Раб великого султана - Валтари Мика Тойми - Страница 13

Потеряв всякую надежду, Драгут, дрожа от волнения, решительно произнес:

– Ну что ж! Я повелю выколоть ей один глаз, и она перестанет пугать людей, хотя сомневаюсь, что получу хорошую цену за одноглазую женщину. Но я готов понести убытки в наказание за собственную глупость.

Моя тревога за Джулию превратилась в настоящий ужас, но тут меня словно осенило. Я смело шагнул вперед и, спросив дозволения, сказал:

– Бисмиллах! Иррахман! Иррахим! Я часто слышал, что все свершается по воле Аллаха и заранее предопределено. Так почему же ты столь упорно противишься воде Всевышнего, если совершенно ясно, что Он желал, чтобы капитан Драгут привел сегодня нас троих к тебе? Вместо того, чтобы выкалывать ей глаз, ты должен искать тайный смысл ее появления здесь.

Мои слова произвели на Синана огромное впечатление. Он долго поглаживал редкую бороденку, погрузившись в размышления. Но ответить мне Синан не счел нужным: это было ниже его достоинства. Однако, подумав, он повелел принести священную книгу, Коран. Это был тяжеленный том, искусно изукрашенный золотом и серебром. Коран водрузили на эбеновую подставку, и Синан мог без труда переворачивать страницы книги, по-турецки сидя на подушке. Низко склонив голову, он благочестиво пробормотал несколько сур и изрек:

– Я подчинюсь повелениям священной книги.

Он взял длинную и тонкую золотую палочку, вручил ее Джулии и проговорил:

– Хоть ты и неверная, возьми эту золотую палочку и всунь ее между страницами Корана, а я прочту суру, на которую она укажет. Эта сура и решит твою судьбу и судьбы твоих друзей. Я клятвенно обещаю это и беру вас в свидетели того, что намерение мое неизменно и что я подчиняюсь воле всемогущего Аллаха.

Джулия взяла острую палочку так, словно хотела вонзить ее в Синана, но выслушала его речь до конца и наугад сунула палочку меж страниц книги. Тогда Синан с благоговением открыл Коран и, прочитав суру, на которую указывал конец палочки, изумленно произнёс:

– Аллах воистину велик, и неисповедимы пути Его. Это шестая сура; она называется «Аланам», или «Скот», что вполне понятно, ибо кто же есть рабы, как не скот. Палочка указала на семьдесят первый стих, который гласит:

«Скажи им: так будете ли поклоняться божествам, которые не могут ни повредить вам, ни помочь? Или подобно тем, кто обольщен Шайтаном, вернетесь к прежнему, один раз узревши свет? Если такие попытаются увлечь и тебя на стезю заблуждения, ответь им: Вера Бога нашего – истинная, заповедано нам принять ислам, это – религия Бога всемогущего».

Синан выглядел глубоко потрясенным и смотрел по очереди то на меня, то на Джулию, то на Антти.

Драгут тоже очень удивился и произнес:

– Аллах воистину велик, и я не ошибся, приведя эту девушку к тебе в дом!

Не знаю, действительно ли еврея Синана так уж обрадовал приговор Корана, но властитель Джербы изрек:

– Беру назад все то, что говорил недавно в неразумии своем, и пусть будет так, словно, ничего не было сказано. Кто я такой, чтобы ставить под сомнение волю Аллаха, хотя и правда не знаю, что мне делать с этими рабами. Нет, я их, конечно, куплю, Драгут, но по сходной цене, ибо я и впрямь не могу себе позволить бросать деньги на ветер. Так что дам тебе за них тридцать шесть дукатов и коня, которого посылал за тобой. Это – хорошая плата за столь жалких людишек!

Но Драгут разозлился и закричал:

– Будь ты проклят, еврей Синан, ибо пытаешься подло обмануть меня! Девушка почти не тронута, сероглазый франк – редкостный силач, а третий носит то же имя, что и архангел, властвующий над мраком ночи и светом дня. Кроме того, человек этот – искусный лекарь, да еще знает все языки франков, а также латынь. Даже если бы ты дал мне за этих рабов в десять раз больше, я все равно остался бы в убытке. Нет, я никогда не пойду на такую сделку, будь ты мне хоть другом, хоть родным отцом.

Тут в свою очередь разгневался Синан.

– Мозги твои иссушило солнце! Только что ты готов был убить эту женщину или в лучшем случае выколоть ей один глаз, а теперь превозносишь до небес ее прелести, чтобы обобрать меня, бедного, до нитки. Если не согласишься принять мое честное и достойное предложение, то тебе лучше продать этих рабов на рынке. И я готов заплатить там самую большую сумму, какую только назовут на торгах, если ты поклянешься мне на Коране, что не подошлешь на рынок подкупленных людей, которые станут взвинчивать цену.

Драгут помрачнел и пробурчал в ответ:

– Ты говоришь так, словно я не знаю, что никто на торгах не посмеет предложить за невольников больше, чем ты. Вдобавок ты, конечно же, станешь поносить этих рабов, сбивая Цену. Но Коран указал нам их подлинную стоимость – и я покоряюсь, хоть сам и теряю на этом. Ведь ты прочел семьдесят первый стих шестой суры? Значит, всего это будет семьдесят семь золотых дукатов, и я согласен отдать тебе рабов за эту сумму – или ты желаешь, чтобы мы сложили все численные значения букв этого стиха?

– Даже ученые люди не пошли бы на такое! Это лишь напрасная трата времени! Но в том стихе, который я прочел, не было ни слова о золоте! – еще пытался торговаться Синан.

Но кончилось тем, что он отсчитал Драгуту семьдесят семь дукатов, отправил Джулию в гарем, а нам велел убраться с его глаз.

Мы вернулись на внешний двор, куда слуги вынесли для людей Драгута огромные блюда с бараниной и жаренным в жиру рисом. В соответствии с рангом и положением корсары сидели теперь на корточках вокруг блюд и брали с них куски мяса, а из риса делали шарики, которые и отправляли в рот. За спинами пиратов толпились рабы и пленники, голодными взглядами провожавшие каждый кусок, исчезавший с блюда. Эта картина произвела на меня угнетающее впечатление, но когда мы подошли поближе, негр Муссуф сразу подвинулся и освободил нам место рядом с собой, а потом дружески протянул Антти великолепный кусок баранины, с которого соблазнительно капал жир. Так меж нами воцарилось согласие.

Еда исчезала с блюда с такой быстротой, что мне трудно было угнаться за остальными, особенно когда все заметили отменный аппетит Антти и начали косо поглядывать на нас, бормоча имя Аллаха. А когда блюдо опустело, один из отступников язвительно заявил, что мы – вовсе не правоверные мусульмане, ибо едим, сидя на земле, и подносим пищу ко рту обеими руками. Еще немного, и Антти полез бы в драку, но я успокоил его, а потом, обратившись ко всем другим, объяснил, что мы лишь недавно ступили на путь истинный, и попросил, чтобы они научили нас, как подобает себя вести, а также рассказали, каковы обычаи добрых мусульман. Антти же, заморивший червячка и совершенно обнаглевший, повернулся к дворцу и закричал, чтобы нам принесли побольше еды.

Синан, несомненно, велел тайно наблюдать за нами и, несмотря ни на что, похоже, был к нам милостив, ибо на крик Антти во двор вышел морщинистый евнух и тут же приказал слугам вновь наполнить блюда. А я попросил Антти вести себя тихо, пока мы не узнаем здешних обычаев. Корсары с удовольствием принялись поучать нас, наперебой объясняя, что перед трапезой непременно надлежит омыть руки и возблагодарить Аллаха, за едой же следует сидеть, скрестив ноги и касаясь земли лишь левой ягодицей. Пищу можно брать только правой рукой, подхватывая кусочек с блюда тремя пальцами – средним, указательным и большим. Ножом во время еды не пользуются, подаваемые яства уже надлежащим образом порезаны. Негоже также засовывать в рот больше, чем там умещается, а пропитанный жиром рис надо, умяв в руке, превратить в маленький шарик и отправить в рот целиком, а не засовывать рис в глотку горстями, словно это какая-нибудь каша. И еще хорошо воспитанный человек не зыркает на своих сотрапезников, а смотрит прямо перед собой, довольствуясь тем, что ему досталось.

Когда наша трапеза подходила к концу, нам объяснили, что ни один правоверный мусульманин не подъедает всего подчистую. Всегда следует милосердно оставить что-нибудь нищим и убогим. Вот и сейчас на блюде осталось много отличных кусков мяса и изрядное количество риса; все это отдали рабам, которые молниеносно опустошили блюдо, устроив из-за пищи яростную драку: хоть они и были христианами, но относились друг к другу явно не по-христиански.