Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Анисимов Сергей - Кома Кома

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Кома - Анисимов Сергей - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

– Меня зовут Николай.

Парень посмотрел на карточку на груди. Ну да, там тоже, конечно, написано.

– Артём.

Он действительно был высок, под 190, пожалуй. И худой. Наверное, он был моложе Даши, и даже самого Николая, но какая, в конце концов, разница?

– Я говорил с Дашей часа в два дня в пятницу, – сказал он. – Точнее не в два, а в 2.20-2.40.

Разумеется, ведь к Амаспюру он вошёл в два ровно, и разговор с ним занял по крайней мере минут двадцать.

– Ты извини, я не подходил, пока остальные разговаривали, поэтому я ещё раз, наверное, спрошу: она точно из больницы ушла?

На «ты» они перешли как-то сами собой, без лишних церемоний: не до этого сейчас.

– Да, – подтвердил парень, – Доцент… Савельева разговаривала с ней перед самым своим уходом, и Даша как раз собиралась.

– А в милиции что говорят?

– В милиции… Отказались принимать заявление, пока не пройдёт полных три дня. Сказали…, – его перекосило так, что Николай испугался, что парня вырвет. – Сказали, – «Поблядует и придёт».

Оба закрыли глаза на мгновение – одновременно. Милицию в Петербурге в последние годы ненавидели уже сильнее, чем бандитов.

– Так. Кроме Савельевой, видел её кто-нибудь уходящей?

– Нет, все остальные только раньше.

– Я тоже, видишь, раньше. А на посту спрашивал, у шлагбаума? У тебя есть её фотография?

– Да! – Артём почти обрадовался, вытащил фотографию из барсетки, показал.

– Попробуй показать тему дедку у въезда на территорию, с Карповки. Он, кажется, отставной военный, так что должен серьёзно отнестись. Даша, конечно, могла калиткой воспользоваться, – или одной, или другой, у поликлиники… Она же на метро шла?

– Да, – опять сказал Артём. – Мы у «Пионерской» живём, и она всегда на метро добиралась, чтобы с маршрутками не связываться.

«Живём» – повторил про себя Николай, продолжая глядеть на фотографию, которую Артём так и держал в руке. – «Молодец парень. Что угодно надо сделать, лишь бы её найти. Какая дрянь могла руку поднять на такое чудо?..».

– Так, – ещё раз сказал он, – Мне надо посмотреть своих больных, хотя бы по-быстрому, – у меня пара тяжёлых. И с куратором нужно поговорить. А ты пока беги к тому мужику, который шлагбаум сторожит, и показывай ему фотографию. Поговори с ним, – может он видел что-то или слышал. И возвращайся. Я буду или в палатах, или в кабинете у доцента Свердловой, или вообще по отделению. Поспрашивай у сестёр. Моя фамилия Ляхин.

– Да, – Артём кивнул. – Я помню.

– Тогда давай. Может обойдётся ещё.

Парень уже убежал к лестнице, а Николай всё договаривал про себя продолжение последней фразы, про «обойдётся».

На «развод» он успел уже под самый конец, запыхавшись, когда ребята уже стояли в коридоре перед кабинетом Свердловой. Ни одного замечания ему не сделали – на конференции он был, и многие наверняка видели, что он остался, как профессор и рекомендовал. Ольга опять посмотрела с брезгливостью – сверху вниз, и обратно вверх, как смотрят мужчины на девушек, которых хотят унизить, и он опять сдержался. Когда-нибудь это кончится. И весьма возможно, что плохо.

Новых больных Николаю не дали, хотя он просил Агаджаманяна. Больной был, что называется, «лёгкий» – нестарый, с понятной болезнью, которую их вполне неплохо научили лечить. Если судьба не забросила его на нефрологию – так тому и быть, но то, что теперь его, из-за опоздания интерна Ляхина, отдали интерну Алапак, то есть Ульяне, Николая огорчило. Всё-таки диагноз ему поставил он.

Температура у больной Январь в воскресенье днём дошла до 38,4. Впервые. Ни разу до сих пор, в смысле, – с того момента как это началось, её лихорадка не достигала таких цифр. Сейчас у Екатерины Егоровны были почти привычные 37,3 и чувствовала она себя достаточно хорошо, но Николаю произошедшее отчаянно не понравилось.

Потом снизу вернулся Артём, с наконец-то порозовевшими щеками: явно не затруднился одеться, выбегая наружу. Сколько, интересно, он спал за эти дни? Волосы мокрые – опять идёт дождь.

– Я спросил. Он ничего не видел.

– Не узнал её?

– Узнал. Видел много раз раньше. Но в пятницу – нет.

– Значит, или он просто не запомнил, или она вышла через калитки на Петропавловской или Льва Толстого. Здесь по клиникам 500 врачей, наверное, работает, и столько же медсестёр, плюс тысячи четыре студентов, из них три четверти – девушки. И большинство в том же, примерно, возрасте, что и Даша. У деда глаза могли просто замылиться, это понятно…

– Коля, – сказал Артём. – А о чём вы говорили с ней в тот день? «Вот это да».

Николай не нашёлся, что ответить сразу. Фактически, весь последний час он гнал от себя размышления о том, что можно сказать парню о событиях того чёртова дня и ночи за ним. Что Дашин друг сможет из этой информации вытащить, и как её реализовать, он искренне не представлял, но скрывать её было… Дьявол, даже слова не подобрать. «Неловко» – не то, «стыдно» тоже.

– О работе говорили. Ты знаешь, – Николай подумал, что хуже не будет, и повертел головой, – Пошли-ка куда-нибудь в сторонку.

Артём посмотрел серьёзно, кивнул головой на своей длинной шее. Как жираф.

Вместе они дошли до шкафчиков молодняка, и Николай покопался в сумке, вынуть бутерброды из которой он так и не нашёл времени. Впрочем, как и для много другого. Было ещё меньше двенадцати, а он не сделал ещё половины собственно врачебной работы, за которую его держат на отделении – авансом, за будущее, когда он, может быть, станет опытным и умным.

– Туда.

Они устроились на подоконнике в аппендиксе коридора перед комплексом реаниматологов. Внутри кто-то громко и надрывно кричал. Несколько дверей, сберегающих относительную, в их клинике, стерильность приглушали звук, но интонации были слышны отчётливо. Кто это был, Николай знал достаточно точно – клон покойного Шварцмана, – крепкий мужик с непереносимым по интенсивности мышечными болями на фоне всего остального, страшного, тащащего его к могиле волоком. Больной Инны Бергер. Значит, его перевели в реанимацию за выходные.

– Блин! – сказал он вслух, и прислушивающийся к крикам Артём повернулся к нему. Всё же, это было не самое спокойное место на отделении, хотя и самое безлюдное. – Блин!

Умерший Шварцман был еврей, самый классический ашкенази, -несмотря на фигуру Добрыни Никитича и голос, как у Ивана Реброва. Значит Даша неправа!

– Мы говорили действительно о работе, – сказал он, наконец, потому что Артём ждал, и чёрт его знает, что при этом думал. – На отделении происходит много чего странного. Здесь умирает слишком много больных. Раньше такого никогда не было – а этой клинике, между прочим, за 100 лет.

Пример был некорректный, до появления антибиотиков на терапии умирали будь здоров, не доживая ни до какого рака, а в войну здесь вообще был конвейер – крупнокоечный госпиталь с кадровыми врачами – это было чистое золото и в Финскую, и в мясорубках Карельского и Ленинградского фронтов. Но не сейчас.

– Все что-то ищут, кто масонский заговор, кто тайного маньяка, подсыпающего больным в овсянку соли таллия. Ни на то, ни на другое не похоже, но дело в принципе. В пятницу один умный и чрезвычайно уважаемый мной доктор выдвинул мысль о новом СПИДе. Но опять дело не в этом. Даша тоже искала – как все, кто чего-то стоит на этой кафедре. То, что она нашла, это, как мне кажется, полная туфта, но… В общем, она посмотрела по историям всех умерших за последние пару месяцев больных и заключила, что они все сплошь славяне.

Николай посмотрел на Артёма, ожидая реакции на свои слова. То, что он увидел, он интерпретировал как «Ну и что?», поэтому продолжил.

– Вот об этом у нас и был разговор. Мы минут десять поговорили, я вроде Дашу уговорил, что это ерунда, хотя, знаешь, ординатору второго года интерна слушать – это очень добрым человеком надо быть. Потом мне бежать надо было, и мы разошлись по своим делам. А сегодня до меня дошло, наконец, что один из больных – совершенно точно не русский и не хохол, а еврей. Странно, что мне это тогда в голову не пришло. И всё.