Чужой счет - Бегларян Ашот - Страница 16

2004 год

За дружбу!

Самвел всегда входил без стука, как, наверное, и подобает старому боевому товарищу. Я радовался его внезапным визитам — словно порыв свежего ветра он разом отгонял уныние и скуку, которые целыми днями владели мною. Энергия у Самвела переливала через край: он шутил, пел, смеялся здоровым, задорным смехом, и я заражался его бодростью, жизнерадостностью и беспечностью, забывая хотя бы на время о своем почти безвыходном, как в прямом, так и переносном смысле этого слова положении…

Вот и сегодня он шумно вошел в незапертую, как обычно, дверь, да не один, а с ребятами — Давидом и Камо. Словом, собрались боевые друзья-разведчики, весь экипаж нашего БТРа…

Признаюсь, поначалу это меня очень удивило — все вместе не встречались давно, вот уже год. «Сегодня же праздник — день защитника отечества!» — вдруг осенило меня, и я удивился не столько своему «открытию», сколько тому, что мог не помнить об этом.

Самвел торжественно нес шампанское и большой, замысловатой формы пузырь водки. У ребят же в руках были всевозможные кульки с яством. Быстро, по-армейски накрыли на стол.

— Ну что, ветераны, начнем хвалить друг друга, ведь сегодня — наш день! — Самвел поднял стакан. — За нас!..

Выпили, и стол оживился. Ребята стали вспоминать войну — нет, не свои подвиги, а курьезные, почти анекдотические ситуации, без которых не обходится ни одна война.

— А помните, как Тигран, выйдя ночью по нужде, спросонья забрел на вражеский пост и, матерясь по-армянски, стал будить спящих часовых, а те и не поня…

Взрыв хохота прервал Камо на полуслове.

— А этот… как его?.. Ну что вечно попадал в истории… Рома… Помните, как приняв однажды на грудь, вдруг расхрабрился и решил за «языком» сходить, но сам попал в плен к нашим же из нижних постов?

И снова безудержный смех. У Давида даже слезы полились, и со стороны могло показаться, что не хохочет он, а рыдает.

— Да, чуть не забыл — я же тебе деньги сразу за два месяца принес! — Самвел вдруг обратился ко мне, картинно ударив себя по лбу. — В собесе сказали, что к празднику наскребли.

Признаюсь, я давно ждал этих денег. Мне, колясочнику, пособие нужно было как воздух: лекарства, мази, бинты и прочее. К тому же врач рекомендовал срочный курс против пролежней. Конечно, инвалидов войны, а тем более таких, как я — пригвожденных к месту — в основном обслуживают бесплатно. Но не могут же государство и общество быть постоянно в курсе всех твоих проблем, а потому, как ни крути, определенные расходы приходится делать самому.

— А за март не дали? — спросил я.

— Я же приносил в прошлый раз, — удивился Самвел.

— Это же за февраль было…

Воцарилась неловкая пауза. Все с недоумением посмотрели друг на друга.

— Как? — Самвел отрезвел и стал серьезным. — Подожди, в прошлый раз…

Я понимаю, что случилось недоразумение. Разговор принимал весьма неприятный оборот, а потому стараюсь поставить на нем точку.

— Я, наверное, что-то спутал…

Но Самвел — не мальчик: он, конечно же, догадывается, что я говорю не совсем то, что думаю.

— Сколько тебе тогда принес? — допытывается он.

— Не помню… В последнее время у меня путаница в голове, провалы памяти. Как это по-научному называется?.. Прогрессирующий склероз что ли? — улыбаюсь я, пытаясь вернуть разговор в прежнее веселое русло. — Ребята, а помните как у села Айкаван?..

— Нет, подожди, по-моему…

Я делаю последнюю, решительную попытку сменить тему:

— Послушай, разговор этот мне не нравится. Зачем разматывать клубок колючей проволоки, которая никому не нужна? Зачем зря колоться и царапаться? Давай о чем -нибудь другом…

— Логично! — поддерживает меня Давид. — А теперь слушайте тост.

— Только давай покороче, а то все стынет, — вставляю я, облегченно вздохнув.

— За дружбу!..

2004 год

Циник

Глава 1

Кольцо сорванцов сомкнулось вокруг тщедушного мальчишки, который в ожидании нападения весь сжался подобно загнанному зверьку.

— Получай, Философ! — зло выкрикнул крупный веснусчатый пацан, по всей видимости, вожак стаи, въехав кулаком пареньку в лицо. — Будешь дальше нос задирать!..

Стая засвистела и заулюлюкала в знак одобрения. Вожак, подстегиваемый первобытными воплями и криками, толкнул жертву двумя руками в грудь — та упала, и еще двое сорванцов бросилось добивать ее.

— Что на это скажешь, Философ? — один из них пнул поверженного в бок. — А на это?..

Ты ведь любишь давать советы!..

— Ты что, язык проглотил? — подхватил другой, тоже лягнув лежачего, который не сопротивлялся и лишь безмолвно корчился после каждого удара. — Подскажи же, как нам быть: бить тебя дальше или, может, хватит?

Стая загоготала. Появившаяся на лице у Философа кровь лишь подзадорила сорванцов.

— Бить, бить! — крикнул кто-то, и это стало кличем для подключения к избиению других членов мальчишеской стаи.

Тот, кого называли Философ, неожиданно вцепился зубами в щиколотку одного из своих обидчиков. Последний завопил и стал отчаянно вырываться. Философ еще сильнее сомкнул челюсть, и от последовавшего истошного крика толпа расступилась.

Кто-то попытался помочь пацану высвободить ногу, но тут прозвенел звонок на урок, и ватага третьеклашек помчалась в класс, оставив обе жертвы наедине друг с другом. Еле вырвавшись, заковылял на урок и укушенный за ногу мальчик. Философ же остался лежать на школьном задворке.

«За что?.. Что я им сделал?» — Артем беззвучно плакал, царапая асфальт под собой.

Глава 2

Весна была в разгаре. Впереди уже маячили долгие летние каникулы, и в их радостном предвкушении ученики третьего "Б" очень быстро забыли об инциденте.

Только сам Артем не простил никому и помнил все обидные слова одноклассников в свой адрес, удары каждого в отдельности…

Артем рос в неблагополучной семье. Отца он не знал: мать была на четвертом месяце беременности, когда муж ее уехал в Россию, якобы в командировку, но с тех пор не давал о себе каких-либо вестей, исчез куда-то. Вскоре стало ясно, что он убежал от войны, которая тогда нависала черной тучей над краем и немного спустя разразилась продолжительной бойней. Соседи судачили, что он перебрался куда-то в Прибалтику (откуда они это взяли — оставалось загадкой), женился на старой деве, рассчитывая заполучить ее квартиру. Было ли это действительно так, никто не знал.

Однако переволновавшаяся женщина родила раньше срока. Артем был крошечным и рахитичным, врачи опасались, что недоносок не выживет. Выжил, но рос замкнутым, странным и необщительным.

Годовалым ребенком он имел привычку кусаться. Кусал мать — вся шея, грудь и даже спина ее постоянно были в ссадинах от его едва выбившихся, но острых зубиков.

Возьмет кто-либо из родственников на руки приласкать, а Артемка уже присматривается, ища куда куснуть. Он никогда не улыбался, смотрел на всех волком. Соседи боялись за своих малышей и держали их подальше от него.

В школе Артем болезненно ощущал свою физическую ущербность и старался компенсировать ее тем, что держался с одноклассниками с высокомерной отчужденностью, говорил не свойственные его возрасту вещи, явно позаимствованные у взрослых.

Одноклассники особенно невзлюбили его за то, что обо всем он судил с видом знатока и нередко пробовал читать им нравоучения подобно учителю. За это они прозвали Артема обидным, по их мнению, словом «философ». Как анекдот школьники с детским ехидством пересказывали случай, произошедший во время похода за город.

Когда переходили небольшую речку, Артем вдруг крикнул:

— Осторожно, мальков задавите!

Ребятишки, не обращая внимания на его слова, да и не сразу поняв, в чем собственно дело, весело перепрыгивали с камня на камень, перебираясь один за другим на противоположный берег.