Ненормальная война - Тамоников Александр Александрович - Страница 24

– За кирпичом сходить? – прошептал Бунич на ухо полковнику.

– Зачем? – не понял Вишневский.

– Морда у него уж больно просит!

Вишневский глумливо усмехнулся:

– Поговорим, Александр Сергеевич?

– Вот так сразу? Даже оклематься не дадите? – Борисов закряхтел, пытаясь сесть, неловко повернулся, и боль отдалась в изувеченной ноге.

Медсестра дернулась, схватила своего подопечного за плечи, уложила обратно.

От боли скулы майора перекосились, испарина хлынула со лба.

– Увы, господа хорошие, разговаривать нам не о чем. Вызывайте повесткой, как говорится. – Он нашел в себе силы усмехнуться. – И только в присутствии адвоката. Хотя, знаете, милейший, даже при нем я могу вас только к черту послать. Или еще подальше. Уж не обижайтесь, хорошо?

«Спокойно, Борис Евгеньевич! – начал обуздывать свою разгорающуюся злость полковник. – Не выходи из себя. Кто тебя обратно заталкивать будет?»

– Что вы, Александр Сергеевич. На больных не обижаются, – вкрадчиво сказал он. – А насчет вашего отказа разговаривать… вы же понимаете, что это только бравада? Мы ведь не спешим, торопиться нам некуда. По некоторым данным, так называемое перемирие продлится еще некоторое время. Вы подлечитесь, подкопите сил, подумаете. А потом поговорим. И беседа наша, хотите вы того или нет, будет весьма продуктивной. Сколько вам надо времени, чтобы подумать и подлечиться?

– Хватит тридцати шести часов, – проговорил Бунич.

– Примерно так, – согласился Вишневский. – Не будем вас больше тревожить. Отдыхайте, Александр Сергеевич. Здесь не так плохо, как кажется. Ни построений, ни совещаний, никакой ответственности за судьбы людей, вверенных вам. Мы вам даже костыли организуем, хотите? Будете сами ходить в комнату для допросов. А уж как обратно пойдете, это только от вас зависит.

Губы Борисова искорежила вымученная гримаса. В глазах опять обосновалась безысходность. Он, превозмогая боль, повернулся на бок. Демонстрировать уважение к офицерам украинской спецслужбы в планы майора ополчения сегодня не входило.

Полковник с непредсказуемой улыбкой посмотрел на медсестру, которую чуть приступ не хватил. Она побледнела, рука ее машинально потянулась к области сердца.

– Успокойтесь, дорогая, – медленно произнес Вишневский. – Вы же не заключенная, просто исполняете свой профессиональный долг. Откуда такой страх? Есть причина? Кстати, когда мы подошли, вы говорили со своим пациентом. Если не секрет, о чем?

Девушка закашлялась. Полковнику было занятно наблюдать, как часть ее лица становится пунцовой, в то время как к другой приклеилась бледность. Она пыталась что-то сказать, но страх парализовал речевые центры.

Борисов застонал, повернулся на спину, уставился на сотрудника СБУ и спросил:

– Милейший, вам не стыдно? Ее-то за что подвергать вашим штучкам? Не видите, что девушка едва жива от страха? Она отлично справляется со своими обязанностями, и не больше. Я просил ее не бояться меня, пытался выведать имя, в общем, как-то разговорить. Я не вытянул из нее ни слова. Подозреваете, что я успел ей что-то нашептать для передачи на волю? Не будьте дураком.

«Кто тут дурак, мы еще посмотрим, – неприязненно подумал Вишневский. – А этого типа нужно как-то раскрутить, сломать его волю еще до первого допроса, выбить из колеи. Неважно, чем именно».

Он невольно задумался.

Методику ведения допроса в высшей школе СБУ преподавали.

«Запомните, господа, мнение, что под пыткой любой расколется – такой же бред, как киношное молчание в руках палачей, – вспомнил Вишневский слова одного мастера этого дела. – Заговорят когда-нибудь все, но вы же не побеседовать их пригласили. Да и времени хронически мало. Не умеете допрашивать, не помогут ни химия, ни пытки. Ставка на испуг – тоже не панацея. Клиент может со страха умом двинуться или даже тапочки протянуть, а чаще всего такого нафантазирует, что без бутылки не разберетесь. Клиент к допросу готов, а у вас, повторяю, нет времени держать его под замком и скрупулезно разрабатывать. Что остается? Сломать настрой. Ждет побоев и пыток – угостите чаем с ватрушками, пожалуйтесь на тяготы службы. Верит в Гаагскую конвенцию – бейте в морду сапогом. Ждет армейского дуболома – прикиньтесь интеллигентом. Боится умных вопросов – валяйте дурака. Учините ему нестандартную ситуацию, испугайте, обескуражьте, разозлите, в конце концов. И только выведя из равновесия, начинайте обрабатывать тем способом, который больше подходит: пассатижами, уколами или ловлей на нестыковках».

Он резко повернулся. Из полумрака на него смотрела избитая женщина. Она нашла силы встать, подошла и вцепилась в решетку. Ее лицо распухло до неузнаваемости, в щелочках глаз теснилась боль. Бедняжка буквально висела на решетке.

Полковник задумчиво рассматривал ее. Он вдруг подумал, что до помещения в клетку эта несчастная выглядела несколько иначе.

– Пожалуйста, послушайте меня, – прошептала она со страдальческим хрипом. – Я не знаю вашего имени, но вижу, что вас все слушаются и боятся. Я прошу вас, оградите меня от пыток и домогательств. Это начальник тюрьмы!.. Я ничего не сделала, он бил меня и пытался изнасиловать. Пожалуйста, я вас очень прошу, сообщите в Киев моему адвокату господину Белецкому, где я нахожусь. Никто не знает, куда я пропала. – Женщина надрывно закашлялась. – Мне нужна медицинская помощь, но начальник тюрьмы и надзиратели не разрешают. Болят внутренности, он мне их отбил. Лицо горит, голова раскалывается. – У нее иссякли силы, она попятилась и рухнула на нары.

Вишневский выразительно посмотрел через плечо. Начальник тюрьмы майор Войт мялся в конце коридора у входной двери. Его терзал страх, била тряска. Он помнил угрозу полковника и теперь смертельно боялся, что и его бросят в камеру за игнорирование начальственной воли.

Допился, урод! Что же ночью не вспоминал? Еще и бабу избил.

В иной ситуации полковник лично измордовал бы майора и приказал надзирателям швырнуть его за решетку, а то и пристрелил бы собственной рукой. Но, во-первых, настроение у полковника в этот день было благодушным. Во-вторых, нужда в заключенной Тепленко просто исчезла.

Касса подпольной организации чудесным образом нашлась. Информацию о ней предоставил один сознательный банковский работник.

Тепленко состояла в организации, но не играла в ней активной роли и финансовыми секретами не владела. Ею банально прикрылись, подчищая хвосты. Валюта, найденная при задержании, была выручена с продажи квартиры. Все признания из этой женщины были выбиты следователем, возомнившим, что опять наступает тридцать седьмой год.

Данная особа оказалась пустышкой. Полковнику Вишневскому она уже была не интересна. Но отпускать ее на волю было бы, конечно, неразумно.

Он махнул левой рукой – коллеги упрекали, его в том, что эту привычку полковник перенял у российского президента, но Вишневский плевал на это – и направился в конец коридора. Высокий чин из СБУ наслаждался ужасом, нарисованным на физиономии Войта.

– Пан полковник, она оскорбляла меня, бросалась, хотела лицо расцарапать. Я защищался, пан полковник.

– Слушай сюда, защитник хренов! – глухо проговорил полковник, взяв его за лацкан форменной куртки. – Будем считать это последним китайским предупреждением. Еще одно нарушение инструкции, и я тебя расстреляю из твоего же табельного оружия, а потом скажу, что так и было. А теперь запоминай. – Полковник понизил голос. – Твое счастье, что девка мне больше не нужна. Оставь ее там, где она сидит. Она твоя или твоих людей, мне без разницы. Насилуй во всех позициях, жги, вешай, бей в котлету. Делать все это я тебе не только разрешаю, но и приказываю. Развлекайся с ней по полной программе: ты, надзиратели, караульные, хоть лешего из леса приведи – но все это должен видеть Борисов, которого ты не трогаешь ни в коем случае. Уяснил? Как бы он ни оскорблял тебя и твоих людей, пальцем к нему не прикасаться! Он непременно должен видеть. Поставь у девки дополнительное освещение для пущей зрелищности.