Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Уинзор Кэтлин - Страница 93

Ей показалось, что спектакль тянется уже много часов и что никогда не дождаться конца. Но представление все же закончилось. Она подождала немного, умышленно долго натягивая перчатки; она надеялась, что Карл все-таки пригласит ее в свою карету. Но тот прошел мимо и вместе с Гарри Беннетом отправился навестить канцлера, который снова слег с подагрой.

Барбара накинула на f голову капюшон,, надела маску и, раздраженно позвав Уилсон, торопливо направилась к выходу. Она шла очень быстро, и люди расступались перед ней, ибо ее имя по-прежнему оказывало магическое действие, раздвигавшее людские толпы. Выйдя на улицу, она села в карету. Ее карета загораживала проезд, но не трогалась с места. Барбара предоставила кучеру огрызаться на возмущенные крики, доносившиеся из других экипажей, — мол, не орите, моя хозяйка поедет тогда, когда сама этого захочет. Букингем появился лишь через несколько минут.

Он вышел из театра вместе с Сэдли и Бакхерстом. Барбара велела кучеру открыть дверцу и стала энергично подзывать Букингема, но он продолжал как ни в чем не бывало болтать с девушкой-апельсинщицей, молодой хохотушкой, беседовавшей с этими тремя великими мужчинами, будто с равными себе носильщиками или кучерами. Наконец, отчаявшись, Барбара крикнула:

— Букингем!

Он бросил в ее сторону равнодушный взгляд, помахал рукой и отвернулся, продолжая беседу. Барбара в ярости стукнула веером.

— Разрази его гром! Да я ему уши оторву за это! Наконец Букингем взял у девушки апельсин, чмокнул в щечку и опустил монету за вырез ее платья, после чего направился к карете. По дороге он швырнул апельсин нищему мальчишке в лохмотьях.

— Убирайся отсюда, поезжай в наемной коляске, — быстро проговорила Барбара и подтолкнула Уилсон к выходу через другую дверцу.

— Эта маленькая бестия — самая остроумная в Лондоне, — сказал Букингем, усаживаясь в карете рядом с Барбарой и приветственно махая рукой девушке. Барбара смерила его таким негодующим взглядом, что тот должен был просто упасть замертво. — Эту девицу выслали на улицу торговать селедкой, когда ей было шесть лет, а с двенадцати она оказалась в рабстве у матушки Росс, хозяйки борделя. Сейчас ее содержит Харт, и я бы сказал, что ее место на сцене. Ее зовут Нелли Гуин, и держу пари, что…

Барбара не слушала его, она крикнула кучеру, чтобы тот трогал, хотя вокруг стояло множество карет, и проехать было совершенно невозможно.

— К дьяволу, вас и вашу апельсинщицу! — в ярости выкрикнула Барбара, повернувшись к кузену. — Как вы могли так обойтись со мной! Меня никто так не унижал, и на глазах у всех! Чем вы занимались всю прошлую неделю?

Букингем остолбенел, его природная гордость и достоинство восставали против наглого тона Барбары.

— Вы ожидали чуда? Запомните, вы потратили немало времени, чтобы разочаровать его величество, и теперь даже я не в состоянии заставить его полюбить вас вновь. Сидели бы на месте, и никакого унижения не было бы. И еще, мадам, не смейте кричать на меня на улице, будто я ваш лакей.

— Ах вы, пес негодный! Да я вас за это…

— Что именно, мадам?

— Вы пожалеете об этом!

— Прошу прощения, мадам, но вам никогда не удастся заставить меня пожалеть о чем-либо, никогда. Или вы забыли, что я могу уничтожить вас в один миг, если мне это только придет в голову? Вспомните, только вы и я знаем, что письма его величества сожжены.

Она несколько секунд сидела, открыв рот и в ужасе уставившись на Букингема, потом медленно отвернулась, не в силах вынести своей беспомощной ярости. Она собиралась ему ответить, но герцог уже открыл дверцу кареты и вышел, махнув ей рукой в перчатке. Он пересел в соседнюю карету, полную веселых молодых женщин — сплошное море шелковых атласных юбок. Женщины шумно приветствовали Букингема восторженными криками и осыпали его поцелуями. Побелев, Барбара глядела на эту сцену горящими, красными от злости глазами. Потом ее коляска покатила дальше, а герцог даже не посмотрел ей вслед.

Глава двадцать шестая

Дом Дэнжерфилдов располагался в старом аристократическом квартале Блэкфрайерз и был построен двадцать лет назад на месте большого особняка четырнадцатого века. Дом представлял собой широкую букву Н с дворами спереди и сзади. В подвальном этаже размещались складские помещения, на первом — контора, в остальных трех этажах проживало многочисленное семейство. Построенный из красного кирпича, дом поражал идеальной симметричностью архитектуры, по фасаду тянулся ряд больших квадратных окон, на крыше виднелось множество дымовых труб. Строение стояло на углу Сапожного Ряда и выходило на Грин Лейн. С обеих сторон участок окружала высокая чугунная ограда с массивными воротами посредине, у которых днем и ночью находились слуги в ожидании приказаний.

Выйдя из кареты перед широкой двойной лестницей, которая вела к главному подъезду на втором этаже, Эмбер рассматривала дом широко раскрытыми от удивления глазами.

Дом оказался гораздо больше, чем она ожидала, впечатляющим и роскошным. Двести тысяч фунтов! Эмбер даже не могла себе представить такую сумму. До приезда сюда она считала Сэмюэля Дэнжерфилда просто старым джентльменом, которого ей удалось обвести вокруг пальца, но теперь он возвысился в ее глазах, и Эмбер почувствовала легкую тревогу при мысли о встрече с его семьей. Она хотела бы испытывать ту же уверенность, с которой Сэмюэль говорил, что семья примет ее с распростертыми объятиями и полюбит с первого взгляда.

Теперь, когда они стояли под холодным моросящим февральским дождем и он давал распоряжения лакею насчет сундуков и саквояжей, на третьем этаже раскрылось окошко и в нем показалась женская головка.

— Папа! Ну наконец-то ты вернулся! Мы так волновались за тебя, тебя так долго не было! Тебе стало лучше?

Она словно не замечала, что рядом с отцом стояла женщина.

Эмбер взглянула на девушку с любопытством. «Это, должно быть, Леттис», — подумала она.

Она много слышала про Леттис; Сэмюэль вообще немало порассказал о своих детях, но больше всего о ней. Леттис была замужем уже несколько лет, но после смерти матери она вернулась с семьей к отцу, чтобы управлять домом. Сам того не желая, Сэмюэль в своих рассказах создал образ энергичной, волевой женщины, и Эмбер уже заочно невзлюбила ее. И вот теперь Леттис полностью игнорировала Эмбер, будто она не жена ее отца, а уличная девка, на которую можно не обращать внимания.

— Я чувствую себя превосходно, — ответил Сэмюэль, и было видно, что он недоволен поведением дочери. — Как поживает мой внук?

— О, ему вчера исполнилось две недели! Он так похож на Джона!

— Спускайся в гостиную, Леттис, — сухо сказал Сэмюэль. — Нам надо немедленно поговорить.

Леттис украдкой бросила взгляд на Эмбер, затворила окно и исчезла. Эмбер и Сэмюэль в сопровождении Нэн и Теней поднялись по лестнице к парадному входу в дом. Дверь им отворил громадный негр в красивой синей ливрее, и они вошли в просторный вестибюль, где были двери в другие помещения. Справа и слева деревянные резные лестницы вели вверх, в холл, отгороженный балюстрадой.

Красивые наборные полы, резная дубовая мебель, гобелены на стенах — все это свидетельствовало о комфорте и богатстве. И тем не менее, создавалось общее впечатление строгой умеренности, а не нарочитой роскоши. Почти унылый консерватизм сквозил во всем — в обитом бархатом табурете, в резном карнизе. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — в этом доме живут спокойные, сдержанные и хорошо обеспеченные люди.

Эмбер и Сэмюэль прошли в левую часть гостиной — не меньше пятидесяти футов — и тут Сэмюэль сообразил, что он совершил ошибку. Здесь над камином висел портрет, на котором был изображен он рядом с первой женой. Картина, написанная лет двадцать назад, столь долго находилась тут, что он совершенно не замечал ее и только сейчас обратил внимание. Но Эмбер, посмотрев на властное, непривлекательное лицо первой миссис Дэнжерфилд, сразу поняла, почему ей удалось женить на себе Сэмюэля, хотя она сомневалась, что это поймет и его семья.