Круглый болван - Утгер Майкл - Страница 27

Я был уверен, что тщеславие победит рассудок.

Плевать ему на больных. Он готов на любую аферу — лишь бы прославиться. Мечта любого клерка периферии, а может быть, и…

— Когда вы хотите начать опыт? — спросил он наконец.

— Примерно через неделю, — сказал я деловым тоном.

— Что в этом случае требуется от меня!

— Содействие. Я пришлю к вам двух моих ассистентов. Они привезут сыворотку и всю документацию.

— Хорошо. Что еще?

— Мне бы хотелось посмотреть и познакомиться с кем-нибудь из ваших больных. С таким, на которого вы уже махнули рукой. Начать надо именно с такого. Не будем рисковать.

Фаррел встал и чуть не пробил потолок макушкой. Подошел к одному из шкафов и достал солидную кучу папок.

— Вот, посмотрите, это то, что вас интересует. Все эти пациенты не имеют родственников, и помочь мы им бессильны. Им прекратили выдавать медикаменты и готовят к выписке.

Он сложил всю эту груду передо мной на столе. Я напустил на себя серьезный вид и начал перелистывать папку за папкой, пока, наконец, не наткнулся на ту, которую искал.

— Что вы скажете о Марион Маршалл? — спросил я, делая вид, что понимаю запись, нацарапанную по-латыни.

— Третья стадия закрытого туберкулеза. Левое легкое атрофировано. Три, максимум четыре месяца. На днях мы ее выписываем.

— Я бы хотел взглянуть на эту женщину. Мне важно знать ее психологическое состояние. Это имеет немаловажное значение.

— Нет ничего проще. Идемте, я провожу вас к ней.

Мы встали и вышли из кабинета. Тусклый коридор вновь начал давить на меня, как многотонный пресс на спичечный коробок. Несколько минут мы блуждали в лабиринтах больницы, пока Фаррел не ткнул костлявой рукой в одну из дверей.

Крохотная келья с узкой кроватью, на которой лежала неподвижно молодая женщина Если бы ее зрачки не перебегали с моего лица на лицо врача и обратно, я решил бы, что передо мной труп.

— Мисс Маршалл, доктор Дэйтлон хотел с вами поговорить. Доктор — специалист в области легочных заболеваний. Будьте с ним откровенны, — сухо произнес Фаррел и вышел из палаты.

Девушка смотрела на меня, как утопающий, которому подали руку.

Мягко ступая по дощатому полу, я подошел к кровати и сел на табурет. На маленьком столике возле окна стояла ваза с пышными хризантемами и блюдо с фруктами.

— Как вы себя чувствуете, мисс Маршалл? Есть какие-нибудь жалобы? — тихо спросил я и подарил ей одну из своих самых неотразимых улыбок.

Она тоже улыбнулась, и я с горечью отметил, что ее кожа белая, как постель, в которой она лежала.

— Сейчас лучше. Раньше было совсем плохо. Мне кажется, я пошла на поправку.

— Приятно слышать. От настроения человека многое зависит. Оптимизм — неплохое лекарство, он делает чудеса Возможно, скоро вы сможете гулять. Вам необходим свежий воздух.

— О, да! Мисс Райн мне уже говорила об этом.

— Простите, а кто такая мисс Райн?

— Чудесная девушка Она работает сиделкой, но только это слово ей совсем не подходит. Она так добра и внимательна, настоящая сестра милосердия. Иногда мне кажется, что она моя кровная сестра.

— Я очень рад, что за вами хорошо ухаживают.

— Обо мне никто никогда так не заботился. Как мне дорого живое человеческое участие! Да еще здесь, где страдания, долгая хворь и смерть притупляют все чувства Где каждый занят только собой. А ведь какое счастье ожидать человека, заботящегося о тебе, принимать маленькие знаки внимания и доброты! Я уже простилась с жизнью, и вот теперь появилась надежда, что жизнь не кончена Излечение возможно.

— Вы правы, мисс Маршалл. Доктор сказал, что курс лечения завершен. Или вам предложили иные препараты?

— Нет, меня выписывают. Мисс Райн уговорила своего дядю, он очень влиятельный человек, отправить меня в санаторий в Швейцарию. Я уже отдала документы на оформление.

— Швейцария действительно целебная страна Но ведь поездка обойдется очень дорого. У вас есть накопления?

— Увы! У меня ничего нет. Дэзи все обещала устроить. Все, что у меня есть — это небольшой домик У моря. Его придется продать. Мой адвокат обещал заняться этим.

— У вас есть родственники? Может быть, они помогут вам?

— Нет. Я ведь приехала в Штаты из Канады, когда умерла моя мать. Работала гладильщицей, чтобы купить этот домик. Иногда приходилось работать по двенадцать часов. Тяжелый труд. Там я заработала в придачу эту кошмарную болезнь. — Она тяжело вздохнула — А теперь мне кажется, что жизнь начинается снова. Как хорошо, что есть еще добрые люди.

Мне было искренне жаль эту девушку. В чудо верят, как правило, самые несчастные, больше всех обиженные судьбой. Мне стало не по себе и захотелось побыстрее уйти.

Я не сентиментален, но всему есть предел.

— Надеюсь, все будет хорошо, мисс. Ваша бодрость духа меня радует. Отдыхайте, не буду больше утомлять вас.

— Что вы, доктор, вы очень добры. Я рада, что обо мне помнят.

— Я встал.

— Мне нравится, как вы держитесь. Всего наилучшего.

Доктор Фаррел поджидал меня в холле.

— Ну как? — спросил он.

— Эта женщина не подойдет нам. Она психологически не подготовлена. В следующий раз мы подберем другую кандидатуру.

— Здесь хватает кандидатов. Будьте уверены.

Мы простились, и я с облегчением вышел на свежий воздух. Минут десять я прочищал свои легкие, прогуливаясь по парку, затем направился к машине.

Америка уже привыкла к тому, что все страны мира поставляют ей самых различных представителей своей фауны, и Маршалл не была исключением. Стоило ли уезжать из Канады, чтобы приобрести смерть в Соединенных Штатах?

Еще один выходец из чужой страны — Лукино — сидел за рулем и читал маленькую книжицу. Когда я прогулочным шагом подошел к машине, то с удивлением заметил, что насвистываю похоронный марш Шопена…

— Поехали на свидание с Бэном, Луки. Возможно, он уже ждет нас.

Итальянец положил книжку на сиденье и запустил двигатель.

То, что он читал, оказалось Библией в черном бархатном переплете.

Еще один ущербный, подумал я, извлекая из кармана серебряный портсигар, подаренный мне поклонником всех моих талантов. По странному совпадению, этот поклонник носил то же имя и фамилию, что и я.

— Вы лютеранин или протестант, Луки? — спросил я от нечего делать.

— Католик. А зачем вам это?

— В наше время кажется странным видеть молодого человека с молитвенником в руках.

— Для меня странно, что сейчас все стали безбожниками. В религии — утешение. Это отдушина, если хотите. Люди одиноки и поэтому порочны, они ни во что не верят, им тяжело. А с Богом душе легче.

— Целая философия. Но если таково ваше кредо, то зачем вы носите револьвер под мышкой?

— Это моя работа. Я должен зарабатывать деньги, чтобы прокормить больную мать и себя.

— И в нужный момент прострелить кому-нибудь лоб, потом помолиться за бедолагу. Библия ведь всегда при вас. Сколько вам платит Мекли за ваши труды?

— Двадцать пять долларов в день. Не очень много. Маленькие одинокие доллары.

— Одинокие?

— Как маяки.

— Сегодня целый день все рассуждают про одиночество. Как сговорились.

Я выбросил окурок в окно и замолчал.

Крошечный бар «Пингвин» походил на опустошенную керосиновую лавку начала века. Здесь парили все мыслимые и немыслимые запахи, но только не запах еды. Очевидно, поэтому он пустовал. Единственный посетитель — Бэн. Он исцелялся пивом и затуманенными глазами осматривал грязную, в красную клетку скатерть. Я заказал себе джин с тоником и присоединился к нему.

— Какие новости? — спросил я, когда он соизволил перевести взгляд на меня.

— Все в порядке. Она живет в заброшенном районе у моря.

— Подробнее можно?

Он достал из кармана листок, на котором был написан адрес, и протянул его мне.

— Бывшая рыбачья гавань, — пояснил он, — там сейчас помойка Вдоль берега стоят десятка два лачуг. Одна из них принадлежит Марион Маршалл.

— Что с фотографией?