Раб великого султана - Валтари Мика Тойми - Страница 35

В великом гневе Антти стал звать Амину. Брат мой был так пьян, что едва держался на ногах. Но Мустафа бен-Накир уже узнал все, что хотел, и теперь, поднявшись со скамьи, довольно резко сказал:

– Борец Антти! Твое дело сделано, и тебе пора отдохнуть. Нет султана, кроме Сулеймана, господина моего, султана из султанов. По его велению и от его имени я вступаю во владение этой касбой и этим городом, пока не явится освободитель, чтобы каждому воздать по заслугам. Невольник Микаэль, возьми у своего брата меч, который ему пока не понадобится, и отсеки Селиму бен-Хафсу голову, чтобы мы могли положить ее на золотое блюдо, а потом водрузить на вершину колонны, выставив на всеобщее обозрение. Он – последний из Хафсидов, а его женам-интриганкам я не позволю будоражить город и сеять раздоры в бессмысленной борьбе за власть. Алжирский трон подождет своего владыку. Вскоре сюда придет освободитель!

Мустафа говорил столь повелительно, что я не посмел ослушаться его. Выхватив у Антти меч, я одним махом отсек голову Селиму бен-Хафсу, но, должен заметить, сделал это с отвращением. Я как раз возвращал Антти его меч, когда в баню вошла толпа роскошно одетых евнухов и чернокожих рабов, среди которых шагал мальчик в богато расшитом халате, путаясь в слишком длинных полах этого одеяния. Мальчика вела за руку мать. Увидев женщину, Антти неловко вскочил на ноги и смущенно забормотал:

– Это ты, дорогая Амина? А это твой сын Мухаммед. Где вы были? Я тут немножко поддал…

Неряшливый вид и жалкое состояние Антти привели пышнотелую женщину в полнейшее неистовство. Забыв закрыть лицо вуалью, она топнула ногой и завопила:

– Как я могла понадеяться на этого необрезанного обращенца, как могла положиться на его вероломные обещания?! Где сундук с деньгами, почему солдаты не провозглашают моего сына султаном? И как ты посмел надругаться над телом моего господина?! Тебе следует перерезать горло, ибо ты пользуешься им не так, как заповедал нам Пророк.

– Да будет благо… благословенно имя Его, – пробормотал Антти, шатаясь и с трудом сдерживая икоту, в то время как я, беспомощно озираясь по сторонам, лихорадочно думал, куда же мне девать голову Селима бен-Хафса, которую я все еще держал в руках.

Разгневанная женщина сняла с ноги красную туфлю и в ярости набросилась на Антти, колотя его куда попало, а тот напрасно пытался обеими руками закрыть лицо. Наконец Амина сорвала с головы моего брата тюрбан аги, бросила сей головной убор на пол и растоптала роскошный султан, презрительно и злобно визжа.

Не знаю, что бы случилось с Антти, если бы Мустафа бен-Накир не выступил вперед, позвякивая своими бесчисленными колокольчиками, и не сказал резко:

– Закрой свое лицо, бесстыжая женщина, уведи отсюда своего ублюдка и возвращайся в гарем. Нам с тобой говорить больше не о чем, и пусть Аллах покарает тебя за то, как ты отблагодарила человека, которому и ты, и сын твой обязаны жизнью.

Гордая осанка и повелительный тон Мустафы испугали Амину, и она, отпрянув назад, покорно спросила:

– Кто ты, прекрасный юноша? И как ты посмел говорить таким тоном с матерью султана Алжира?

И ответил ей Мустафа:

– Я – Мустафа бен-Накир, сын ангела смерти. Я обязан позаботиться о том, чтобы каждому воздалось по заслугам, а также объявить о приходе освободителя.

Подняв с пола тюрбан аги и расправив перья султана, Мустафа водрузил тюрбан себе на голову и повернулся к евнухам.

– Уведите женщину в гарем, – велел он, – и уберите отсюда Антара, эту пьяную свинью. Положите его где-нибудь, чтобы он проспался и протрезвел. Потом принесите мне халат, соответствующий моему высокому рангу, чтобы я мог наконец взять город под свое покровительство от имени освободителя, который придет с моря. И спешите поскорее выполнить мой приказ, ибо если до вашего возвращения я успею прочесть в своей книге подобающую случаю газель[29], многие из вас лишатся головы.

Он гордо выпрямился, повернулся спиной к Амине, раскрыл свою книгу и, ни на кого больше не обращая внимания, начал читать стихи звучным, красивым голосом. Никто не смел мешать Мустафе, и мне показалось, что евнухи и негры отнеслись к нему с уважением, считая его святым по причине его странного наряда и серебряных колокольчиков. От одной мысли о том, что в этой общей неразберихе все же есть человек, который знает, чего хочет, мне стало легче и спокойнее, но я не смог побороть своего обычного любопытства и спросил:

– Кто же ты на самом деле, Мустафа бен-Накир? Как случилось, что все стали послушны тебе?

Мустафа снисходительно улыбнулся, склонил голову и ответил:

– Я всего лишь дервиш и всегда следую зову своего сердца и своему вдохновению. Возможно, они послушны мне потому, что я свободнее других людей, настолько свободнее, что мне, вообще-то говоря, все равно – подчинятся они мне или нет.

Евнухи принесли роскошный наряд быстрее, чем можно было предполагать, и молодой человек переоделся, со скучающим видом водрузил на свои прекрасные кудри тюрбан аги с несколько потрепанным султаном из перьев, мне же приказал положить голову Селима бен-Хафса на золотое блюдо и нести, следуя за ним, Мустафой. Подавляя зевок, дервиш добавил:

– Дележ золота вскоре закончится, и для солдат придется придумать дело, чтобы в раздражении и гневе не навредили они жителям города. Кажется, лучше всего приказать им воевать с испанцами. Потому-то я и собираюсь направить в испанскую крепость посла, который говорит по-латыни, и потребовать возмещения ущерба, причиненного городу безрассудными действиями христиан. Если же испанцы откажутся платить, мой посол должен доходчиво объяснить им, что новый султан не позволит унижать себя и, к сожалению, вынужден обратиться за помощью к защитнику веры Хайр-эд-Дину. Но если ты, невольник Микаэль, можешь предложить другой план, я с удовольствием выслушаю тебя. Не бойся, говори!

– Почему ты говоришь о султане? – удивился я. – Неужели ты считаешь, что маленький Мухаммед бен-Хафс законный владыка Алжира?

– М-да! – презрительно причмокнул губами Мустафа, опять подавляя зевок. – Говоря об Аллахе, мы ничуть не сомневаемся в Его существовании, хотя никогда не видели Его. Не так ли? Так почему же испанцы не должны поверить в существование султана? Ты можешь рассказать им о султане невидимом – с них и того довольно.

– Аллах, о Аллах! – вскричал я, задыхаясь от ужаса. – Так ты решил послать меня в крепость? Боже упаси! И все лишь потому, что я знаю латынь?! Эти жестокие испанцы если не отсекут мне голову, то уж точно отрежут нос и уши.

Мустафа бен-Накир, с нежностью взирая на меня, медленно покачал головой и сказал:

– Я бы с удовольствием сам отправился в крепость на острове Пеньон, чтобы утолить свою вечную жажду познания и тягу к новым местам и людям. Однако я, к сожалению, плохо владею латынью, так что придется идти тебе – да и не мешало бы остаться там подольше. А теперь уходи. Я собрался переложить одну турецкую поэму на персидский лад. Рифмы только что родились в моей голове, и я должен на пальцах посчитать слоги. Ах, если бы я раньше не взял на себя стольких дел, я мог бы полностью отдаться сочинению стихов.

Чтобы хоть немного порадовать меня, Мустафа приказал евнухам поднести мне роскошный халат, и в конце концов я вынужден был покориться и следовать за Мустафой с головой Селима бен-Хафса и золотым блюдом под мышкой. Вооруженные до зубов негры сопровождали нас, и торжественное шествие двинулось во двор, где встретили нас громкие восклицания удивленных солдат.

Абу эль-Касим первым подбежал к нам, упал на колени и стал покорно целовать носки туфель Мустафы бен-Накира. Подражая ему, старший евнух тоже кинулся в ноги Мустафе, а тот, сняв с пальца евнуха перстень султана, поглядывал по сторонам, небрежно подбрасывая перстень на ладони. Вскоре двор заполнила толпа притихших воинов, которые почтительно кланялись дервишу, кончиками пальцев касаясь лба и земли.

Мустафа бен-Накир поднял вверх ладони, позвал пашей к себе и заговорил с ними. Он велел поставить стражников охранять ворота, отправить людей в порт тушить пожары, оттащить орудия вниз и расставить их вдоль морского берега, нацелив на испанскую крепость. Кораблям возбранялось приближаться к острову, а любого человека, покидающего крепость, следовало немедленно поймать и привести к Мустафе.