Метаморфозы вампиров-2 - Уилсон Колин Генри - Страница 45

От нахлынувшего отчаяния у Карлсена словню опора ушла из-под ног.

— Тогда почему груодов тянет поглощать людей?

— А почему вас тянет совокупляться с женщинами? Это инстинкт. Вы же занимались сексуальными преступниками, кому, как не вам об этом знать.

— То есть, если один из ваших старшеклассников сойдется с одной из этих школьниц, роботицу в ней ему не распознать?

— В точку. Позвольте изложить конкретнее. Ученикам ухаживать за девушками запрещено. Если такое происходит и девушка жалуется, он автоматически исключается из школы на год — для юноши, учитывая общую амбициозность нашей молодежи, худшее из наказаний. Но есть альтернатива. Высокоразвитая воля подразумевает высокоразвитые силы гипноза. Загипнотизировать жертву без ее на то ведома — задача далеко не из легких. Но, тем не менее, посильная. Хорошему гипнотизеру удается напрочь стирать память о происшедшем. И наши молодые люди пытаются воздействовать на девушек из самой глубины подсознания. Цель здесь — вызвать состояние транса, в котором девушка сама пришла бы к тебе в комнату. Но и здесь приходится беспокоиться, чтобы о происшедшем не осталось ни намека. И когда девушка уходит, он должен ей внушить, что время, проведенное с ним, она провела где-то в другом месте. Легко догадаться, насколько юношей интригует такая игра и как быстро исчезла бы мотивация, знай они, что девушки на самом деле — просто роботы, реагирующие на мозговые ритмы.

— И говорите, — Карлсен, спохватившись, нервно оглянулся (не подслушал бы кто) и понизил голос, — до них не доходит, что она робот, даже когда дело доходит до полового акта?

— Никогда. Начать с того, до соития обычно не доходит, девушка сохраняет девственность. Уже сама недозволенность, — раздевать ее, трогать, — юношу удовлетворяет задолго до того, как дойти до полового акта. А так как они считают, что жертва находится в глубоком трансе, то и поведение от нее ожидается иное, чем у бодрствующей.

Школьницы в окне все еще перешептывались, поглядывая временами в окно. А ведь действительно, прав Клубин. Двенадцатилетняя нимфетка может состроить глазки своему сверстнику, но уж едва ли двум мужчинам среднего возраста.

Откуда-то сверху плавно донесся звук гонга. Вскоре из классов стали густо выходить ученики.

— Поесть не желаете? — спросил Клубин.

— Можно и обойтись. Голод меня как-то не очень донимает на вашей планете.

— Да, безусловно. Физическое ваше тело осталось на Земле. Но все равно, столовую у нас стоит посмотреть.

По коридорам и лестницам мерно циркулировал поток учащихся. Впечатляло отсутствие гулкой многоголосицы и суеты, типичных для школ во время перемены. Учащиеся шли чинно, без спешки, негромко между собой переговариваясь.

Они с Клубин зашли в небольшой лифт. Когда, спустя несколько секунд, двери раскрылись, они очутились в большом солнечном зале, находящемся, очевидно, наверху здания. Из кухни исходили вкуснейшие запахи. В помещении пока было пусто, лишь струбецит у дверей, галантно изогнувшийся в их сторону.

К ним проворно подскочил ведашки и провел к столику возле окна. За ним открывалась панорама восточной части города, за которой до самого горизонта расстилалась черная равнина, отороченная цепью гор. Наиболее броско отсюда смотрелась изумрудно-зеленая река — шириной по крайней мере с Гудзон, величавой анакондой петляющая через равнину и город. Было что— то поистине гипнотическое в самой зелени воды, скрывающей неведомые глубины и странных рыб.

Ведашки почтительно стоял у столика, играя затейливым разноцветием глаз. До Карлсена неожиданно дошло, что это перемигивание — разновидность речи. Интересно отреагировал Клубин, с удивительной резвостью начав менять цвет глаз. Через несколько секунд ведашки удалился, даже не повернувшись при этом, поскольку перед у него ничем не отличался от зада. Так бы вот иметь самому глаза на зытылке и сигать в любую сторону — вот это маневренность!

— Словами они что, не изъясняются?

— Нет. Абсолютно глухи, а общаются, как видите, цветовыми сигналами. Причем язык ничуть не менее многообразен, чем у нас. Просто планета у них лишена воздуха, а потому звук для них — понятие чужеродное.

— А дышат как?

— Никак. В организме у них происходит что-то вроде внутреннего сгорания, потому— то они такое значение придают пище. Если будет время, я покажу вам часть города, где они обитают — вот где чувствуешь себя инопланетянином!

Возвратился ведашки с подносом, на котором Карлсен с удивлением заметил зеленую керамическую бутылочку вроде той, что видел тогда в подземной капсуле у Грондэла, а также каплевидные бокалы и керамические тарелки, похоже, с тем самым трагасом. Клубин буквально капнул в оба бокала прозрачной искристой жидкости.

— Это здешний наш напиток, нитинил. Первые капли мы традиционно предлагаем за Бруига, духа космического разума. — Он приподнял бокал, — за Бруига.

— За Бруига, — повторил Карлсен и глотнул. Нитинил, как и тогда у Грондэла, разлился по телу, вызвав неизъяснимое блаженство. Клубин подлил в бокалы.

— Это вода из реки, что вон там внизу. А в ней пузырьки нитина — газа из недр нашей планеты.

— Я уже знаю, пробовал. У Грондэла.

— А-а, тогда и трагас, наверное, пробовали?

— И его. Правда, мне он не понравился.

— Почему же?

— Руки так и зачесались сунуться под ближайшую юбку.

— Это потому, что поле Земли насыщено сексуальной энергией. Здесь все по-другому. Вы попробуйте.

Карлсен, отломив кусочек, осторожно жевнул. Вкус как у лежалого хлеба, да еще и запах гнилостный, но уже через пару секунд по телу растеклось нежное тепло. Клубин был прав. Вместо вожделения скоро вызрело ощущение недюжинной силы, причем такой, что по плечу справиться и с ульфидом. Хотя, было в ней что-то, не вполне приятное: некая глумливая удаль злодея, которого так и тянет поиздеваться над тем, кто уступает по силе и уму.

— Еще? — Клубин пододвинул тарелку.

— Спасибо, не надо.

— Не понравилось?

— Не особо. — Вызванная трагасом сила провоцировала на откровенность. — Я как бы эдакий… веселый изверг.

— Ну, да это легко устранимо, — Клубин, хохотнув, встал и прошел к стоящему у двери бециту. Отломив кусок от его шляпы-гриба, он возвратился к столику. — Нука, вот этого отведайте.

Карлсен, коснувшись жемчужной мякоти, брезгливо поморщился: она была тепла на ощупь. Не гриб, а просто живая плоть.

— На вкус, между прочим, приятно, — заметил Клубин и, отломив полкуска, сунул в рот и стал со смаком жевать. Карлсен осторожно нюхнул свои полкуска, надкусил. По консистенции плоть напоминала филейный кусок сыроватой курятины, но с неописуемо приятным вкусом и ароматом.

— И они спокойно позволяют отрезать от себя куски? — не смог скрыть удивление Карлсен.

— Спокойнейшим образом. Через сутки у них все отрастает по-новой.

Карлсен с опаской сглотнул кусочек. Эффект сказался до внезапности быстро. Нахлынувшее чувство словно приоткрывало некую отдушину в прошлое, откуда веет, чем-то восхитительно безмятежным. Все равно что, стоя на холме, озирать какой-нибудь уютный, мирный пейзаж, наполняющий душу укромным счастьем.

— Хорошо?

— Да.

Кусок теплой плоти привлекал мало, но он откусил еще, на этот раз побольше. И чувство, разом веколыхнувшись, заполнило беспечной радостью вроде той, что охватывает иногда при катании с горы или на серфинге. Одновременно радужным калейдоскопом развернулись многочисленные воспоминания о детстве. Безмятежность углубилась еще сильнее, от чего тело налилось блаженным покоем. Лишь приглушенная печаль, невесть как сквозящая через ватное оберегающее тепло, подтачивала эффект.

Зал стал постепенно наполняться учащимися. Многие из них, проходя, отламывали кус бецитовой плоти и сжевывали ее по пути к столу. Бецит стоял у двери, пассивный, как вешалка, с кротким безразличием расставаясь с закраинами шляпы. В несколько минут зал был уже полон, хотя в нем полностью отсутствовал многоголосый гул, свойственный школьным столовым на Земле. Обращала на себя внимание одна особенность: находясь вместе, учащиеся будто источали силу и лучистую жизненность, наполняющие зал под стать электричеству. Угадывалось своего рода телепатическое поле, открывшееся Карлсену вместе со вкусом бецита. Было в нем что-то от эйфории, возникающей иной раз после бокала-другого вина, — эдак в предвечерье, после успешного дня, где-нибудь в нешумном месте, — хотя по интенсивности безусловно нет сравнения. Даже в самые, что ни на есть, развеселые дни в студенческих клубах, спортивных командах, такой сплоченности с товарищами он не ощущал никогда. Можно сказать, даже зависть кольнула к молодежи Гавунды: какая спайка, чувство локтя.