Над пропастью во лжи - Успенская Светлана Александровна - Страница 12

– Какая картина сейчас перед вами?

– Ничего не помню… Не могу вспомнить… Не хочу вспоминать!

– Я сейчас просчитаю до пяти, и новая строка вспыхнет в вашем сознании… Один, два, три, четыре, пять…

– «Нечего тебе туда шляться, лучше за детьми следи! Тварь образованная! Шалава!»

– Спасибо, очень хорошо. Повторите «Тварь образованная».

– Тварь образованная.

– Давайте пройдем это еще раз.

– Шалава, тварь образованная.

– Повторите несколько раз, пока вам не станет легче.

– Шалава, тварь образованная, шалава, тварь образованная, шалава, тварь образованная, шалава, тварь образованная, шалава, тварь образованная, в очках… Кажется, уходит…

– Пройдите это еще раз… Спасибо! Следующая картина… У вас есть соник, то есть звук? Что вы слышите?

– Лы, е, ны, и… «Ленин»… Умница, Маринка! (Счастливая улыбка на лице студентки.)

– О, вижу положительную реакцию. Кто это?

– Витька, мой отчим. Он меня любит.

– Вы в его валентности? Вы чувствуете, что вы – это он? Переключайтесь на свою валентность. Идем дальше… Следующая картинка!

– «Маринка – колбаса, крысиная коса, белобрысая сопля! Дай за сопли три рубля!»

– Кто это?

– Это Жан, цыганенок. Он меня дразнит.

– Остановимся в этом месте. Повторите несколько раз.

– Маринка – колбаса, крысиная коса! Крысиная коса! Крысиная коса, крысиная коса, крысиная коса, крысиная коса, крысиная коса…

В Мурмыше имелось три большие улицы – Ленина, Коммунистическая и, естественно, Железнодорожная. Бараки там были налеплены один за другим, точно вороньи гнезда на облюбованной черной стаей березе. Жили в поселке весело, дружно. Гулять – так всем вместе, драться – так до смерти, ненавидеть – так до последнего вздоха!

Жизнь без свары как еда без соли – ни вкуса, ни запаха. Горластая Верка очень любила поцапаться с соседями по бараку. Ни пьющий муж, ни трое детей не утишили ее деятельного нрава. Причина для ссоры находилась всегда. То Петьки на супружница Клавдюха развесит свое белье во дворе, так что не пройти, то девки ее, лазая в дровяном сарае, свалят чужие дрова, то сам Петька, обмывая получку, направится подрывать молодую августовскую картошку, да с пьяных глаз нароет не со своей половины, а с жалейковской, да еще и добрую половину кустов поломает нетвердой ногой. Потом в ответ на эти бесчинства жалейковские куры выклюют огурцы соседей, и тогда Петькина мать, баба Катя, со злости переломит одной из них хребет, а потом, испугавшись содеянного, сварит злодейку себе на ужин, тайком ощипав ее в сарае, а перья зарыв поздней ночью во дворе. А то соседский хряк забежит на жалейковские грядки да с перепугу потопчет всю огородину. Но во всех домашних сварах мама Вера неизменно имела перевес. Общая стена, разделявшая барак на две равные части, того и гляди, грозила обвалиться под ее жизненным напором.

– Выселю, выселю вас, Шуруповых, – лютовала она. – В райком буду жаловаться! В Самару поеду, до самого высокого начальства дойду, вы меня знаете!

И тогда, испугавшись ее угроз, соседка Клавдюха предпочла податься в края южные, отдаленные. Возможно, она бы отправилась еще дальше, куда-нибудь в другое полушарие, ибо понимала, что земной шар слишком мал для того, чтобы ужиться на нем с мамой Верой, однако пришлось ей довольствоваться сравнительно близким Краснодаром.

Сжив с глаз долой зловредную соседку, Верка на время затихла в томительном бездействии. Однако вскоре она вспомнила, что имеется у нее еще один застарелый враг – Лидия Ивановна. А тут еще Маринка повадилась бегать к учительше в дом… Ну вся в отца, паскудница! Того тянуло к соседке, будто там медом намазано, и эта туда же… Нашла себе подружку, хромоногую дурочку! Тогда Верка направила свою неуемную жизненную энергию в новое русло – на борьбу с ненавистной учительшей.

– Бабоньки, – жаловалась она товаркам на улице, – мужа моего сманила и сгубила, а теперь за дочку принялась, змея подколодная! Приманивает ее пряниками да конфетами, книжками в глаза тычет… Ох, дождусь скоро я, горемычная… Сгубит она мою девоньку Мариночку, самую любимую доченьку мою!

Соседки сочувственно кивали и, затаив дыхание, ожидали развития событий.

Несмотря на утверждение матери, Маринка вовсе не была самой любимой дочкой. Скорее уж она была нянькой и вечным громоотводом в доме. Была б Веркина воля, ни за что не отдала бы она старшую дочку в школу! Вообще, зачем девчонке наука? Все равно, не успев доучиться, выскочит замуж, забрюхатеет, а там уж совсем другая наука пойдет, семейная… Трудности ее многолики, познаваемы лишь со временем, с опытом: как у мужа получку изъять, чтоб не пропил, да как на его тяжелый кулак своим глазом не упасть, да как детей родить и воспитать, да как со свекрухой полаяться, чтоб во власть ее не войти и, даже наоборот, окоротить ее. Да как щи сварить, да как огород выполоть, да как дырки на штанах ребятишкам заштопать… А этому в школе не больно-то учат!

Да и кому учить-то? Этой очкухе Лидии Ивановне, что ли? И чему такая шкидла научить может? Как недоделков рожать да чужих мужей на сторону сманивать?

Как на грех, росла Маринка понятливой и на диво способной к наукам. Будто вправду в своего родного отца Леньку пошла, или кто он там был ей на самом деле… Читать научилась в четыре года, сама. Буквы ей Лидия Ивановна показала. Не то чтобы специально показала, а так, подсмотрела Маринка, как учительша своей Тане кубики с алфавитом называет, да так все их незаметно и выучила. Только складывать слоги у нее не очень-то получалось пока.

Повел ее как-то отчим с собой в депо. А там жестяной Ильич в проволочной кепке на заборе висит, на ветру гремит, вдаль смотрит ржавыми глазами. Под ногами у него надпись – пять блеклых букв, еще с прошлогодних майских праздников не крашены.

– Па, что написано? – залюбопытствовала девчонка, талдыча под нос: – Лы, е – «ле», ньг и – «ни». Лы, е, ны, и, ны… «Ленин», что ли?

– Умница, Маринка, – похвалил отчим удивленно. – А там что? Читай! – ткнул пальцем в черную вывеску кирпичного здания.

– Ды, е, пы, о… «Депо»!

Так и пошло. «Хы, лы, е, бы» – «хлеб», «пы, о, чы, ты, а» – «почта». И то, что на заборе соседские мальчишки писали, враз стало ясно… «Бы, лы, я, ды» – прилежно читала Маринка, хвастая перед матерью, но сразу же получила подзатыльник и была отправлена нянчиться с годовалой Ленкой.