За пределами просветления - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 70

Я слушал это целый час, а затем сказал: «Это невыносимо. Я не хочу вмешиваться ни в чью жизнь, но эти трое вмешиваются в мою жизнь».

Поэтому, когда третий умолк, я захрапел так громко, что все трое проснулись. Они увидели, что я храплю с открытыми глазами, и не могли поверить в это… Они посмотрели друг на друга, словно спрашивая: «Что это за человек? Он храпит с открытыми глазами». А я даже не моргал. Все трое поднялись со своих мест и приблизились ко мне.

Я сказал:

– Послушайте, если вы хотите спать, прекратите храпеть. Иначе я не дам никому из вас заснуть.

– Но вы не спите, так почему же вы храпите? – спросил один из них.

– А что мне еще делать? – ответил я. – Ведь я не могу заснуть, поэтому не возникает вопроса о том, чтобы сначала заснуть, а потом храпеть. Вы же не даете мне заснуть! Сначала дайте мне заснуть. Тогда, может быть, я войду в гармонию с вами, что-то может случиться, но сначала дайте мне заснуть. И как это вам удается?

– Мы – братья, – ответили они.

– Вы – великие братья, – сказал я.

– Что поделаешь? – стали они объяснять. – Это такой непростой вопрос даже в нашей семье. Наши жены не спят с нами в одной комнате, нам троим приходится спать в одной комнате. Поэтому постепенно у нас и возникла некая гармония.

Я сказал:

– Все это замечательно, но только за одну ночь мне будет очень трудно войти в эту гармонию. Надо что-то придумать.

Итак, мы остановились на том, что я посплю несколько часов, а они поиграют в карты, затем они снова заведут свою гармонию, а я буду сидеть и слушать. Но слушать их было просто удовольствие, потому что… Как они умудрялись спать?

Каждый несет в себе благословенного, но его надо разбудить.

Благословение – это не какой-то талант. Это не то же самое, что быть музыкантом: некоторые люди – музыканты, но все не могут быть музыкантами. Некоторые люди – художники, но все не могут быть художниками. Некоторые люди являются поэтами, танцорами, актерами, писателями – это таланты.

Благословение – это не вопрос таланта. Это сама ваша природа.

Это само ваше естество, присущее вам внутреннее качество.

Вам решать, как долго вы хотите оставаться несчастными и спящими, – вы свободны. Как только вы решите, что с вас этого довольно, у вас будут такие же переживания, как у Гаутамы Будды, или Рамакришны, или Раманы Махарши – это люди, не обладающие каким-либо талантом. Кабир, Раидас или Фарид – это люди, не обладающие каким-либо талантом, они просто обыкновенные человеческие существа. Но что касается их блаженства, они достигли той же вершины, что и Гаутама Будда.

Это ваше право по рождению.

Глава 15. Мастер и ученик: тайна, не поддающаяся объяснению

Первый вопрос:

Ошо,

Каждый раз, когда люди спрашивают меня: «Кем в твоей жизни является Ошо?» – я отвечаю, что ты – мой мастер. Но люди не понимают, даже если я пытаюсь что-то объяснять им. В чем причина? Почему мне не удается это объяснить?

Жизнь прекрасна, потому что в ней есть много такого, что нельзя объяснить.

Это было бы бедствием, если бы жизнь состояла только из тех вещей, которые можно объяснить.

Только представьте себе на мгновение: если бы все можно было объяснить, то не было бы никакой тайны, не было бы никакой поэзии, не было бы никакой загадки. Тогда все было бы совершенно однообразным и скучным.

Жизнь не скучна, потому что в ней есть измерения, которые вы можете продолжать исследовать и никогда не прийти к их объяснению. Вы можете многое пережить, и тем не менее даже то, что вы пережили, не может быть переведено в слова.

Вы влюбляетесь. С тех пор как появился первый человек, миллионы людей, должно быть, влюблялись, но любовь до сих пор остается тайной, вы не можете свести ее к знанию. Как только вы пытаетесь свести ее к знанию, она выскальзывает из ваших рук. И это хорошо, что она настолько чудесна, что, поколение за поколением, миллионы людей проходят через это переживание; они знают, что такое любовь, и тем не менее они не могут сказать, что это такое.

Все, что можно пережить, не обязательно можно объяснить, а все, что можно объяснить, не обязательно можно пережить.

Математику можно легко объяснить, но нет никакого соответствующего переживания. Науку можно легко объяснить, но даже самого великого ученого его знания не трансформируют. А какой-то никому не известный поэт не только дает рождение поэзии, но и сам проходит через глубокую революцию, перерождение. Его поэзия – это не просто сочетание слов, это сок самой его жизни.

Величайшие поэты не в состоянии объяснить свою собственную поэзию.

Однажды профессор литературы спросил у Кольриджа…[7] Профессор преподавал в университете, и в одном из стихотворений Кольриджа он наткнулся на место, смысл которого вызвал у него сомнения. Он был искренним человеком. Он сказал студентам:

– Вам придется подождать хотя бы один день. Кольридж живет недалеко от меня, я спрошу у него, что он имел в виду.

В тот же вечер профессор отправился к Кольриджу. Поэт сказал:

– Вы немного опоздали.

– Что значит опоздал? – удивился профессор. – Вы же еще живы.

– Дело не в том, жив я или нет, – ответил Кольридж. – Когда я писал эти строки, их смысл знали двое, а сейчас знает только один.

Естественно, профессор сделал вывод, что этим одним не мог быть никто, кроме Кольриджа. Он сказал:

– Стало быть, я все же не опоздал. Скажите мне, каков смысл этих строк.

– Вы так и не уловили суть, – ответил Кольридж. – Когда я написал эти строки, их смысл знали двое – Кольридж и Бог. Сейчас знает только Бог!

Я и сам задавался этим вопросом. Много раз я перечитывал эти строки и спрашивал себя: каков их смысл? Они великолепны! Но смысл их неуловим. Кажется, вот-вот вы поймаете его, а он исчезает, подобно порыву ветра. Мне очень жаль. Да, это я написал эти строки, и я знаю, что в них есть некий смысл, я чувствую это. Но вы должны простить меня. Я даже себе не могу его объяснять, как я могу объяснять его вам?

И так обстоит дело не только с поэзией. Все значительное в жизни…

Пикассо обычно очень злился, когда кто-то спрашивал его о смысле его картин. А он не был злобным человеком. Он был прекрасным, любящим человеком. Но когда его спрашивали о смысле его картин, это задевало его за больное место.

Он сразу же выходил из себя. Он говорил: «Странно! Никто не спрашивает розу о том, какой в ней смысл. Никто не спрашивает звезды, какой в них смысл. Никто не спрашивает летящую птицу, какой в ней смысл. Никто не спрашивает восход или закат, какой в них смысл. Люди просто наслаждаются красотой, до смысла никому нет дела. Чего вы хотите от меня? Я – бедный художник. Я только могу сказать, что картина прекрасна. Но это не ее смысл, это ее воздействие на чувствительное существо».

Смысл рационален. А переживание тайны лежит за пределами рационального.

Твой вопрос важен, и, должно быть, этот вопрос волнует многих других учеников.

Люди спрашивают тебя, какая связь существует между тобой и мной. Когда ты просто говоришь, что я – твой мастер, этот ответ не удовлетворяет ни их, ни тебя. Как он может удовлетворить их, если он не удовлетворяет даже тебя? Ведь это совсем не те отношения, которые существуют между тобой и твоим отцом, между тобой и твоей матерью, между тобой и твоим братом. Стоит тебе сказать, что кто-то является твоим отцом, и всем все ясно. Никто больше не пристает к тебе с вопросом: «Что ты подразумеваешь под отцом?»

Связь с мастером не относится к той же категории, что и все другие связи. Она отличается по сути. Это – любовь, но не только любовь. Это – любовь, основанная на доверии.

Любовь сама по себе необъяснима, а в этом случае она сочетается с еще большей тайной. Доверие – нечто абсолютно из иного мира.