Желтая линия - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 49

Я решил искать Отон-Лида. К счастью, наш командир не успел далеко уйти, я догнал его у ворот сектора.

– У меня есть один друг, которому очень нужна помощь... – поспешно начал я, но замолк под недоумевающим взглядом статс-мастера.

– Здесь все твои друзья, – назидательно произнес он.

– Да, конечно, но тут особый случай. Мой друг попал в беду, он ранен и сейчас лежит парализованный. Он хотел бы продолжить службу, но его могут отправить...

– Что ты хочешь? – нетерпеливо перебил меня Отон-Лид.

– Я слышал, что раненый может получить новое тело... – Я невольно заговорил тише.

– Что? – Статс-мастер возмущенно захлопал глазами. – А какое холо у твоего друга?

– Никакое. Ноль. Но он альт-мастер и помощник...

– Нулевое холо?! И ты думаешь, что не гражданин может получить от Цивилизации такое благо?

– Да нет, – забормотал я, – я думал, он как-нибудь потом отработает, а сейчас он ведь ничего не...

– Есть установленный порядок, единый для всех, – официальным тоном заявил Отон-Лид. – Никто не станет изменять его для одного человека. Не беспокойся, о твоем друге позаботятся должным образом.

Он ушел, а я остался стоять как оплеванный. Мне казалось, я совершил какую-то немыслимую дерзость и глупость. Все равно, что остановить незнакомого человека и попросить, чтобы он переписал на меня свою квартиру.

У меня оставался только один вариант. И если он не подействует, значит, надеяться больше вообще не на что.

Мне необходимо было срочно попасть на шахту.

Через два дня я снова явился в больницу. Вид у меня был торжественный, я чувствовал себя едва ли не богом. Щербатин взглянул на меня с удивлением и тревогой. Я заметил, какие белые у него стали щеки – он словно таял.

– Твои похороны откладываются, – беспечно проронил я.

– Какие похороны?

– Пришьют тебе новые ножки, и опять побежишь по дорожке, Щербатин.

– Что ты городишь? – Он боялся мне поверить, и тем не менее глаза его заблестели надеждой.

– Слушай внимательно. Отныне ты – оператор антротанка. На днях тебя заберут отсюда. Не пугайся, но руки и ноги тебе удалят – все равно они не шевелятся. К нервным окончаниям подключат контакты. И будешь ты человеком-машиной с руками, ногами и даже пулеметами.

Щербатин некоторое время хлопал глазами, потом его вдруг передернуло.

– Какой ужас, – тихо проговорил он. – ты хотел меня этим обрадовать?

– Нет, Щербатин, не этим. Один антротанк по эффективности равен десятку простых пехотинцев. Соответственно и уцимы набегают быстрее...

– Да на что мне твои уцимы? Я даже сортир ими оклеить не смогу.

– Щербатин! – начал злиться я. – Ты сам мечтал о единственном шансе, забыл? А уцимы тебе для того, чтобы купить новенькое свеженькое туловище с руками и ногами. И даже с мозгами.

– Какими мозгами? Ты вообще-то трезвый?

– Абсолютно! – Я коротко объяснил ему суть процедуры с переселением души. Щербатин слушал и недоверчиво щурился. Затем уставился в потолок и некоторое время лежал молча.

– Вот это да, – сказал он. – И ты все провернул сам?

– Не совсем. Добрые люди помогли. Стать танкистом ты, оказывается, можешь на законных основаниях. Но проблема в том, что на всех калек танков не хватает. Один хороший человек, земляк, помог сунуть тебя как бы вне очереди, понимаешь?

– Беня, ты растешь на глазах. Честное слово, эта война пошла тебе на пользу. Если выберемся, если приставят мне новые руки-ноги – сделаю тебя на гражданке своим референтом.

– Это будет не очень скоро. На танке тебе придется служить аж до четвертого холо.

– Да хоть до десятого! Все лучше, чем в этом скотомогильнике...

– Готовься к новым подвигам, – пожелал я Щербатину на прощание.

У дверей больницы меня ждал Нуй.

– Как там твой друг?

– Лежит, удивляется. – Мне было легко, хотелось смеяться. – Планы на жизнь строит. А вчера еще умереть хотел поскорее.

– Ему повезло, – вздохнул Нуй. – Ведь мог бы в самом деле умереть. И никакой танк ему бы не помог.

– Мог и умереть, – согласился я. – И я бы мог. Каждый день могу.

Нуй вдруг остановился, повернувшись ко мне.

– Обидно, – сказал он, – что люди служат Цивилизации, рискуют жизнью, накапливают уцим – и вдруг умирают.

– Все умирают. – Я пожал плечами. – Что ж поделаешь?

– Я говорю, что все пропадает – и уцим, и холо.

– Ну, не всегда...

– Да, не всегда. Вот у меня второе холо. А убьют – и ничего не будет. А если и будет, то у других. А я хочу, чтобы было у тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу завещать тебе свое холо, – сказал Нуй, глядя мне прямо в глаза.

– Завещать холо? – Я искренне удивился. – Как это?

– Очень просто. Если я погибну – мое холо станет твоим.

– Спасибо, конечно. – Я растерялся. – Но... но я тебе завещать ничего не могу, у меня же нет холо.

– Это неважно. Ну, хочешь – завещай то, что есть. Это же так здорово, если можно помочь другу даже после смерти.

– Да, очень здорово. – Я был так растроган его добротой, и мне тоже хотелось сделать что-то хорошее в ответ. Или хотя бы сказать. – У меня тоже скоро будет холо. Так что и я смогу оставить тебе кое-что на память, если, ну, ты сам понимаешь...

– Неважно, что у тебя есть. Главное, что мы после этого – почти братья.

– Мы и так почти братья, Нуй.

В тот же вечер мы подошли к Отон-Лиду и заявили, что хотим стать наследниками друг друга. Он пожал плечами.

– Это ваше право. Зайдите к коменданту, он оформит наследование.

Уходя, он вдруг бросил через плечо:

– Надеюсь, вы оба знаете, что делаете.

Часть III

КОМАНДИР

Через двадцать один день у меня было первое холо. Мне показали новое место в столовой, где я теперь мог трапезничать в компании себя достойных. Меня проводили на склад – там я выбрал новую одежду, а также получил рацию и еще кое-какой личный скарб. Меня перевели в новую казарму – сухое и тихое помещение на пятьдесят человек с тумбочками, стульями и столами. И никаких двухэтажных кроватей.

Еще через десяток дней, после курса интенсивного обучения, меня назначили командиром группы с присвоением звания альт-мастера. Чему я, в общем-то, почти не удивился. Примерно тот же путь прошли и другие бойцы «Крысолова» – все старожилы, кроме Нуя. Нуй снова проигнорировал шанс выбиться в начальство. Я взял его в свою команду, у меня было право выбирать себе бойцов.

Моя команда принадлежала к числу новосозданных. Их много стало появляться – чуть ли не каждый день в порту садились транспорты с голодной шевелящейся массой, не имевшей ничего, кроме серой робы и желания выбиться в люди. Почти на всех опорных базах устанавливались телепорты, через которые тоже постоянно шли новые люди.

Я узнал, что сам должен придумать название команде, если не хочу всякий раз выкрикивать ее номер. Полдня я подбирал подходящее слово, пока не остановился на звонком кличе «Банзай». Мне показалось это дерзким, задиристым, слово несло хороший эмоциональный заряд. По крайней мере для меня.

Первые дни я был вежлив и приветлив со своими новобранцами, внимательно выслушивал их просьбы и вопросы, интересовался, удобно ли они устроились и хорошо ли покушали. Потом эта благоглупость с меня сошла, как шелуха. Военный уклад имеет свойство самооптимизироваться. Очень скоро я свел затраты энергии на свою команду к необходимому минимуму. Я научился отвечать коротко, уклоняться от чужих проблем и сдирать три шкуры за плохо выполненное дело. Дать пинка своему бойцу, как выяснилось, было не грубостью, а нормальным рабочим приемом.

Жизнь вокруг менялась на глазах. Появилось огромное количество гражданских специалистов. Одни строили и перестраивали опорные базы, окружали их километрами заборов, линиями сигнализации и гнездами автоматических пулеметов. Другие прокапывали новые шахты. Были даже такие, которые изучали быт и культуру ивенков, чтобы понять, как с ними жить дальше. Они познакомились бы и с культурой ульдров, но те не имели культуры как таковой.