Отрицание отрицания - Васильев Борис Львович - Страница 24

Она замолчала, подбирая слова, потому что Павел по-прежнему молчал, слегка, правда, осовев от спирта.

— Знаешь…

Под окнами внезапно грохнул залп. Вересковский вздрогнул, спросил почти испуганно:

— Кто это? Большевики?..

— Насильников расстреляли, — улыбнулась товарищ Анна. — Но ты прав, нам пора отправляться дальше. Приляг, укройся. Я распоряжусь, чтобы собрали всех. И — в путь.

— Какой путь, какой… — заплетающимся языков пробормотал Павел. — Нет у нас пути, в руках у нас — винтовка…

И опять мчался бронепоезд, сея смерть отнюдь не империалистам, поскольку не было их отродясь на станциях и в городишках второстепенных путей. А Павел лежал на узкой койке, укрывшись с головой солдатским одеялом, да и ел только тогда, когда ему после долгих уговоров приносили котелок.

Его болезнь огорчала весь экипаж. Где-то раздобыли снятую с расстрелянного чекиста кожаную тужурку. И Павел впервые вроде бы чуть оживился, потому что спросил:

— А фуражка есть?

Принесли и фуражку. Он повертел ее, примерил даже, но потом опять уткнулся носом с стенку.

— Ожил! — решила братва. — Радости ему надо.

Разгорелся спор, что есть радость. Долго толковали, спорили, пока кто-то не предложил:

— Да девку ему надо! Мясистую, враз оживет!..

Обрадовались такому простому рецепту. Кузьме сказали, а он только плюнул с досады:

— А товарищ Анна тоже обрадуется?

И враз примолкло экипажное толковище.

В одном из захваченных местечек привели доктора. Тщательно осмотрев, прослушав и простукав Павлика, он сокрушенно вздохнул и беспомощно развел руками:

— Сильное нервное потрясение. Покой, глубокий сон, никаких волнений. Микстуру я выпишу. Два раза в день по столовой ложке, легкая диета и никакого алкоголя.

— Ну какая микстура устоит супротив спирта! — негодовала братва, с уважением, как было велено, проводив доктора и шустро сбегав за прописанным лекарством.

Однако Анна лечила, как указал местечковый врач. Поила, кормила с ложечки, регулярно давала предписанное лекарство. Только Павлу легче от этого не становилось. Он лежал на койке, с головой укрывшись от железного грохота поезда, и не хотел разговаривать. Молчал или отвечал односложно — «Да» и «Нет». И решительно отказывался гулять.

А потом ему стало значительно лучше. То ли доктор хорошо знал свое ремесло, то ли молодое тело хотело жить вопреки всем хворям, а только он начал разговаривать и даже робко улыбаться. А, главное, вставать, и его уже не нужно было волочить на руках в уборную.

Товарищ Анна была счастлива. Еще бы, ведь ее личный адъютант снова ей улыбался.

Только однажды из вояжа в уборную вернулся странным, бледным и никак не мог залезть на полку. Хотел и — не мог.

— Что с тобой? — испуганно спросила Анна.

— Голова закружилась. Гулять надо, гулять.

— Вот займем следующую станцию, и Кузьма погуляет с тобой.

— А потом куда поедем?

— На Просечную.

— Нет, я лучше здесь погуляю.

Надел чекистскую кожанку, фуражку. Сказал:

— Через час — полтора от силы.

Поцеловал Анну, вышел. А Анна велела Кузьме глаз с него не спускать. Ни на миг.

— Будет сделано, товарищ Анна.

Кузьма был предан, старателен, но шея у него отсутствовала, и голова начиналась прямо из налитых силой плеч. А коли не было шеи, то и уйти от него не представляло никакого труда, поскольку нечем было вертеть головой. Кроме того, он очень любил азартные игры, и как только застрял возле играющих в очко, Павел тут же неторопливо подался назад, вылез из толпы, постоял, озираясь, и бросился к еще не разгромленному телеграфу.

— Депешу, срочно, — сказал он телеграфисту.

— Только по распоряжению…

Вересковский сунул ему через окошко браунинг, подаренный товарищем Анной еще прежнему адъютанту. Он рисковал, очень рисковал, поскольку знал о кнопке тревоги под ногою телеграфиста. Но выхода не было, да и телеграфист выглядел трусоватым.

— Куда телеграмму?.. — голос у него дрогнул.

— Диктую. «Станция Просечная, срочно. К вам идет бандитский бронепоезд „Смерть империализму!“. Взорвите выходную стрелку, а по проходе — входную. Мобилизуйте воинские части и рабочие дружины. Огонь открывать сразу при выгрузке бандитов. Подтянуть взрывников и взорвать штабной вагон, там — командование. Подтвердите прием. Уполномоченный Берестов».

Телеграфист застучал ключом. Павел не уходил, а ждал ответа, непроизвольно втянув голову в плечи. Наконец, в ответ застучал телеграфный аппарат.

«Меры примем. Благодарим товарища уполномоченного».

Вересковский зачем-то поднял воротник кожаной чекистской куртки, и вышел. Где-то неподалеку шуровали морячки с бронепоезда, он обошел их задами, стараясь держаться подальше от центра, вышел к какому-то парку, прошел по его единственной аллее. Она кончалась задумчивой скамейкой над обрывом. Павлик, не раздумывая, прыгнул в обрыв, спустился по нему к ручью, миновал ее и, поднявшись на противоположный берег, скрылся в густом березняке.

А неповоротливый Кузьма ошалело бегал по городишку, расспрашивая

встречных о пареньке в чекистской куртке и чекистской же фуражке, но все только испуганно шарахались в сторону. Он метался весь день, рискнув появиться перед товарищем Анной лишь в сумерки. И она молча воззрилась на него.

— Сбежал?

Голос был глухим, безжизненным. Кузьма не раз слышал эту безжизненность и весь покрылся потом, ожидая выстрела в голову. Выстрела навскидку, потому что его командир стрелял без промаха.

— Так точно. И сам не пойму, вроде рядом был, и вдруг — нету его. Нигде нету

Анна отвернулась к окну, замерла. Кузьма тоже молчал, но ему вдруг показалось, что плечи Анны странно вздрогнули, словно она изо всех сил сдерживала собственные рыдания.

— Может, заблудился где, — тихо сказал он. — Завтра людей возьму, городишко вверх дном перевернем…

— Сумку! — вдруг резко выкрикнула она. — Да не эту, синюю!

Покопалась в ней, тщательно просматривая бумаги. Отбросила сумку, бумаги разлетелись по купе.

— Так и есть. Мандат пропал.

— Какой мандат?

— Чекиста, которого ты в расход пустил. То-то ему тогда фуражечка чекистская понравилась…