В цель Канонир из будущего - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 13

Действие опия уже заканчивалось, девушка начала постанывать от боли. Я дал ей еще несколько капель – чего мучить человека зря? Перевязал холстинами рану, и служанки бережно перенесли ее на кровать.

Мы вымыли руки. Джафар повеселел, даже до шеи не дотрагивался.

Я собирался провести при девушке сутки-двое, чтобы понаблюдать ее состояние, вмешаться, если наметятся осложнения. Но нас вежливо выпроводили – нельзя мужчинам находиться на женской половине, тем более ночью.

Но и домой не отпустили – проводили в комнату, у дверей поставили стражу. Служанки тут же принесли еду – плов, бешбармак, фрукты, шербет. Я с удовольствием поел – после хорошо выполненной работы у меня всегда был отменный аппетит. А вот Джафар к еде не притронулся. Его опять начали одолевать страхи и сомнения.

– Как ты можешь есть? Еще неизвестно, выживет ли она?

– Я в любом случае предпочту умереть сытым, чем с урчащим от голода брюхом, – ответил я с набитым шербетом ртом.

– И зачем я только с тобой связался, лечил бы потихоньку своих больных – с голоду же не умирал. Видно, шайтан в меня вселился, блеск серебра разум затмил.

– Успокойся, Джафар, ты меня еще благодарить будешь. Все должно закончиться нормально. И тогда великий визирь по достоинству оценит твое умение.

О своем умении я скромно промолчал. Кто я в Стамбуле? Не известный никому чужеземец, тем более христианин. В Высокой Порте, как еще называли Османскую империю, к другой вере относились терпимо. Захватывая чужие земли, турки склоняли жителей покоренных стран принять ислам. Принявший его мог достичь больших высот, пойди он на государственную службу. Всего-то и требовалось – принять ислам и знать турецкий язык.

Те же янычары – самые ревностные в службе и умелые воины «отборной тысячи» – все сплошь дети христиан, плененные турками или отданные в виде налога и воспитанные османами как свои. Ведь на покоренных землях турки собирали дань не только деньгами, но и детьми. Особой резни и жестокости не допускали, иначе кто же будет обрабатывать землю, пасти скот и платить налоги.

Наевшись, я прилег на мягкую перину и незаметно для себя уснул, проснувшись лишь наутро. Е-мое, сколько же я проспал? На соседней кровати безмятежно дрых Джафар.

Я встал, умылся из рукомойника, толкнул в бок Джафара. В это время служанки внесли завтрак – еще теплые, аппетитно пахнущие лепешки, фрукты, чай. Я поел, а глядя на меня, пожевал и Джафар.

А вот выйти из комнаты мне не дала стража. Я возмутился – надо было осмотреть прооперированную и сменить повязки.

На шум в коридоре подошел старший. Узнав, в чем дело, он лично сопроводил нас к покоям дочери визиря и постучал. Выглянувшая служанка сразу же провела нас к больной. Сегодня она уже выглядела лучше: небольшая температура была, но это нормально – слишком мало времени прошло после операции. Живот был мягкий, язык влажный. Я успокоился, дал советы старшей служанке – как ухаживать, что можно есть, когда вставать.

Нас в сопровождении янычара снова проводили в отведенную нам комнату.

Скукота! Заняться совершенно нечем. И от скуки я начал рассказывать Джафару сказку «Тысяча и одна ночь». Увлекся, вошел в роль и стал говорить громче. Джафар слушал, открыв рот. Когда служанки принесли обед и мы оба хорошо поели, Джафар попросил продолжить рассказ. Делать было нечего, и я продолжил.

Через некоторое время открылась дверь, и к нам в комнату вошел визирь. То, что это был он, я понял сразу. Джафар упал на колени и лбом ткнулся в ковер, устилающий пол. Я некоторое время помедлил, разглядывая визиря.

Был он чуть старше меня – лет сорока. Властное, холеное лицо с бородкой клинышком, унизанные перстнями пальцы. Одежда шита золотом, на боку – сабля в богато украшенных ножнах.

Я глубоко поклонился, но на колени вставать не стал.

– Поднимись, – бросил визирь Джафару.

Тот поднялся, начал возносить хвалу:

– Как я рад видеть величайшего из визирей – да продлит Аллах его годы…

Он не успел закончить – визирь брезгливо махнул рукой, и Джафар сразу заткнулся, со страхом и подобострастием глядя на него.

– Это ты, чужеземец, рассказывал сказки?

Я склонился перед визирем.

– Я пришел взглянуть на лекарей, что лечат мою дочь, и случайно услышал твои сказки – двери были прикрыты неплотно. Оказывается, ты искусный рассказчик и можешь неплохо зарабатывать, рассказывая на площади сказки народу.

– Господин, я зарабатываю на жизнь другим.

– Откуда ты, чужеземец?

– Из Московии.

– Ты неплохо говоришь на нашем языке. Где научился?

– В плену у татар был, поневоле выучил.

Визирь быстрым шагом подошел ко мне, взялся за левое ухо, осмотрел.

– Ты лжешь! Крымчаки рабам вставляют метку в ухо.

– Великий визирь, разве я сказал, что был у крымских татар? Я был пленен и два года провел в Казани, в Казанском ханстве.

– Оно уже давно пало и теперь собирает объедки со стола царя Ивана, прозываемого у вас Грозным. Сбежал или выкупили?

– Нет. Хан самолично отпустил и дал перстень, как пропуск.

– И где же он?

– Не смог сохранить – слишком много событий потом произошло.

– Чем занимался в плену?

– Лекарем был, в том числе – пользовал членов семьи хана.

Визирь покачался с носка на пятку, раздумывая.

– Пойдешь со мной.

Джафар шагнул вперед.

– Нет, чужеземец.

Я покорно пошел за визирем. Впереди него, с обнаженными саблями, шли двое янычар, затем сам визирь, и я замыкал шествие.

Мы зашли в большую комнату. Янычары остались снаружи – у дверей. Визирь уселся на гору подушек, милостиво кивнул мне. Я тоже сел на толстый ковер. Неудобно – отвык я уже сидеть, скрестив ноги. Поерзал.

Визирь уловил мое движение, хлопнул в ладоши. Сзади беззвучно возник слуга и с поклоном поставил мне низкую скамейку. Я с удовольствием пересел на нее.

– Я осведомлен, что операцию дочери делал ты – Джафар лишь помогал. И, как рассказали служанки, сам бы он сделать ничего не смог – даже руки дрожали. Кто научил тебя искусству врачевания?

– О великий визирь! Меня много носило по свету. Я был в Швеции, Англии, Франции, Венеции…

Я не успел продолжить, как визирь вскочил, лицо его исказила гримаса бешенства.

– Не напоминай мне о Венеции! Ты разве не слышал, что их эскадра разбила наш флот не далее как одну луну назад?!

Я вздрогнул. Откуда же я мог знать об этом? Я тогда еще плыл на корабле в Стамбул, а здесь я как-то не интересовался военной и политической жизнью.

Визирь прошелся по ковру, успокоился, снова уселся.

– Продолжай.

– Везде, где я только ни был, учился лечить людей, был у лучших лекарей и сумел перенять у них самое передовое.

– Ты действовал, как истинный осман. Мы тоже перенимаем у покоренных народов самое лучшее. Ты бы хотел остаться здесь? Конечно, если примешь ислам.

Я похолодел. Откажусь – неизвестно, что последует за моим отказом. Соглашаться же не хочу. Я православный христианин и веру менять не собираюсь. Одно дело – съездить в чужую страну, заработать, – даже пожить какое-то время, и совсем другое – сменить веру и покинуть родину навсегда.

Визирь усмехнулся.

– Вижу – не хочешь, такие предложения из высоких уст не поступают дважды. Мне нужен хороший лекарь в мой дворец, такой же опытный и умелый, как ты. Но неволить не могу, ты свободный человек – не раб. Даже странно, что ваш царь не прибрал тебя к своим рукам. Сила любого государства – в людях. Чем больше народа и чем искуснее в разных ремеслах люди, тем богаче и сильнее империя. А Русь слаба. Вокруг нее сильные и жадные соседи – они просто растащат Русь на части. Иван же, прозываемый Грозным, больше своего народа казнил и держит сейчас в черном теле, чем потерял на поле брани. – Визирь фыркнул, продолжил: – Значит, советники у него плохие. Не открою тайны, если скажу, что наш султан Селим Второй погряз в пьянстве и не вылезает из гарема, предаваясь похоти и чревоугодию. Не делай круглые глаза, как будто не слышал – об этом весь Стамбул знает, даже последний дервиш. Скажи-ка лучше – ты ведь много странствовал, должен свою страну знать – как далеко от Дона до Волги?