Милый недруг - Уэбстер Джин - Страница 41

Оказывается, она решила, что у Аллегры начинается кашель, и чтобы не простудить ее еще больше, перенесла ее кроватку из детской с открытыми форточками в кладовую — а потом забыла о ней.

А ты ведь знаешь, Джуди, где кладовая. У нас кровь застыла в жилах, и мы растерянно уставились друг на друга. Весь восточный флигель был уже пуст, а лестницы третьего этажа охвачены пламенем. Не было ни малейшей надежды, что ребенок жив. Доктор первый пришел в себя. Он схватил одно из мокрых одеял, лежавших на полу в передней, и кинулся к лестнице. Мы кричали ему вслед, чтобы он вернулся, ведь это сущее самоубийство; но он продолжал свой путь и исчез в дыму. Я бросилась во двор и крикнула пожарным на крышу. Окно кладовой было слишком маленьким, чтобы мужчина мог пролезть в него, и они не открывали его, чтобы не создать сквозняк.

Не могу описать тебе, что произошло в следующие десять минут. Лестница третьего этажа с треском рухнула и оттуда вырвалось пламя, ровно через пять секунд после того, как доктор поднялся. Мы считали его погибшим, но вдруг раздался крик из толпы, стоявшей во дворе; оказалось, что он на секунду появился у одного из слуховых окошек и крикнул пожарным подать лестницу. Затем он исчез; мы думали, что они ни за что не успеют приставить эту несчастную лестницу; наконец ее приладили, и двое пожарных поднялись по ней. Открыли окно, сделался сильный сквозняк, и огромный столб дыма вырвался сверху. После целой вечности доктор снова появился с белым пакетом в руках. Он передал это пожарным, зашатался и исчез из виду.

Не знаю, что случилось за следующие несколько минут. Я отвернулась и закрыла таза. Каким-то образом они вытащили его и добрались до половины лестницы, а потом он выскользнул у них из рук. Понимаешь, он был без сознания от всего этого дыма, а лестница была скользкая и страшно качалась. Как бы то ни было, когда я открыла глаза, он лежал на земле, окруженный толпой, и кто-то кричал, чтобы ему дали воздуха. Сперва думали, что он умер. Но доктор Мэткаф из деревни осмотрел его и сказал, что у него сломана нога и два ребра, а помимо этого он как будто цел. Его положили на два детских матраса, выброшенных из окон, перенесли на телегу, на которой приехала лестница, и увезли домой все еще без сознания.

Мы же, оставшиеся, продолжали работать как ни в чем не бывало. Самое странное в подобных несчастьях — то, что ты так захвачен работой, что не успеваешь ни о чем подумать, и только потом, когда приходишь в себя, оцениваешь все, как есть. Доктор без малейшего колебания рискнул своей жизнью, чтобы спасти Аллегру. Это был самый геройский поступок, какой мне приходилось видеть, а между тем все заняло каких-нибудь пятнадцать минут этой ужасной ночи. В то время это был просто один из инцидентов.

И он спас Аллегру. Она вылезла из одеяла со взъерошенными волосами, лицо ее выражало приятное удивление — по-видимому, она решила, что это новая игра в прятки. Она улыбалась! Этот ребенок уцелел каким-то чудом. Пожар начался за три фута от ее стены, но, благодаря направлению ветра, он двинулся в противоположную сторону. Если бы мисс Снейс немного больше верила в свежий воздух и оставила окно открытым, огонь проник бы внутрь. Но, к счастью, мисс Снейс в свежий воздух не верит, и этого не случилось. Если бы Аллегра погибла, я бы никогда не простила себе, что не отдала ее Бретландам, и я знаю, что доктор тоже никогда бы себе не простил.

Несмотря на все потери, я поневоле счастлива, думая о двух трагедиях, которых удалось избежать. За семь минут, когда доктор был отрезан на пылающем третьем этаже, я пережила настоящую агонию, и теперь еще просыпаюсь ночью, дрожа от ужаса.

Но постараюсь рассказать тебе остальное. Пожарные и добровольцы — особенно шофер и конюхи от старика — неистово работали всю ночь не покладая рук. Наша новейшая кухарка — негритянка, героиня в своем роде, затопила плиту в прачечной и сварила целый котел кофе. Это она сделала по собственной инициативе. Les noncombattants[52] подавали кофе пожарным, когда те сменяли друг друга на минуту, и он оказался весьма кстати.

Оставшихся детей, кроме старших мальчиков, которые работали всю ночь наравне со взрослыми, мы разместили по разным гостеприимным домам. Трогательно было видеть, как все сбежались помогать. Люди, которые прежде точно и не замечали нашего приюта, приехали среди ночи и предоставили в наше распоряжение свои дома. Они взяли детей к себе, устроили им теплые ванны, накормили их горячим супом и уложили спать. И насколько мне известно, никто из моих цыплят, даже больные коклюшем, не пострадали от того, что попрыгали босиком по мокрому полу.

Солнце стояло уже высоко, когда огонь был настолько локализован, что можно было судить о потерях. Доложу, что мой флигель совершенно не пострадал, только немного закопчен дымом, и главный коридор, вплоть до центральной лестницы, тоже почти в полном порядке; но все остальное обуглено и затоплено. От восточного флигеля остался лишь остов без крыши. Твоя ненавистная комната Ф, дорогая Джуди, навеки погибла. Хорошо, если б ты могла так же стереть ее из своей памяти, как она стерта с лица земли. И материально, и духовно со старым Джон-Грайером покончено.

Теперь расскажу тебе кое-что смешное. Я никогда за всю свою жизнь не видала такой массы смешных вещей, как в эту ночь. В то время как все были neglige[53] (большинство мужчин в пиджаках и пальто, без воротников), С.У. прибыл разодетый с иголочки, точно на файв-о'клок. В галстуке у него красовалась жемчужная булавка, а на ногах — белые гетры. Несмотря на это, он принес большую пользу. Он предоставил нам весь дом, а мы предоставили на его попечение мисс Снейс, просто бившуюся в истерике, и нервы ее так заполнили его время, что он всю ночь не мешал нам.

Больше не в состоянии распространяться на эту тему; я никогда не была так измотана, как теперь. Хочу только уверить тебя, что нет никаких оснований прерывать путешествие. Пять попечителей были на месте уже рано утром в субботу, и все мы работаем, как сумасшедшие, чтобы внести в наши дела что-то, более или менее похожее на порядок. Приют в настоящее время разбросан по всей округе, но это не должно тебя тревожить. Мы знаем, где все наши дети, ни один не затерялся. Я и понятия не имела, что совершенно чужие люди могут быть такими отзывчивыми. Мое мнение о человеческой породе сильно изменилось к лучшему.

Доктора я не видела. Из Нью-Йорка вызвали хирурга, который вправил ему ногу. Перелом довольно серьезный и потребует порядочно времени. Нет оснований думать, что есть внутренние повреждения, хотя он страшно разбит. Как только нам разрешат навестить его, я пришлю тебе более подробные сведения. Однако, мне пора кончать, а то письмо не попадет на завтрашний пароход.

Прощай! Не беспокойся! Нет худа без добра, а здесь добра — просто уйма. Завтра напишу, какое оно.

Салли.

Господи, помилуй! Подъезжает автомобиль с Дж. Ф. Бретландом!

Приют Джона Грайера,

14-е января.

Дорогая Джуди!

Послушай только! Дж. Ф. Бретланд прочел о нашем пожаре в нью-йоркской газете (должна сказать, что пресса не поскупилась на подробности) и прилетел сюда в страхе и трепете. Первый его вопрос, когда он ввалился через наш почерневший порог, был такой: «Аллегра в порядке?»

— Да, — ответила я.

— Слава Богу! — вскричал он и со вздохом облегчения опустился в кресло. — Здесь не место для детей, — продолжал он строго, — и я приехал забрать ее домой. Возьму и мальчиков, — прибавил он поспешно, прежде чем я успела возразить. — Мы с женой все обсудили и решили, раз мы уж берем на себя такую обузу, все равно, сколько их, трое или одна.

Я повела его в свой кабинет, где наша маленькая семья жила со времени пожара, и через десять минут, когда меня позвали на совещание с попечителями, я оставила Дж. Ф. Бретланда самым счастливым отцом Соединенных Штатов, с дочерью на коленях и сыновьями по бокам.