Солдаты афганской войны - Бояркин Сергей - Страница 27

Самым слабым местом в зимнем обмундировании были кирзовые сапоги. Подтаявший снег проникал в сапоги через мелкие щели вдоль подошвы или сыпался через голенище. Портянки, промокнув, леденели. Просушить же портянку было делом не простым — все подступы к костру занимали суровые деды и, чтобы лишний раз их не раздражать своим присутствием, кто помоложе, старался держаться подальше. Если счастливчику удавалось пробраться к огню, то он, не мешкая, первым делом извлекал свои влажные портянки и водил ими по самому краю пламени, а из них валили клубы пара. Таким же образом сушились и сапоги, после чего их густо натирали черным кремом, чтобы они хоть ненадолго оставались водонепроницаемыми.

Ночами было особенно тяжко. Морозец крепчал, спрятаться от него негде. Весь дрожишь, руки и ноги коченеют, усталость валит в сон, а заснуть в такой холод невозможно. В голове одна мысль: «Как я еще не околел? Неужто дотяну до рассвета?» Осознавая всю безысходность положения, я в полубреду подгонял каждое идущее мгновение: «Скорей бы рассвет. Забыться бы до утра».

Так тянулись долгие ночные часы. И молодым и старослужащим одинаково нелегко приходилось переносить выпавшие на их долю испытания. И, главное, никто не знал, когда же кончится этот кошмар, эта пытка холодом — пребывание в «теплом» лесу.

Но, наконец, светало, и над деревьями всплывало солнце. Под его лучами холод отступал, все начинали суетиться — начинался новый день.

Одна была радость — поесть. Как только машина привозила походную кухню, сразу же начиналось всеобщее оживление. Повар наваливал кашу большим черпаком, а молодые, тесня друг друга, прорывались к нему, поднимая кверху свои котелки. Первые горячие котелки скорее несли изголодавшимся дедам, а после шли за своей порцией. Обычно под конец раздачи каши всем не хватало, и отпускная норма понижалась до самого донышка.

Подкрепившись, старослужащие устраивали перекур, а молодые приступали к чистке их и своих котелков. Если у деда сигареты кончались, то он окликивал первого же молодого:

— Воин, бля-я! Сигарету! — и тот с готовностью выдает строгому наставнику одну или несколько — сколько потребует. Было хуже, если в этот момент у молодого сигарет не было.

— Чо?! Даю тебе две минуты! — и скороговоркой добавлял. — Время пошло! Осталось одна минута!

Тут же мчишься добывать курево и, обычно заняв у товарища-однопризывника, скорее бежишь обратно к уже рассерженному двадцатилетнему «деду».

Житейские мелочи

С момента боевой тревоги весь личный состав был экипирован полностью по-боевому. Это означало, что у каждого находилось целое хозяйство подотчетных ему вещей. Основная их часть крепилась к ремню, забивая его от пряжки до крючка: штык-нож, котелок, аптечка, фляжка, саперная лопата, подсумок для магазинов, подсумок для гранат. Остальное хранилось в РД (рюкзак десантный).

Несколько раз на дню объявлялись построения для проверки наличия этого имущества и оружия. Если недосчитывались какой-нибудь вещи, то ротный коротко и тихо говорил виновному:

— Рожай как хочешь, но к следующей проверке чтобы было, — и смело шел докладывать, что во вверенном ему подразделении полный порядок.

Если утеря происходила у деда, в этом ничего страшного не было. Он подходил к молодому и запросто, без лишних объяснений, забирал у него недостающее. Возмущаться или протестовать по этому поводу молодому строго-настрого запрещалось суровым армейским этикетом. Бедолаге оставалось только одно — «рожать». К счастью, деды теряли свои вещи редко — они вообще не любили с ними таскаться и отдавали их на ответственное хранение молодым до момента проверки. Молодые их носят и, соответственно, отвечают за сохранность. Хотя бывало и такое: дед, занимаясь любимым развлечением — метанием штык-ножа в ствол дерева, ломает его или закидывает в снег, где его днем с огнем не сыщешь. И, понятное дело, опять же вся ответственность за случившееся лежит только на молодых. В подобной ситуации напряженная обстановка мобилизует личный состав к взаимовыручке.

Так однажды в нашем взводе пропал штык-нож. И не важно каким образом — тут случалось всякое: то могла быть и честная утеря, или кто чужой «свистнул», а может группа дюжих молодцев-десантников из соседнего батальона подошла к отбившемуся нашему десантнику, врезали ему хорошенько, чтоб не шумел, и забрали нож в качестве трофея.

Сразу организовалось человек пять на выручку. За какую-то минуту недолгих обсуждений был выработан план совместных действий. Я находился рядом и все видел.

Когда невдалеке появился солдат не из нашего батальона, группа наших начала бороться, перебегать, хвататься друг за друга. Таким образом они приблизились к тому солдату и, как бы случайно, втянули и его в эту возню. Повалили отбившегося воина на снег, один из наших взгромоздился на чужака, а другой быстро вытащил у него из ножен штык-нож и вогнал в свои пустующие ножны. На этом спектакль моментально завершился. Актеры спокойно разошлись. Солдат даже не понял, в чем дело. А когда дошло — было уже поздно.

Случилась беда и у меня. Произошло это утром, когда я умывался. Пока я намыливал лицо, глаза на некоторое время пришлось закрыть. Но к тому моменту, когда они открылись, плащ-палатка, только что лежащая рядом, уже исчезла. Окружающие ходили с невозмутимыми лицами, спрашивать у них, кто увел плащ-палатку, было глупо. Я рассказал о постигшей меня трагедии своему однопризывнику, оператору с моего взвода, Ефремову Сергею. Он согласился посодействовать, и мы вместе пошли на «роды». Брать необходимые вещи в своей роте, тем более взводе, было полностью исключено — сразу раскроют и уж обязательно вломят, поэтому мы отправились к месту дислокации другого батальона.

Вдруг, не поворачивая головы, Сергей говорит:

— Справа вижу подходящий вариант… Вон воин стережет целую кучу вещичек… Да там полно плащей! Ты заходи справа, а я его отвлеку.

Не останавливаясь, мы разошлись. Сергей спросил у сторожа:

— Слышь, прикурить ни найдется?

Пока сторож чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете, я, проходя сзади, как бы невзначай подцепил плащ-палатку. «Роды» прошли успешно. Хорошо, парень не заметил, а то поднял бы шум — налетели бы на нас всей ротой. Что бы тут началось!.. Правда, в армии не бьют за само воровство, а только за то, что делаешь это неумело (раз попался) — но от этого нам не стало бы легче.

Однажды около палаток я оказался нечаянным свидетелем необычного происшествия. Еремеев выяснял отношения с духом — Джемакуловым Магометом. Джемакулов был родом откуда-то с Кавказа. Всего в нашем полку было человек сорок с Кавказа, но держались они очень дружно — опасно связываться. Наедешь на одного — придут разбираться все.

Джемакулов прибыл в нашу роту как и все остальные духи, в ночь тревоги. Но к этому времени уже успел получить от земляков строгое наставление: «Кавказец — никому спуску не давай! Кто бы он ни был, не е..ет: дед — не дед. Если кто дернется — говори нам — он потом кровью харкать будет! А увидим, что тебя припахали — сами отп..дим, чтоб нас не позорил, чтоб человеком был!»

Что их столкнуло изначально — я не застал, но по сконфуженному лицу Магомета я сделал предположение, что он только что получил в ухо. Слышу только продолжение разговора:

— …Я этого так не оставлю, — обиженно гнусавил Магомет. — Скажу своим — ты еще пожалеешь, — и произнес известные всему полку фамилии — это были орлы из других рот, старшего призыва. Еремеев сразу переменился — связываться с ними ему вовсе не хотелось. Стараясь не показать явного испуга, он стал оправдываться перед сопливым молодым:

— Да западло своих закладывать, — уже с неуверенностью в голосе объяснялся Еремеев. — Сам будешь дедом — так же жить будешь. Ты что, через год молодых не будешь гонять? Или как? На равных будешь?

Я был очень удивлен, если ни шокирован: — Ну, заехал молодому по физиономии — что в этом зазорного? Не в школе же — в армии, командиру все дозволено!