Королеву играет свита - Успенская Светлана Александровна - Страница 39

«Самая красивая девушка из тех, что были у тебя в России», — мрачно усмехнулась Катя. И ушла.

Она печально брела по мокрым и чистым после недавнего ливня улицам. Что теперь делать? Полю она не нужна, потому что у нее нет отца в угандийском министерстве финансов, родителям она не нужна, потому что с ней одни проблемы.

Матери… Ну уж матери-то она никогда не была нужна!

Катя проводила взглядом мчавшийся на бешеной скорости грузовик. Раз она никому не нужна, может, лучше разом покончить с этими мучениями? Броситься под колеса, и дело с концом…

Но тут она представила, как после грузовика будет выглядеть ее тело, которое Поль считал таким красивым, и решила, что лучше утопиться. Да, утопиться куда лучше! Она пойдет и бросится с моста в Днепр. И чайки отчаянными криками будут сопровождать первый в ее жизни и последний полет… В этом случае тело, может, вообще не найдут или найдут очень не скоро. В каком она будет тогда виде? Синяя, распухшая. Нет, снова не то… Лучше отравиться. Снотворным.

Она будет лежать в постели, мертвая, красивая, а они все будут стоять в изголовье и тихо плакать от горя.

Катя зашла в аптеку на углу и попросила пять пачек димедрола. У нее потребовали рецепт. Пришлось уйти несолоно хлебавши.

С отравлением тоже ничего не вышло. Противные слезы защипали кожу. Она расстроенно шмыгнула носом, стоя возле родного дома живая и невредимая.

Дворовые старухи проводили ее любопытными взглядами. Весть о ее романе быстро разнеслась среди соседей, на нее смотрели как на прокаженную.

Несовершеннолетняя связалась с иностранцем — людям, еще не забывшим суровые сталинские времена, это казалось жутким падением нравов!

Катя прошла в свою комнату и бессильно рухнула на кровать. Мачеха только безмолвно посторонилась, пропуская ее в дверях. Отец сидел на кухне и мял тонкие нервные пальцы.

В квартире воцарилось напряженное взрывоопасное молчание. Родители понимали, что давление и террор вызовут еще большее озлобление, а разумные речи и уговоры в этом случае не действуют. Уже сколько было речей и уговоров, л Внезапно натянутую, как тетива, тишину взорвала телефонная трель. Отец поднял трубку.

— Да, Москву заказывали, да… — бесконечно усталым, измученным голосом произнес он. — Нина, это я… Ничего не произошло, почти ничего…

Вскоре Татьяна осторожно стукнула в дверь.

— С тобой мать хочет поговорить. Катя неохотно поднялась с кровати и побрела к телефону.

— Не смей это делать! — без всяких вступительных слов и приветствий завизжал в трубке пронзительный женский голос. — Ты что-нибудь думаешь своей головой? Вы что, сговорились портить мне жизнь? Если все узнают, что ты выходишь замуж за иностранца, КГБ закроет мне выезд за рубеж. Навсегда! — клокотал высокий голос. — Выбрось эту дурь из головы, тебе еще учиться надо!

Катя молча положила трубку на рычаг и с каменным лицом вернулась в комнату. Ее жизнь, казалось, закончилась, так и не начавшись. Это было ужасно!

Ей действительно хотелось умереть.

Она беззвучно разрыдалась в подушку, давя предательские всхлипы.

Черное, простодушное лицо Поля встало перед ней, точно в тумане.

Поль просто не понимает, просто не может ее понять… Он воспитан по-другому, в другой стране, и ему кажется естественным, когда женятся на нелюбимой. А она. Катя, другая, совсем другая… И ей не объяснить ему, что творится у нее внутри. И никто не поймет этого, никто!

Мать!.. Катя с ненавистью сжала кулаки, вспомнив визгливый голос в трубке. Вот бы назло ей выйти замуж за Поля! Пусть КГБ запретит ей выезд за границу. Так ей и надо! Когда-нибудь, через несколько лет, она еще пожалеет, что оттолкнула свою дочь, пожалеет, что всю жизнь отталкивала ее… Катя заставит ее пожалеть об этом!

Допустим, она когда-нибудь тоже станет известной актрисой. Она будет знаменитой, у нее будет куча денег и муж-режиссер, и, когда ее пригласят на главную роль, мать узнает об этом, удивится и позавидует ей. Потому что ее-то уже никуда не пригласят, она уже старая. А отец увидит ее в кино и будет гордиться. И скажет: «Молодец, дочка!»

Отец… Она вспомнила, как он держался за сердце, сидя на кухне, и острая пронзительная жалость вдруг опалила ее. Ему только сорок, а он уже похож на старика. Правду говорят, артисты стареют слишком рано.

Неожиданно для себя Катя встала, вытерла слезы и вышла из комнаты. Отец сидел за столом, держась пальцами за виски с серебряными нитями ранней седины.

Он был такой старый и жалкий…

— Прости меня, папа, — сбивчиво прошептала Катя, стыдливо глотая слова.

— Я больше не буду. Я обязательно пойду на выпускные экзамены и хорошо их сдам.

Я обязательно буду поступать в институт легкой промышленности на технолога, как ты хочешь…

Она быстро клюнула отца в щеку и опрометью бросилась вон из комнаты.

Она боялась расплакаться. Она боялась, что он ее Пожалеет.

Жаркий июнь прошел как в бреду. С неожиданным прилежанием Катя корпела над учебниками, сдавала экзамены. Оценки, правда, у нее были не ахти, сказывались два месяца прогулов, но все же ей удалось получить весьма приличный аттестат.

Отец и мачеха с недоверчивым удивлением следили за ней. Девочка была тише воды, ниже травы. Вечера она проводила дома, в одиночестве, из дому выходила редко. Неужели образумилась?

После решительного объяснения в общежитии Катя ни разу не видела Поля и, казалось, больше не хотела его видеть. Любопытные подруги постоянно приставали к ней с расспросами.

— Кать, ну как там между вами сейчас, расскажи!

— Ну, не знаю, — с мнимым равнодушием отмахивалась девушка, — сложно это все, девчонки… Он хочет, чтобы немедленно поженились, но мой отец против него, да и учиться надо дальше. Кроме того, там, в Уганде, говорят, сейчас война или что-то в этом роде, лучше уж тут жить…

Девчонки протяжно вздыхали и с уважением смотрели на свою одноклассницу. По сравнению с ними, зелеными школьницами, она обладала громадным жизненным опытом (в том числе и сексуальным). Она была женщиной!

— А как у тебя это с ним… Ну, ты понимаешь? — смущаясь и краснея, спрашивали они.

— Обычно, — холодно отвечала Катя. — Ничего особенного. Хотя особенное-то как раз между ними было… Как часто по ночам ей вспоминались ласковые поцелуи Поля, чудились его объятия, как часто в темноте звучали его восхищенные слова! Сердце девушки сжималось оттого, что все это ушло в прошлое и больше никогда не повторится. Он уедет домой и женится на своей юридической невесте с обрезанным клитором, на живой машине для производства африканских одинаково-шоколадных детей. Интересно, а какие у них, Кати и Поля, были бы дети?

После выпускных экзаменов в школе отец самолично отнес ее документы в институт легкой промышленности. Катя вроде бы не возражала. Она была необыкновенно покорна и тиха, пока… Пока из Москвы не позвонила далекая мать.

— Ну что там у вас с этим африканцем? — спросила она у отца. — Скажи ей, чтобы она перестала дурить, а не то…

Что будет в случае, если дочь «дурить» не перестанет, она не уточнила.

Но Кате было достаточно и этих немногих слов. Ее показное смирение мгновенно улетучилось, и она вспыхнула как порох.

— А он очень черный, этот ее… этот жених? — продолжала расспросы мать. — Африканцы бывают не очень черные, почти светлые.

Внутри у Кати все бурлило и клокотало. Какое право она, эта чужая и враждебная женщина, имеет судить ее жизнь? Если бы она, Катя, внезапно сдохла, мать бы только вздохнула с облегчением. Как же, ведь дочь своей связью может запятнать ее звездные одежды. Ну хорошо же! Посмотрим, что она скажет потом!..

Катя тишком отправилась в институт легкой промышленности и забрала документы. И тут же отнесла их в институт театра и кино на актерское отделение.

Там учился ее отец, там его хорошо знают, там, может быть, у нее появится реальный шанс выдвинуться, думала она. Ей бы только прорваться в ряды студентов, а уж блистать она будет обязательно — в этом не было ни малейшего сомнения!