Эти настоящие парни - Белаковский Олег Маркович - Страница 28

Сегодня мы можем говорить о выдающемся таланте спортсмена, о его превосходных технических данных, но поставить знак равенства между личностными качествами и уровнем высоких достижений мы вправе лишь тогда, когда в программу подготовки современного спортсмена включен широкий диапазон научных достижений. Огромный арсенал наук сложнейших и современнейших составляет сегодня базу подготовки студента Института физической культуры и спорта. От физиологии до механики. От анатомии до математики. От психологии до молекулярной химии.

Вот почему для меня медицинские параметры исследуемого спортсмена представляют собой картину комплексной подготовки, ее успеха и недостатка. И с другой стороны, это картина той платформы, того фундамента, на котором мы собираемся воздвигнуть прочную и долговечную конструкцию организма.

Вот почему врачебно-спортивный диспансер часто представляется мне штабом здоровья, началом всех начал. Штабом, курирующим ту зону, вне которой не существует и не может существовать ни достижений, ни рекордов.

Вот почему мне всегда кажется, что первый шаг к белой линии старта и шаг второй – от белой линии старта до финиша делается все-таки здесь, в кабинетах спортивного диспансера. Я ни в коем случае не хочу умалить значения огромного труда спортивных педагогов в специальной подготовке легкоатлетов, борцов, самбистов, всех представителей тридцати видов спорта, представленных в ЦСКА. Я просто хочу, чтобы они не забывали о существовании не только прямой связи «спорт для здоровья», но и об обратной: «здоровье во имя спорта». О подготовке организма к рекорду. Слишком свежа и болезненна для любого врача, да и тренера, память о юных (и не очень юных) спортсменах, ставших жертвой чрезмерных нагрузок, жертвой неподготовленности организма к высокому уровню современных спортивных требований.

Я врач. И не имею права не сказать об этом…

Эта органическая связь врача со спортсменом и делает медицинскую службу ЦСКА и, в частности, работу его врачебно-спортивного диспансера не какой-то второстепенной, побочной или вспомогательной; она – единое, органическое целое со всей многосложной структурой клуба, подробный рассказ о котором занял бы, наверное, не один том.

Тридцать лет тому назад Всеволод Бобров впервые ввел меня в сферу армейского спорта. Огромный и ничтожно малый по времени отрезок жизни. Помню первый мой приход к Боброву в ВВС. Помню и последний его приход ко мне в ЦСКА. Он был уже серьезно болен. Не знаю, чувствовал ли он сам, насколько сильно «барахлил» его, казалось бы, не знавший устали «мотор». Но вот в глазах, в голосе, в самом мироощущении было что-то, как бы это сказать… от соприкосновения с вечностью, с предчувствием чего-то неизбежного, непоправимого. Все воспринималось им необыкновенно остро. И прежде всего то, что остается незыблемым: причудливые силуэты окружавших нас зданий, деревья, небо…

Шли по аллее мимо Ледового дворца. Стараясь отвлечь Боброва от невеселых мыслей, принялся рассказы вать ему о забавном споре Аэрофлота и ЦСКА за право украсить собой проспект.

Поймав взгляд Боброва, спросил его:

– Мог бы представить себе такой Дворец спорта тогда в Сестрорецке?

Ответил он неожиданно:

– Наверное, мог бы. Потому что мы мечтали об этом. И может, потому понастроили все это, что мальчишками не имели и сотой доли того, что сейчас имеют ребята. Помнишь ведь: коньки к валенкам привязывали веревкой и клюшки сами делали…

Не отрывая взгляда от залитых светом витражей, он, в свою очередь, спросил меня:

– А ты представлял себе там, у нас на «бочаге», что в школу будут приходить тренеры и не отбирать мальчишек в секции, а приглашать? Понимаешь, приглашать, упрашивать, отрывать их от телевизоров, «диван-торшеров»? Вот этого я никогда не мог бы себе представить тогда в Сестрорецке…

Он говорил о стихии движения, стихии спорта, буквально захлестнувшей нас в тридцатых годах. О поголовном увлечении спортом, о трудностях повседневных спортивных занятий, которые не отпугивали нас, а, напротив, переносились легко, празднично.

Я попытался настроить его на несколько иной тон.

– Но, с другой стороны, все эти вещи, – я кивнул в сторону спортивных дворцов, чьи очертания уже размывались вечерними сумерками, – разве они не символ времени, века? Не признание спорта как нового, очень значительного социально-общественного явления? Во времена нашего детства спорт был яркой страницей нашей жизни. Теперь это больше, чем страница. Он во многом определяет лицо времени.

Мы вышли с ним на Ленинградский проспект. Бобров оглянулся. Между двумя башнями гостиниц Аэрофлота виден кусочек строящегося нового футбольнолегкоатлетического комплекса ЦСКА. Совсем неболь шой кусочек. Но он надолго приковал взгляд Боброва. И была в этом взгляде, уже отмеченном не столько физической, сколько душевной болью, попытка соизмерить настоящее с прошлым… Попытка проверить настоящее прошлым… -.

Вскоре он снова пришел ко мне. Чувствовал он себя совсем плохо. Я отвез его в госпиталь, откуда ему уже не суждено было вернуться.

Мне же надо было снова возвращаться на работу. В Центральный спортивный клуб армии.

В клуб, который так давно и так прочно был связан с именем великого спортсмена. С именем моего друга…

ВОКРУГ СЛАВЫ

Моя жизнь в последние годы складывалась из двух довольно хлопотливых, но полновесных частей. Первая и, безусловно, важнейшая – «оседлая» – руководителя медицинской службы ЦСКА. И вторая – «транзитная» – врача сборных команд Союза, со всеми ее последствиями – вокзалами, гостиницами, аэродромами. Но именно эта жизнь на далеких меридианах давала мне возможность особых, не только медицинских, но и психологических контактов с моими подопечными. Она давала возможность изучать характеры как бы изнутри, искать и находить в них порою глубоко скрытые черты, определяющие собой параметры успехов и неудач. Она давала возможность пристально всматриваться в психологическую природу поединка, наблюдать, что происходит «вокруг славы».

Рассказ о «двух минутах чистого времени», с которого я начал эту книгу, – один из эпизодов той самой беспокойной жизни.

Моя первая поездка в Австралию, на Мельбурнскую олимпиаду 56-го года была связана с тем, что меня назначили врачом олимпийской сборной команды СССР по футболу. И, таким образом, вместе с профессором З. С. Мироновой и другими нашими спортивными врачами я входил в состав медиков, осуществлявших обслуживание советской команды на XVI Олимпийских играх.

Небольшой опыт подготовки спортсменов к Играм у меня уже был. Всего четыре года назад мне пришлось готовить Всеволода Боброва к матчам в Хельсинки. Но опыт этот был «заочным»: в Хельсинки меня не взяли… Теперь предстояло принять непосредственное участие в соревнованиях самого высокого ранга.

Итак, вместе с нашими футболистами я отправился в далекую Австралию, не предполагая, что один из решающих матчей предстоящих Олимпийских игр останется в моей памяти на всю жизнь. И не только в моей…

Предварительные игры олимпийского турнира наша команда провела сильно и вышла в полуфинал.

Здесь, в полуфинале футбольного турнира, наша команда встречалась с командой Болгарии.

Сборная Болгарии тех лет относилась к одной из сильнейших команд мира. Это доказали первые же минуты встречи с нашей командой. Преимущество болгарских спортсменов в начале первого тайма было неоспоримым. Лишь неточный удар болгарского нападающего спас наши ворота. Натиск был стремительным, упорным и мощным. Но наши ребята выстояли.

В такого рода встречах судьбу поединка решает общая физическая и психологическая подготовка, тот запас прочности, которым наделен спортсмен за период подготовки к матчу. Такого запаса прочности у болгарских футболистов оказалось недостаточно. Что же касается наших ребят, то они, как показали дальнейшие события, были и в физическом и морально-волевом плане подготовлены лучше своих соперников.