвецы, – вздохнула Далила.

– Девочки, а вообще, как вы тут собрались вместе? – вмешалась Ева.

– Это я подошла к Далиле Марковне и сказала, что мы с вами коллеги и старые знакомые. – Маргарита покопалась в сумочке, достала огромные очки с обычными стеклами, нацепила их на нос, вздернула голову вверх и спросила строгим монотонным голосом: – Или вы, Ева Николаевна, скрываете от своей лучшей подруги, что опустились до преподавания в общеобразовательной школе?

На Еву теперь смотрела совершенно незнакомая женщина с опущенными уголками яркого рта. И помада, и легкий макияж на этом надменном лице смотрелись вызывающе уныло, дорогое ожерелье потускнело. Ева вдруг заметила, что глаза за стеклами – светло-коричневого цвета. Цвета не очень крепкого чая.

– Браво! – захлопала в ладоши Далила.

Маргарита сняла очки, легкой улыбкой красиво очерченного рта вернула лицу сообразность макияжа и прически, а бриллиантам – блеск.

– После педагогического института два года курсов при Щукинском, я помню, – вздохнула Ева. – Зачем тебе это?

– Разве я плоха как актриса? – удивилась Маргарита.

– А разве этому можно научить?

– О, из того болота комплексов и психологических проблем, которые меня одолели в детстве и юности, выбраться можно было только таким образом. Играть, играть и еще раз – играть! Почему Барычева играет Кармен в ее возрасте, при ее комплекции и с таким голосом? А вы через десять минут забываете и про возраст, и про комплекцию? Потому что она страстная стерва. Из всех певиц этого театра она самая страстная и самая стерва. А именно это и составляет основу образа Кармен.

– Кстати, про Кармен. – Далила огляделась, и глаза ее округлились. – Почему-то никого нет. – Она осмотрела вестибюль – совершенно пустой. У столиков буфетчицы собирали грязную посуду. – Как это?!

– Уже двенадцать минут идет спектакль, – посмотрела на часы Маргарита.

– Не может быть, а почему я не слышала звонков?

– Далила, вы же сами сказали: «Пойдемте посидим за бутылочкой шампанского, чтобы нам никто не мешал», – улыбнулась Маргарита.

– Ева! – Далила в испуге вцепилась в ладонь Евы на столе. – Я оглохла?!

– Оглохла, ослепла и потеряла ориентацию. Не пей с незнакомками шампанское.

– Я…

– Ладно, пошли. Я тоже немножко потерялась во времени.

– А я допью. – Маргарита вылила в свой бокал шампанское из бутылки.

Дело было в том, что Ева не переносила театр ни как средство подачи определенной энергии, ни как демонстрацию красоты. Ни разу еще ни один спектакль не убедил ее в искренности напрягающихся до сильного крика, слюно– и потоотделения актеров. Она никогда не могла отстраниться от жалости к актерам, играющим жизнь, в то время как жизнь вертит ими, безропотными, в своем одиночестве заблудившимися среди множества условных судеб. Ее завораживали танец и музыка, но ровно настолько, насколько хватало собственного внутреннего ритма, внутреннего ощущения соответствия этой музыки и этого танца тому, что чувствует она. Иногда Ева просто стыдилась удовольствия, получаемого от совпадения своего ритма и ритма движения или музыки, наигранной музыкантами, потому что рядом были посторонние люди со своими восторгами. А восторг, как считала она, – дело сугубо интимное.

– Ты не можешь представить себе, что огромная толпа совершенно разных людей, затаив дыхание, слушает одного певца? – интересовалась как-то на эту тему Далила.

– Могу. Но это же какое насилие над толпой, какая искусственная сублимация восторга!

– Это не насилие, это просто в одном месте собрались единомышленники, и восторг – один на всех!