Милый недруг - Уэбстер Джин - Страница 24

А у нас как раз имелась идеальная дочка, только они приехали без предупреждения, и она была в бумазейной ночной рубашке, а мордочка у нее была грязная. Они осмотрели Каролину, и она им не очень понравилась. Но они вежливо поблагодарили и сказали, что будут иметь ее в виду. Прежде чем решиться, они хотят осмотреть Нью-йоркский сиротский дом. Мы отлично знали: если они увидят эту прекрасную коллекцию детей, для нашей маленькой Каролины не будет никакой надежды.

Тут Бетси показала себя на высоте положения. Она любезно пригласила их заехать в тот же день на чашку чая к ее родителям и посмотреть на одну из наших сироток, которая гостит у ее маленькой племянницы. Мистер и миссис Первые Граждане не получают в наших краях того количества приглашений, какое им причитается, и они простодушно обрадовались маленькому светскому развлечению. Только они уехали обратно в гостиницу, Бетси вызвала машину и полетела с Каролиной к себе домой. Она нарядила ее в лучшее, розовое с белым, вышитое платьице малютки-племянницы, в ее же шляпу из ирландских кружев, розовые носочки и белые туфельки и живописно усадила на газон под раскидистым буком. Няня в белом переднике, тоже взятая в долг у племянницы, поила ее молоком и забавляла веселыми пестрыми игрушками. Когда предполагаемые родители приехали, наша Каролина, сытая и довольная, встретила их, воркуя от восторга. Как только их взгляд упал на нее, они пришли в восхищение и возгорелись желанием увезти ее с собой. В их ненаблюдательный ум не вкралось и подозрения, что этот прелестный розовый бутон — утренняя замазуля. Итак, все говорит за то, что, по выполнении некоторых формальностей, малютка вырастет в передовую гражданку.

Право, пора уж нам заняться жгучим вопросом о новых платьях для наших девочек.

С совершеннейшим

почтением остаюсь,

милостивая государыня,

Ваша преданнейшая

и покорнейшая

Салли Мак-Брайд.

19-е июня.

Милая моя Джуди!

Послушай о великом новшестве, которое обрадует твое сердце.

ДОЛОЙ СИНИЙ СИТЕЦ!

Чувствуя, что эта аристократическая местность может дать немало нашему приюту, я стала вращаться в сельских светских кругах и вчера за званым завтраком подцепила очаровательную вдову, которая носит прелестные простенькие платья собственного изобретения. Она призналась мне, что мечтает стать портнихой и предпочла бы родиться не в готовой сорочке, а с иголкой в руке. Она говорит, что не может видеть плохо одетой девочки — ей сразу хочется ее переодеть. Слыхала ли ты что-нибудь более a propos[30]? С той минуты, как она раскрыла рот, она была отмеченной жертвой.

— Я могу показать вам пятьдесят девять плохо одетых девочек, — сказала я, — а вы поезжайте со мною, придумайте им новые платья и сделайте их красивыми.

Она запротестовала, но напрасно. Я повела ее к ее же машине, втолкнула туда и шепнула шоферу: «Приют Джона Грайера». Первая обитательница, на которую упал наш взор, была Сэди Кэт, только что, вероятно, обнимавшая бочку с патокой. В дополнение к липкости, один чулок спустился, передник был застегнут криво, и одна косичка расплелась. Как всегда, без малейшего стеснения, она приветствовала нас веселой улыбкой и протянула гостье липкую лапку.

— Вот! — вскричала я в восторге. — Видите, как вы нам нужны! Что вы можете сделать, чтобы превратить Сэди Кэт в красавицу?

— Вымыть ее, — ответила миссис Ливермор.

Сэди Кэт отправили в ванную. Когда она помылась, причесалась и подняла чулки на должную высоту, я вернула ее для вторичного осмотра. Миссис Ливермор принялась поворачивать ее во все стороны и внимательно изучать.

Сэди, в сущности, красавица и есть — дикая, смуглая цыганочка. У нее такой вид, словно она только что из свежих, овеянных ветром ирландских пустошей. Но этой ужасной казенной одеждой мы делали все, чтобы отнять у нее право на красоту.

По пятиминутном созерцании миссис Ливермор подняла глаза на меня.

— Да, милая, — сказала она, — я вам нужна.

И тут же мы составили план. Она будет главой Комитета одежды. Она должна выбрать себе в помощь трех подруг, и, вместе с лучшими швейками из наших девочек, нашей учительницей шитья и пятью швейными машинами, они переделают нашу внешность. А благодетели — мы, ибо даем миссис Ливермор профессию, которой Провидение ее лишило! Не умно ли с моей стороны найти ее? Я проснулась сегодня с рассветом и захлебывалась от радости.

У меня еще куча новостей — я могла бы написать целых два тома, — но я хочу послать это письмо через мистера Уизерспуна, который, в невероятно высоком воротничке и в чернейшем из вечерних костюмов, собирается в деревенский клуб на бал. Я велела ему выбрать для танцев самую милую девушку и попросить ее прийти, чтобы рассказывать моим детям сказки.

Просто ужасно, какой я становлюсь интриганкой! Все время, что я разговариваю с кем-нибудь, я думаю про себя: «Какую пользу можешь ты принести моему приюту?»

Есть серьезная опасность: нынешняя заведующая так увлечется своей работой, что никогда не захочет отсюда уйти. Иногда я представляю себе ее седовласой старой дамой, разъезжающей по приюту в кресле на колесиках, но все еще цепко управляющей четвертым поколением сирот.

ПОЖАЛУЙСТА, увольте ее до этого!

Твоя Салли.

Пятница.

Дорогая Джуди!

Вчера утром, без малейшего предупреждения, к нам подъехал извозчик со станции, выгрузил на крыльцо двух мужчин, двух маленьких мальчиков, малютку-девочку, лошадь-качалку, плюшевого мишку — и уехал.

Мужчины оказались художниками, а малыши — детьми другого художника, умершего три недели тому назад. Они привезли нам этих крошек, потому что им показалось, что «Джон Грайер» звучит весьма солидно и респектабельно. Ни на минуту в их неделовые головы не приходила мысль, что требуются какие-нибудь формальности.

Я объяснила им, что у нас нет мест, но они казались такими беспомощными и растерянными, что я попросила их присесть, пока я придумаю какой-нибудь выход. Детей я отправила в детскую, чтобы им дали хлеба и молока, и выслушала их историю. Эти художники обладают губительным даром красноречия — а, может, это был просто смех девочки — словом, прежде чем они кончили свой рассказ, малютки были нашими.

Никогда я не видела более солнечного создания, чем маленькая Аллегра (нам не часто попадаются такие необыкновенные имена и такие необыкновенные дети). Ей три года, она говорит потешным детским языком и все время хохочет. Трагедия, через которую она только что прошла, не затронула ее. Но Дон и Клиффорд, крепкие мальчуганы пяти и семи лет, смотрят серьезными, испуганными глазами на жестокость жизни.

Мать была учительница в детском саду. Она вышла замуж за художника, у которого были пыл, талант и несколько тюбиков краски. Друзья говорят, что талант был, но, конечно, ему пришлось променять его на плату молочнику. Жили они в рахитичной старой студии, стряпали за ширмой, а дети спали на полках.

Но в этой жизни была и счастливая сторона — бездна любви, много друзей, нуждающихся, но талантливых и с высокими идеалами. Мальчуганы своей нежностью и чуткостью ясно свидетельствуют об этой светлой стороне. У них такая манера держаться, какой никогда не будет у многих из моих детей, несмотря на весь хороший тон, который я им прививаю.

Мать умерла в больнице через несколько дней после рождения Аллегры. Отец боролся еще два года, заботясь о своем выводке и лихорадочно хватаясь за все заказы — рекламы, вывески, что угодно, — лишь бы как-нибудь протянуть.

Три недели тому назад он умер в больнице от переутомления, забот и воспаления легких. Его друзья забрали малюток, продали все из студии, что не было заложено, уплатили долги и стали искать самый лучший приют, какой только можно. И — Господи, помилуй! Они напали на нас.