37 девственников на заказ - Васина Нина Степановна - Страница 53

Четыре любимые женщины Богдана за одним столом

Мама ждала меня на улице у подъезда и металась туда-сюда в свете фар, пока я парковала машину.

— Я позвонила дочери Анны, — сказала она.

— Зачем?!

— Она хотела сходить в эту квартиру. Она просила позвонить, как только ты объявишься. Мне кажется, ей нужна твоя помощь. Знаешь, она странно одевается. Бюстгальтер — поверх платья.

— Что?.. — Я слишком резко остановилась, мама ткнулась в меня сзади.

— Длинное черное платье, — объясняет она, — ботинки со шнуровкой и металлический бюстгальтер поверх платья. Я не знаю; может быть, теперь так носят, — тут же начинает оправдываться она, заметив в моих глазах досаду. И вдруг добавила не в тему: — А вдруг они там обе лежат мертвые?

— Кто? — дергаюсь я.

— Обе жены Богдана Халея.

— С какой стати?

— Загрызли наконец друг друга, — предложила она свой вариант. — Давай позовем какое-нибудь ответственное лицо. Участкового, например.

— Участкового? В шесть утра? Где мы его найдем?

— Но все-таки мы идем в чужую квартиру, а бабушек уже давно ищут…

— не нагнетай обстановку, а?

Успокаивая друг друга таким образом, мы добрались до квартиры на восьмом этаже и минут пять нажимали на кнопку звонка.

— Если они не поехали с ножами на такси домой к Анне, а решили зайти зачем-то сюда, в эту квартиру, представляешь, сколько крови будет? — бормотала при этом мама, прислушиваясь к звонку в квартире.

Я вставила ключ в замок.

В темном коридоре мне почудился запах рвоты. Я отстранила рвущуюся в комнату маму и нащупала выключатель.

Аквиния и Анна-бель сидели напротив друг друга за столом, упав на него головами и напряженно высматривая что-то мертвыми глазами.

— Евфросиния, сколько раз я говорила, чтобы ты слушалась маму!.. — назидательно заметила моя мама и в обмороке сползла по стенке на пол.

Я подошла к столу и пощупала пульс у жен Богдана Халея. Холод смерти так остудил мои пальцы, что я почти не ощущала их, пока набирала номер телефона Кохана.

— Урса Венедиктович…

— Фло! — радостно закричал он в трубку, как будто все эти дни сидел и ждал моего звонка. — Могу поспорить, вы хотите со мной встретиться!

— Очень хочу, — призналась я. — Запишите, пожалуйста, адрес.

— Какой странный пронизывающий голос у вас сегодня! Ваше желание видеть меня растет в вас помимо воли?!

— Ох, растет!..

— Вы чувствуете странную силу, связывающую нас друг с другом? Знаете, как называется эта сила?

— Уголовная ответственность. — Я быстренько положила трубку и с минуту раздумывала, стоит ли стирать с нее отпечатки пальцев.

Решила, что не стоит.

Обернулась на шорох — в дверях стоит Люся.

— Где моя мама? — тупо поинтересовалась я, показывая пальцем на пол.

— Мы столкнулись в подъезде только что. Она очень спешила — тащила три футляра с ножами.

— Боже!.. Все три?

— Насколько я заметила — все три. Сказала, что сейчас придет обратно. А это моя мама? — Люся неуверенно показала пальцем в сторону стола.

— Люся, подожди!..

— Я так и думала, что с нею это случится. Она забрала из дома свои снотворные таблетки и всюду таскала их с собой.

Люся подходит к столу и спокойно осматривает сначала Анну-бель, потом Аквинию. Медленным осторожным жестом закрывает им обеим глаза.

— Если ты знала, что она собиралась покончить с собой…

— Моя мама? Никогда. Она собиралась отравить Аквинию. Как ты думаешь, стоит посмотреть таблетки у мамы в кармане пиджака?

— Не стоит. Я позвонила человеку, который сейчас приедет осмотреть это место. Не надо ничего трогать.

— Понятно, — кивает Люся, идет в кухню и приносит оттуда еще два стула. Ставит их у стола и предлагает мне сесть.

— Ты думаешь?..

— А что? Посидим вчетвером, я всегда об этом мечтала — четыре любимые женщины Богдана Ха-лея за одним столом.

Сажусь, потому что ноги не держат.

— Извини, ты пришла ко мне в центр за помощью, а я не смогла сопоставить. Ты — Камарина Людмила, а я…

— Людмилой меня мама настояла записать в советском паспорте.

— А я в детстве плохо запоминала фамилии, если они мне казались неважными. Зачем мне было запоминать фамилию помощника посла?

— Пресс-атташе. Первый муж моей мамы, Кама-рин, был пресс-атташе. Когда родители развелись, мама оставила себе фамилию прежнего мужа и изменила мою. Я стала Камарина. Ты была на кухне? — вдруг спрашивает она.

— Нет, я сразу прошла в комнату…

— В кухне на холодильнике лежит череп моего отца.

Резко встаю, потом без сил опускаюсь на стул.

— Аквиния его использовала, как пепельницу? — едва шевеля губами, спрашиваю я.

— Нет, — качает головой Люся. — Просто лежит себе… Бабушка Аквиния была странной, но справедливой. Она сказала моей матери, что череп в нашей квартире травмирует психику ребенка — тем более, запрятанный в чулане. Мама спохватилась — она совсем забыла об этой реликвии — и отдала череп Аквинии с условием, что та не вывезет его за границу.

— В ассоциативном ряду твоих неосознанных страхов череп отсутствовал, — вдруг замечаю я.

— Я его не боялась. Мама объяснила, что скелет моего отца стоит где-то в институте на всеобщее обозрение, но ей удалось уговорить Богдана похоронить голову — при условии, что она после его смерти взвесит мозг и запротоколирует это. Мама правда хотела похоронить голову (“хотя бы ее не выставлять на изучение посторонним!”), а потом из вредности тайком заплатила за обработку черепа для хранения.

— Когда она его уговорила? — спрашиваю я, задержавшись взглядом на руке Аквинии — высохшей куриной лапке.

— Боишься мертвых? — интересуется Люся, заметив это.

— Нет. Просто странно все…

— Это условие было оговорено в обязательстве развода, Богдан уже тогда написал завещание на свое тело, мама об этом знала и потребовала себе голову. Это рассмешило отца, он согласился.

В комнату тихо входит Кохан. Он стоит некоторое время, обозревая наши мирные посиделки, потом начинает нервно потирать правое ухо.

— Это что же получается? — говорит он, когда ухо становится алым. — Это ведь получается — две мертвые старушки? А вы кто? — бросается он к Люсе, потом, не дождавшись ответа, ко мне: — Кто она? А это кто?! — нервно дернулся он на звук шагов.

В комнату вбежала моя мама.

— Все в порядке, — сразу же начала она объясняться, хотя я и делала ей знаки руками. — Теперь все будет хорошо, я устранила это… — Мама заметила наконец незнакомого мужчину и мои гримасы. — Это недоразумение, теперь все будет хорошо, все — на своих местах, больше — никаких неприятностей…

— Это моя мама, она плохо себя чувствует, может упасть в обморок, — быстро объясняю Урсе странное поведение вбежавшей мамы. — Мы с нею пришли сюда в квартиру, а тут вот… лежат… А это Люся, она нашла свою маму… — Чувствую, что начинаю заваливаться набок.

— Все должны сесть и замолчать! — не выдержал Урса.

Мама присела на краешек тахты.

— Вы передвигали тела? Трогали что-нибудь в квартире? — поинтересовался Урса, подойдя к телефону.

— Нет, — отвечаю я. — Не передвигали. Я позвонила вам с этого аппарата.

— А я принесла из кухни два стула, чтобы сесть здесь, — объясняет Люся.

— А я ничего не выносила! — слишком громко заявляет мама.

— Почему вы позвонили мне, а не в милицию? — надувается злостью Урса. — Ну почему, спрашивается?!

— Я подумала, вам будет интересно…

— Мне? Интересно? Вы обнаружили двух мертвых старушек и решили, что мне это будет интересно?

— Это две жены Богдана Халея. Аквиния, — я кивнула направо, — и Анна, — кивнула налево.

— Что?

— Да. А это — дочка Богдана Халея, Люся Кама-рина.

— Хотите сесть? — поинтересовалась Люся. — На кухне еще есть табуретка. Я принесу.

— Нет, — моментально успокоился Урса. — Спасибо. Я постою. Это ваша квартира.

Люси. Люся посмотрела на меня.