Мужчина ее мечты - Угрюмова Виктория - Страница 18

Глава 6

Обнаружить Макса в недрах его кабинета было делом нелегким. В довольно просторном и светлом помещении дым стоял коромыслом и смутная голубоватая тень под окном неясно виднелась, как в тумане.

— Дымишь как паровоз, — пробурчал Игорь вместо приветствия. — Заработаешь себе рак на старости лет.

— Рак, краб… — усмехнулся Макс. — Мне все равно. Я до старости вряд ли доживу.

Игорь зябко повел плечами, хотя в комнате было тепло. К сожалению, большинство его друзей действительно не дожили до старости. Да что там до старости — даже до зрелых лет. Специфика работы, будь она неладна.

— Кофе? — поинтересовался Макс.

— Как всегда. Ты лучше скажи, дела подобрал?

— Тебе бы, друг мой, работать большим начальником. Впрочем, забыл, ты же им и работаешь — нам, простым смертным, до тебя, как до неба… Конечно подобрал. Садись за тот стол и смотри на здоровье. А если еще и скажешь, что именно ищешь, я тебе тоже попробую помочь.

— Знал бы что, уже бы не искал, — вздохнул Разумовский. — Видишь ли, встретил я человечка на улице. Внешность у него неприметнейшая — обычный среднестатистический гражданин. И вот не дает мне покоя мысль, что я видел его когда-то и ситуация, в которой он был замешан, выглядела не слишком красиво. Но где? Когда?

— Да-а, — издевательски протянул Макс, — я бы тебе посочувствовал, но сам часто занимаюсь подобными поисками. Так что мое сердце давно уже очерствело. — И уже серьезно добавил: — Даже приблизительно не помнишь, кто это может быть?

— Сейчас покопаюсь в твоих архивах, может, и мысли появятся.

— А ты с собой носи парочку — очень помогает.

Игорь рассмеялся. Стоило им с Максом встретиться, как начиналось бесконечное подтрунивание друг над другом и зубоскальство. И ни возраст, ни солидное общественное положение, которого оба достигли в последние годы, ни все растущее количество проблем не могли повлиять на эту привычку. Язвительный ответ уже висел у него на языке, однако Разумовский благоразумно решил промолчать. Иначе он рискует еще битых полчаса препираться с Максом — а тот за словом в карман не лезет.

Следующие три часа пролетели незаметно и в полной тишине, лишь изредка нарушаемой шелестом страниц, попискиванием компьютера и скрипом старых, рассыхающихся стульев. С головой ушедший в работу, Макс скорее всего успел забыть, что находится в своем кабинете не один — водилась за ним такая привычка, — и потому подпрыгнул чуть ли не до потолка, когда Игорь завопил в полный голос:

— Ты гляди, вот он!

— Так и до инфаркта довести можно, — возмутился Макс. — Никакого сочувствия к ближнему. Так кого ты там отыскал? Что это еще за враг народа?

Разумовский хотел возразить, что старый друг совсем расслабился на своей «бумажной» должности и отвык от серьезных дел, но вовремя прикусил язык. Слишком уж долго и трудно привыкал Макс к тому, что никогда не сможет вернуть себе прежнюю форму. Полученное некогда тяжелое ранение нет-нет да и давало о себе знать, и хотя инвалидом он не стал и постоять за себя все еще мог, но о боевых операциях и речь не шла. Правда, в последние годы Макс вошел во вкус и наконец признал, что и новая его работа может доставлять немало приятных минут.

Он бросил только один взгляд на фотографию, лежащую в тоненькой папке, и взял Игоря за плечо:

— А теперь, друг мой, внятно и подробно рассказывай, в какую историю ты влип…

Есть на свете множество счастливых людей, которые верят в любовь с первого взгляда. Ко мне это не относится. Я никогда не верила в то, что чувство может вспыхнуть с первых же минут знакомства, и, вероятно, не поверю никогда.

Есть у нас такая хорошая поговорка — «Не зарекайся». Судьбе не нравится, когда человек в чем-то уверен.

Мне было девятнадцать. Ему — пятьдесят. Мы встретились в гостях у маминой приятельницы, к которой он зашел первый раз в жизни по странному стечению обстоятельств. Встретились, познакомились и… пропали. Мы задохнулись одновременно, будто обоим вдруг не хватило воздуха, остолбенели и так стояли около минуты, не в силах заговорить или разойтись по разным углам комнаты. Здороваясь, я протянула ему руку для поцелуя — это была всего лишь привычка девочки, избалованной галантными и интеллигентными друзьями своих родителей. Он крепко сжал мою ладонь и забыл ее отпустить. На нас уже начали посматривать с недоумением, а мы все глядели друг на друга, хотя и понимали, что ведем себя непонятно и по меньшей мере неприлично. Весь вечер я не могла сосредоточиться на общем разговоре: меня мучила единственная мысль — если мы расстанемся сегодня, то уже больше никогда не увидимся. У нас не будет такой возможности, потому что и сейчас мы встретились случайно. Но негоже юной особе претендовать на внимание со стороны взрослого, уже полностью седого мужчины, у которого есть семья и дети — две дочери, и младшая, между прочим, старше меня на несколько лет.

Гораздо позже я узнала, что его волновала та же проблема: как я восприму ухаживание человека, годящегося мне и в пожилые отцы, и в молодые дедушки.

Потом включили музыку, и он пригласил меня танцевать. Я забыла сказать, что его звали Георгием. Георгий Александрович, правда потрясающе красиво? Я вообще не видела никого более красивого, чем он. Это теперь, став старше и мудрее, я понимаю, что так и выглядит любовь, и только благодаря ей седой, лысеющий человек с лицом, изрезанным глубокими морщинами, как шрамами (да и шрамов на его теле обнаружилось предостаточно), может показаться ослепительно красивым. Мы кружились в медленном вальсе, и его горячее дыхание обжигало мне макушку. Мне хотелось положить голову ему на плечо, закрыть глаза и забыть обо всем. А там будь что будет. Но вокруг сновали его и мои знакомые, была моя мама, наконец — множество людей, которые в тот миг казались и вовсе посторонними. А единственный родной человек, дорогой и необходимый, должен уйти куда-то, в чужой дом, к чужой женщине, туда, где не было и никогда не будет меня. И мне стало так страшно, что захотелось забиться в самый темный угол и заскулить. А еще я понимала, что в этом горе у меня не найдется союзников. То, что я чувствовала и переживала, было и запретно, и неприлично. Вечер, проведенный в гостях, я помню плохо. Единственное, что навсегда врезалось мне в память, — это его удивительные глаза, голубые, прозрачные, как талая вода. Их взгляд казался таким лучистым, нежным и печальным, что и много времени спустя мне с трудом верилось, что этот же самый человек может быть жестким и непреклонным. А не исключено, я и в первый же день почувствовала его невероятную внутреннюю силу, но это могло только сильнее привлечь меня к Георгию. Я звала его Жоржем.

Не помню как, но нам удалось ненадолго сбежать на балкон. Было уже темно, и мы рассматривали созвездия. Он показывал мне Кассиопею, и я не решалась признаться, что и сама прекрасно знаю, где она находится: мне было необыкновенно хорошо стоять с ним рядом, плечом к плечу, и острое чувство блаженства пронизывало меня с головы до ног.

Кстати, именно в тот вечер я впервые ощутила то, что можно назвать блаженством, а до этого только читала о чем-то подобном. В какой-то неуловимый миг мы придвинулись еще ближе — и весьма опрометчиво, потому что в следующую секунду нас буквально бросило друг к другу и мы стали целоваться как сумасшедшие. Или, вернее, как люди, которые прожили вместе долгую и счастливую жизнь, а теперь вынуждены расставаться навсегда.

У него был тонкий рот и твердые сладковатые губы. И это незабываемо. А потом, оторвавшись на мгновение от такого волшебного занятия (какая-то доля благоразумия у нас еще оставалась), мы проговорили отчаянно и одновременно:

— Только не исчезай!

С тех пор мы постоянно думали и говорили одно и то же. И Жорж был единственным человеком в моей жизни, которому мне никогда и ничего не приходилось объяснять и доказывать. А я — в его жизни. Мы понимали друг друга сперва с полуслова, а затем и с полувзгляда. Вот так и началась моя первая любовь.