Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна - Страница 26

– Можно сильней, – сказала она женщинам, набрала воздуха и держала его в себе, пока женщины затягивали сильней, а Ева ошарашенно оглядывалась: ей показалось, что от голоса примы завибрировало здание. Глубокий длинный выдох и уже тихий мат. Ева пошла крадучись за этой группой, и они привели ее за левую кулису.

Там, чертыхаясь и шепотом переругиваясь, трое мужчин и высокая худенькая девушка возились возле сложного деревянного устройства. Сзади это строение имело ступеньки со стороны кулис, вверху – небольшую площадку, едва видную со сцены, и еще были обтянутые бархатом ступеньки, спускающиеся на пол сцены из разреза декорации и хорошо видные из зала. Девушка уговаривала мужчин не забивать больше гвозди, она уверяла их, что гвоздей уже достаточно. Мужчины, не видя приму, стоящую в тени сзади, спорили с девушкой, описывая габариты и вес солистки в таких выражениях, что Ева обеспокоенно посмотрела на певицу. Та как раз начала откашливаться и плевать на пол. Мужчины замолчали. Отплевавшись, она попробовала ногой первую ступеньку и заявила, уставив в них палец с длинным красным ногтем:

– Упадет эта хреновина – всем яйца оторву!

– Что это такое? – шепотом спросила Ева у девушки, показывая на сложную деревянную конструкцию.

– Это башня с лестницей, – нормальным голосом ответила девушка. – Да вы не шепчите, за занавесом ничего не слышно. Барычева сейчас взберется на площадку вверху, а когда занавес откроется, она сбежит по ступенькам на сцену с легким приятным смехом.

– Как? – не поняла Ева.

– Вы что, не видели «Кармен»?

– Нет. Но мне уже стыдно.

– Это первая сцена спектакля – цыганка Кармен сбегает по лестнице вниз и смеется хорошо поставленным оперным распевным смехом. В прошлый выход под ней провалилась ступенька, вот она и предупреждает. Сейчас мы ступеньки приколотили, что называется, с запасом. Авось пронесет. Это самый опасный для обслуживающей группы момент в опере. Ну! Скрестим пальцы?

Когда Барычевой осталось преодолеть еще две верхние ступеньки, она задержалась на секунду, чтобы опять сплюнуть, и двое рабочих у стоек, поддерживающих башню, отпрыгнули, чтобы не попасть под ее плевок. Именно эти, оставшиеся без присмотра ноги башни и поплыли в сторону, как только прима ступила на верхнюю площадку. В полнейшей тишине, под последние аккорды увертюры, башня медленно кренилась набок. Барычева вцепилась в перила, разразилась громким матом и гневно топнула ногой. Не стоило ей этого делать, потому что под ее башмаком тут же провалилась доска. Все за сценой охнули и бросились к стойкам, пытаясь всей кучей поддержать падающую башню. Зависнув, та задержалась на мгновение, но потом медленно свалилась набок за кулисы. Дернувшийся было занавес замер. Увертюра началась снова. Появился бледный уже до синевы помощник режиссера по сцене. Он извлек орущую и брызгающую слюной певицу из кучи бросившихся для спасения примы рабочих сцены. Те трое, на которых Барычева упала, долго не поднимались, уже послышались предложения вызвать «Скорую», но прима пресекла их гневным матом, рассматривая ссадину на икре. Никто не посмел возразить, что врач может понадобиться бросившимся под нее рабочим. Очнувшийся от ужаса помреж быстро сплотил непострадавших монтировщиков, сам схватился за молоток, и они попытались соорудить хоть какое-нибудь возвышение, с которого можно будет сбежать на сцену по уже весьма пологим ступенькам.

Прима продолжала ругаться и ударила по лицу девушку, которая бросилась с аптечкой к ее ноге. Она грозилась всех уволить, вспомнила и про яйца монтировщиков. Тогда помреж гневно отложил молоток и бесстрастным голосом поинтересовался, будет ли она выступать или можно вызвать из раздевалки уже одетую на случай разных непредвиденностей молодую певицу.

– И тебя уволю! – шипела Барычева и кричала девушке, успевшей-таки смазать ранку йодом: – Дуй! Дуй, лахудра!

Но мат употреблять перестала и через минуту уже стояла на заметно опущенной площадке, а еще через тридцать секунд выбежала, возбужденно-радостная, на сцену, начав спектакль низким призывным смехом.

Никто не остался за сценой смотреть. Пошатываясь, ушли женщины-костюмерши. Покачивая головами, собрали свой инструмент и ушли монтировщики. Ева огляделась. Девушка, которая была с ними, исчезла.

– Где Надежда? – приставал ко всем помреж. – Где она?

– Да спряталась где-нибудь, – сказал пожилой рабочий. – Совсем ты девчонку затравил. И вот что, когда будешь нам премиальные вычеркивать, не забудь, что сегодня не моя смена. Я сегодня подменяю больного, я не выспался и не поел еще как следует. Так что сначала подумай. Все-таки сто восемь килограммов, знаешь ли… Послушайся моего совета, закажи металлический сборный каркас.

У пожилого рабочего Ева узнала, как пройти в костюмерные цеха. Надежда сидела на столе, болтала ногой и пила молоко.

– А что, свет здесь не включается?

– Включается, – ответила Надежда. – Есть щиток за дверью, его включают, когда инвентаризация или профилактическая обработка. Вы из санэпидемстанции?

– Нет, Наденька, я из Службы безопасности.

– Ну-ну, – покачала головой совершенно не удивившаяся Надежда. – Будете проводить досмотр с пристрастием?

– Как это? – не поняла Ева.

– Если дадите перчатку, наклонитесь и спустите джинсы, я могу показать, – схамила Надежда.

– Включи свет, – вздохнула Ева.

– Не могу. Зажжется шестьдесят пять ламп дневного света. В мастерской защелкает счетчик, мастер прибежит разбираться, потому что с прошлого года театр платит за свет сам, а он ответственный за электроэнергию в мастерских и костюмерных.

Ева подошла к столу и присела рядом с Надеждой. Та тут же предложила недопитый пакет молока. Ева отказалась, достала шоколадку, они разломили ее в две руки. Получилось поровну.

– Это ты нашла в туалете труп?

– Я просто зашла в мужской туалет. Увидела на унитазе мертвого мужика. Убежала со страха. Это все.

– А как же ботинки в мусорнике?

– А, это… Ваши люди сегодня нашли ботинки вон в том бачке. Сразу же повели меня на обыск, но сегодня не к помрежу, а в раздевалку. Обыскали, как полагается. Уже третий… или четвертый раз за последнюю неделю. Ничего не нашли, извиняться не стали, но и тетеньки в перчатках тоже не было, спасибо большое.

– А собака здесь была?

– Была. Собака обнюхала весь театр. Бедная, – вздохнула Надежда. – Лаяла на сцене минут пять, не понравилась ей наша старая сцена. Еще ваши люди с зеленой лампой осматривали пол во всех помещениях.

– У меня в отчете указано, что в одном месте собака стала чихать. Не знаешь, где это место?

– Не знаю, – тут же соврала Надежда.

– Тогда включай свет, – кивнула Ева. – Я сама найду.

– Ну-ну!

Прищурившись от резкого неживого света, Ева оглядела огромные пространства, переходящие одно в другое открытыми арочными сводами и уставленные стойками с костюмами.

Весь первый акт она обходила эти помещения, согнувшись, внимательно осматривая пол под костюмами. Потом они выпили с Надеждой по банке пива – Ева дала деньги и попросила купить что-нибудь попить в кафе. Надежда с удовольствием наблюдала за ее действиями, сидя на полу. В одном месте Ева заметила очерченные мелом пятна. Здесь брали пробу с пола. Предположительно, как записано в отчете, пятна крови. Одно из пятен – точно засохшая кровь. Именно замытую кровь и искали сегодня по всему театру со специальным прибором. Таких подозрительных пятен было обнаружено шесть. Три – в зрительном зале на ковровом покрытии, одно – в мужском туалете, одно – в костюмерных цехах и одно на бетонном полу подвала. Ева осмотрела висящие над пятнами костюмы. Перебрала один за другим всю стойку, заглядывая внутрь плечиков. Выпив пиво, которое она не очень любила, поинтересовалась, почему Надежда не на сцене за кулисами.

– Сегодня не моя смена подметать. Что вы ищете?

– Место, где собака стала чихать.

– Зачем?

– В этом месте должен висеть мужской костюм. Черный, приблизительно пятидесятого размера. Там еще может быть белая рубашка и красный галстук с серпом и молотом.