Желтая линия - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 52

Я перекатился на пару шагов, поднял голову, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от боли.

– Нуй! – крикнул я.

Он стоял неподалеку в полный рост и задумчиво смотрел на меня.

– Нуй! – Я был ошарашен. – В меня стреляли. Кто-то в меня стрелял!

– Я знаю, – спокойно кивнул он. Затем не спеша поднял ружье и прицелился.

– Эй, что ты делаешь?! – заорал я, невольно пригибая голову и закрывая лицо руками.

Последнее, что я запомнил, – это ослепительная желтая молния перед глазами...

Мне было так больно, что я тихонько заскулил, едва очнувшись. Не открывая глаз, я скорчился, поджал руки и ноги, чтобы стать маленьким комочком, незаметным для боли. Но и маленький комочек испытывал такую же большую боль.

Болела спина, рука, резало кожу на лбу и вокруг глаз. Я рискнул пошевелиться, опасаясь, что в любой момент мне станет в двести раз хуже. Но ничего особенного не произошло. Тело как болело, так и продолжало болеть.

И вдруг я услышал, как кто-то поет. Я затих, мне показалось, что я схожу с ума. До меня доносился приглушенный, словно из-под земли, голос:

Я повернул голову и наконец открыл глаза. Надо мной покачивалась худосочная веточка с мелкими листьями и зелеными шишечками. Тут же валялся мой шлем – обугленный, оплавленный, расколотый надвое.

– Кто здесь?! – попытался крикнуть я, но крик не удался.

Я начал подниматься – перевернулся на живот, подтянул колени, оперся на руки... И тут мне стало так больно, что я снова свалился. Из горла вырвался вой, выступили слезы.

Придя в себя, я взглянул на руку, которая так дико болела. В тот же момент мне захотелось снова заорать. Вместо розовой ладони, гибких и умелых пальчиков, чуть ниже локтя, торчал черный обрубок. У меня круги пошли перед глазами. Я не мог взять в толк, как такое получается: смотришь на родную послушную руку, а видишь головешку. Не может ведь эта головешка быть моей рукой?

Тут снова послышался голос:

– Кто здесь? – заорал я. На этот раз в полную силу.

– О-о! – удивленно проговорил голос. – Мой жалобный стон услышан!

– Щербатин... – прошептал я. И закричал что есть сил: – Щербатин, ты где?!

– Беня! Ты будешь смеяться, но я скучал без тебя. Если через минуту ты меня не вытащишь, мне придется дышать задницей, потому что остальное уже в воде.

– Где ты? – снова спросил я. Голос шел словно из-под земли, я никак не мог понять направление.

– Я, естественно, в танке. Извини, даже не могу помахать тебе ногой. Доверься сердцу и иди ко мне, ладно?

– Я иду! – крикнул я, хотя по-прежнему не знал, куда. В голове зашевелились смутные воспоминания – две лапы, торчащие из болота. Я огляделся и наконец увидел их и округлый бок башни.

Щербатин был совсем рядом. Я перепрыгнул с островка на корпус танка и постучал по нему рукояткой ножа.

– Ага! – заключил Щербатин. – Ты пришел, сердце друга не ошибается. Люк видишь? Выковыривай.

Крышка, тяжелая пластина размером с банный тазик, была почти полностью скрыта жижей. Я нащупал и повернул замок, но это было полдела. Покореженная пластина так просто не вынималась, требовалось приложить усилия. Я довольно долго поддевал ее ножом, одной рукой это получалось совсем плохо. Наконец удалось выковырнуть и вырвать кусок резинового уплотнения. Крышка сорвалась и бесшумно скользнула в жидкую грязь.

В дыру тут же хлынула болотная вода. Я услышал короткий вскрик Щербатина, тут же перешедший в кашель и бульканье.

– Давай! – из последних сил крикнул он. – Суй руку, тащи меня!

Я сунул руку, обронив при этом нож, наткнулся на паутину каких-то ремней и шлангов. Дернул что есть сил, и тут же свалился в грязь. Упираясь коленками в скользкий бок танка и проклиная свою однорукость, я начал вытягивать Щербатина, понимая, что еще несколько секунд – и он захлебнется.

Наконец из люка показался мокрый шевелящийся мешок с человеческой головой. Щербатин кашлял, отплевывался, силясь что-то сказать мне. Я продолжал тащить, при этом рвались какие-то провода и трубки, что-то трещало и скрипело.

Я не ослаблял усилий, пока не вытащил приятеля на сухой берег острова. Только после этого я свалился на траву, тяжело дыша и сражаясь с болью, которая после физического напряжения навалилась всей своей непереносимой массой.

– Не понял, – проговорил Щербатин, не переставая отплевываться. – А где все? Где дымок полевой кухни, где медсанбат, где ласковые руки сестер милосердия?

– Вот тебе ласковые руки, – ответил я и помахал перед ним своим обрубком.

– Беня... – оторопел Щербатин. – Это как же?..

– Не знаю, как, но нас забыли. Мы тут одни.

– Одни... – Он недоверчиво хмыкнул, будто услышал какую-то глупость. – Как же это, Беня? На кой черт тогда я не утонул? Мы же все равно подохнем!

Я ни разу не видел, чтобы мой приятель паниковал. Я даже повернул голову, чтобы взглянуть на это. Щербатин выглядел ужасно в своем мешке с отсеченными конечностями. Он походил на ярмарочного уродца. К тому же он был весь заляпан какой-то коричневой слизью – видимо, особым раствором, оберегающим операторов танков от пролежней, инфекций и прочих результатов неподвижности.

– Хватит орать, – тихо сказал я. – Сейчас отдохну немного и будем думать, как выбираться отсюда.

Он не ответил и даже не кивнул. Просто лежал и смотрел в небо. Я вытащил рацию, пощелкал клавишей и назвал свой позывной на нескольких каналах. Увы, мы находились слишком далеко от последнего аванпоста, где могли бы принять сигнал.

Оставался шанс, что где-то рядом пройдет колонна или пролетит реаплан. Однако пробовать рацию слишком часто – значит сажать батареи. Нужно идти.

– Беня, а что, собственно, случилось? – подал голос Щербатин. – Почему мы одни? И что с твоей рукой?

Я ответил не сразу. Мне было трудно поверить, принять умом и сердцем то, что произошло. Я до сих пор желал, чтобы все оказалось ошибкой, недоразумением.

– В меня стреляли, Щербатин.

– Кто? У тебя ожоги от плазмы. Ивенки уже получили наши ружья?

– Не ивенки. Я не совсем уверен, но, по-моему, это был Нуй...

– Нуй? Твой библейский дружок?

– Я не знаю, почему это произошло.

– А хочешь, скажу? Ты случайно не завещал ему свои сбережения?

– Щербатин!..

– Только не надо гневно сверкать глазами. Я давно подозревал, жаль, не мог тебя предупредить. Да ты бы и не поверил, опять бы начал глаза закатывать...

– О чем ты хотел предупредить?

– Он профессиональный наследник. Вот почему он так быстро заработал второе холо. И вот почему он не хочет быть командиром группы – им запрещают наследовать уцим от подчиненных. Чтобы избежать излишних потерь среди личного состава, понимаешь?

– Этого не может быть. Это невероятно.

– Невероятно, что ты остался жив.

– Не знаю... Он стрелял два раза. Сначала меня спас жилет и, наверно, ранец. Он мог не знать, что офицерские жилеты намного лучше, чем солдатские, иногда держат даже плазменный удар.

– Второй выстрел был в голову?

– Что, заметно?

– Твою рожу словно поджарили на гриле.

– Я закрылся рукой. Рука – вот она, шлем – на куски...

– Хреновый снайпер твой Нуй. Точный выстрел отрезал бы голову вместе с рукой и шлемом. Как вернемся – погоняй его на стрельбище.

Я помолчал некоторое время. На душе было гадко, тошно.

– Надо идти, Щербатин. Про нас никто не знает, спасатели забрали живых и ушли.