Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Уинзор Кэтлин - Страница 94

В этот момент за их спиной послышались шаги, Эмбер обернулась и увидела точную копию женщины с портрета. На мгновение Эмбер и Леттис встретились взглядом — быстрым, пронизывающим, всевидящим и недобрым женским взглядом, потом Леттис посмотрела на отца. Эмбер тут же про себя отметила, что Леттис ничего не знает о том, как надо одеваться. Тридцати двух лет от роду, высокого роста, Леттис выглядела в.: своем наряде намного старше. На ней было платье, которое Киллигру заставлял надевать для роли лицемерной пуританки и против которого актрисы всегда протестовали: простое черное платье с большим белым полотняным воротником, плотно закрывавшим горло, и с широкими полотняными манжетами. Ее светло-каштановые волосы почти полностью закрывала маленькая накрахмаленная шапочка, ленты которой спускались до плеч; никаких украшений не было, кроме обручального кольца с бриллиантом. Рядом с такой простотой Эмбер, которая считала себя весьма скромно одетой, выглядела наряженной с вызывающей роскошью.

— Дорогая моя, — обратился Сэмюэль к Эмбер и взял ее за руку, — позвольте представить вам мою старшую дочь Леттис. Леттис, познакомься с моей женой.

Леттис ахнула и побледнела, как мел. После церемонии бракосочетания Эмбер предлагала Сэмюэлю послать курьера известить семейство о событии, но тот настоял на том, чтобы устроить для них, как он сказал, приятный сюрприз.

Несколько мгновений Леттис напряженно глядела на отца, а когда она повернулась к Эмбер, ее лицо выражало откровенный ужас и оторопь. Она вроде бы отдавала себе отчет, но ничего не могла с собой поделать. Эта ее реакция рассердила Сэмюэля. Но Эмбер, уже готовая к недоброжелательному приему, слабо улыбнулась и кивнула головой.

Наконец Леттис обрела дар речи:

— Твоя — жена? Но, отец… — она прижала руку к голове. — Ты, значит, женат? Но ведь в твоих письмах и намека не было… мы не знали… О, прошу прощения… я…

По лицу Леттис было видно, что эта новость причинила ей боль. И высокомерная холодность Сэмюэля сразу растаяла. Он обнял дочь за плечи:

— Ну что ты, моя дорогая, я понимаю, для тебя это сюрприз. Но я рассчитывал, что ты поможешь мне сообщить о моем браке всем остальным. Ну, посмотри на меня и, пожалуйста, улыбнись. Я очень счастлив и хочу, чтобы моя семья тоже была счастлива вместе со мной.

Леттис прижалась лицом к груди отца, Эмбер терпела с растущим раздражением и ожидая истерики со стороны дочери. Наконец Леттис выпрямилась, поцеловала Сэмюэля в щеку и улыбнулась.

— Я рада, что ты счастлив, папа, — она быстро обернулась. — Пойду приготовлю все для обеда, — и выбежала из комнаты.

Эмбер посмотрела на Сэмюэля и заметила странный задумчивый взгляд, которым он провожал Леттис. Эмбер взяла его под руку.

— О Сэмюэль, она не любит меня. Она не хотела, чтобы ты женился.

— Возможно, и не хотела, — согласился он, хотя прежде не допускал такой мысли, — но Леттис вообще никогда не любила ничего нового, неважно, что именно. Подождем, пока она познакомится с тобой поближе. Она еще полюбит тебя, тебя нельзя не любить.

— О Сэмюэль, хотела бы я надеяться на это! Может быть, они все полюбят меня. Я буду очень стараться понравиться им.

Они поднялись в его апартаменты в юго-западном крыле дома, окна которого выходили на задний дворик и сад. Эта часть дома представляла собой вереницу комнат, расположенных анфиладой, которые были обставлены в одном стиле. Все здесь напоминало о первой жене: еще один портрет над камином, гардероб с ее одеждой, каждый предмет, каждый коврик. Эмбер не покидало ощущение, что она идет по комнатам, все еще принадлежащим этой умершей женщине. Эмбер сразу решила произвести здесь некоторые изменения.

Ровно в час дня Сэмюэль с женой вошли в столовую, где их поджидали все члены семейства, находившиеся в доме и достаточно взрослые, чтобы прийти сюда. Почти тридцать человек стояли у огромного стола, в том числе несколько детей, которые, как правило, обедали в детской. Такие большие семьи были обычным явлением среди богатых представителей среднего класса, ибо младенцы не умирали так часто, как у бедняков, а женщины не удерживались от деторождения, как леди Уайтхолла и Ковент Гардена.

Теперь, когда Эмбер и Сэмюэль стояли в дверях комнаты, одна маленькая девочка громко спросила:

— Мама, это и есть та самая женщина?

Мать дала ей подзатыльник, да еще энергично встряхнула, чтобы та не устроила рев.

Сэмюэль не обратил внимания на эту неловкость и начал церемонию представления. Каждый, кого он называл, выходил вперед — мужчины кланялись, женщины делали реверанс — и чмокал в щеку. Дети смотрели на Эмбер во все глаза и неловко приседали. Несомненно, они уже получили от взрослых некоторое представление о новой миссис Дэнжерфилд.

Члены семейства были здоровые и красивые люди, пожалуй, только простое лицо Леттис являло исключение. Перед глазами Эмбер прошли все: старший сын Сэмюэль с женой и шестью детьми; следующий сын по старшинству Роберт, вдовец с двумя детьми; муж. Леттис Джон Бекфорд и их восемь детей; третий сын Джон, который, как и все старшие сыновья, принимал участие в делах отца, также жил в этом доме с женой и пятью детьми; дочь, жившая по соседству, тоже приехала со своими детьми; Джеймс с женой и двумя детьми; и еще трое младших детей — девочки пятнадцати и тринадцати лет и двенадцатилетний мальчик. Были у Сэмюэля и другие дети: один сын в путешествии за границей, другой учился в университете Грэйз Инн, третий — в Оксфорде, еще — дочка, которая жила в деревне, и другая — беременная в первый раз, отчего не смогла присутствовать на церемонии представления.

«Господи! — подумала Эмбер, — столько претендентов на одно наследство! И теперь — еще на одного больше».

Все члены семьи получили инструкцию называть Эмбер «мадам» — Сэмюэль не мог заставить себя назвать им ее имени. После этого в комнату проследовала вереница лакеев: они торжественно несли большие серебряные блюда, супницы и чаши, испускавшие восхитительные запахи изысканных кушаний и ароматного золотистого эля. Столовый зал отличался той же чопорной роскошью, что и другие комнаты. Стулья и кресла были обтянуты гобеленовой тканью; большой посудный шкаф из резного дуба был полон серебряных тарелок в таком количестве, что Эмбер внутренне ахнула; они пили из хрупких хрустальных бокалов и ели на серебре. И при этом великолепии все были облачены в скромные, неприглядные одежды черного, серого и темно-зеленого цвета с белыми воротниками и манжетами, — однообразные и жалкие, как воробьи. Эмбер ни на ком не заметила лент или кружев, накладных локонов, пудры или мушек. Поэтому в своем простом черном бархатном платье с белым кружевным воротником она чувствовала себя одетой экстравагантно — так оно и было.

Эмбер ожидала, что семья Дэнжерфилда отнесется к ней враждебно, и она не ошиблась в своих ожиданиях, ибо по законам города Лондона, третья часть состояния мужчины переходила в собственность его вдовы, а если она родила от мужа ребенка, а Эмбер надеялась на это, то сумма возрастала.

Но причина враждебности крылась не только в наследстве. Они невзлюбили ее прежде всего потому, что их отец женился на ней. Именно это казалось им причиной всех неприятностей и вызывало обиду, и едва ли она могла завоевать их любовь когда-нибудь. Как Эмбер ни старалась добиться их расположения, она оставалась чужой и чуждой для них во всех отношениях.

Ее красота в их глазах была слишком яркой, до неприличия вызывающей, даже когда она почти не пользовалась косметикой. Женщины семейства были твердо уверены, что Эмбер только притворяется дружелюбной и невинной, ибо они безошибочно угадали в ней ненасытную чувственность, хотя и не обсуждали этого между собой. У приличной женщины не должно быть такого кокетливого разреза глаз, ее тело не должно казаться обнаженным, даже будучи полностью одетым. Обитатели дома сумели выяснить, каково было имя новой хозяйки, и это стало для них еще одним ударом. Ведь у всех у них имена были вполне добропорядочные и старомодные, имена, вызывающие доверие: Кэтрин, Леттис, Филадельфия, Сьюзен.