Моя жизнь в лесу духов - Тутуола Амос - Страница 6

Она привязала меня к столбу перед домом, но столб, к которому она меня привязала, стоял под безжалостным полуденным солнцем, или со-вершешю открытый небу. Она меня привязала и ушла в свой дом, а минут через тридцать вынесла ямсу, и я наелся до полного удовольствия, потому что это был поджаренный ямс. Но вечером она не увела меня в дом или какое-нибудь безопасное место, и я остался под открытым небом на произвол погоды и страшных существ, которые захотели бы на меня напасть. К восьми часам по вечернему времени все в этом городе крепко уснули, а в десять хлынул проливной дождь, и я стоял под дождем до утра, и меня всю ночь донимали комары, каждый размером с огромную муху – такие водятся только в Лесу Духов, – а рук у меня не было, чтобы их отгонять, да еще и от ливня я продрог до костей, и опять же не было у меня человеческих рук, чтобы развести костер и согреться.

Меня спасает кола

В двенадцать часов по дневному времени весь город собрался у дома старушки, которая купила меня на базаре. Когда все явились, четверо горожан отвязали меня от столба перед домом и повели туда, где стоял их бог. Дойдя до бога, я с ужасом обнаружил, что больше пятидесяти собравшихся горожан держат в руках кинжалы и сабли, ножи, мечи, топоры и секиры, да к тому же отточенные острее острого. Сначала – и это был первый обряд – они меня положили перед богом на бок. Тут я хотел было им сказать, что я человек, а не худая корова, но все это так и осталось втуне, потому что если мое сердце кричало – человеческими словами и очень убедительно, – то мой рот мычал коровьим мычаньем, страшным для них, а главное, непонятным. Вот, значит, положили они меня перед богом и трижды сплясали ритуальную пляску – это продолжался первый обряд. Потом они трижды помолились богу – и это был уже второй обряд. Но когда было сказано слово КОЛА – а оно должно быть сказано на молитве, – понадобилось, чтоб старушка дала им колу, потому что кола приносится в жертву вместе с убитой перед богом коровой, и вот у старушки попросили колу, и она внимательно пошарила в сумке, а потом сказала, что забыла ее дома и, значит, ей надо вернуться домой.

Старушка ушла за колой домой, а в дело вступил их городской шут и сказал, что хоть я и худая корова, но он с удовольствием отведает мяса, и если он сейчас полумертвый от голода, то в скором времени наестся до смерти. А среди четверых, кто держал меня перед богом, попался, к счастью, один смешливый, и он как начнет, как начнет хохотать, и тогда все другие тоже расхохотались, а держать-то меня во время хохота позабыли, и вот я вспрыгнул изо всех своих сил и отпрыгнул ярдов примерно на девяносто. Я, значит, отпрыгнул, а они испугались – у меня ведь были на голове рога, – и, прежде чем они успели опомниться, я умчался в лес на целую милю, а они побежали в город за ружьями, потому что без ружей я б им не дался. Я мчался по лесу не разбирая дороги и вдруг ошибочно забежал в озеро – очень глубокое из-за сильных дождей и покрытое водорослями, а поэтому незаметное. Но едва только водоросли подо мной расступились и я увидел свое отражение – корову с рогами, – я стал человеком. Конечно, если бы мне знать заранее, что надо отразиться в озерной воде, чтобы стать человеком, я давно бы им стал и меня не купила бы на базаре старушка, которая отправилась покупать корову по приказанию прорицателя и для жертвы богу, чтоб ее дочь наконец-то прозрела.

Вот, значит, превратился я опять в человека и, когда увидел преследователей с ружьями, спросил их по-человечески, чего они ищут, а они мне ответили, что ищут корову, которая убежала, и я им сказал:

– Ваша корова скрылась вон там, идите, куда я показал, и найдете.

Они побежали, куда я им показал, потому что приняли меня за духа, а я, как только они исчезли из виду, поспешно отправился в другую сторону, или на поиски родного города.

Я бродил по лесу месяца три и однажды вечером, плутая в чащобе, нашел большое сухое бревно – шесть футов длиной да три в диаметре – с дуплом, которое шло вдоль бревна, но не до самого конца, а наполовину, и, значит, у него не было второго выхода. Я сразу же влез в дупло, чтоб уснуть, потому что не спал с того самого дня, как меня купила на базаре старушка, а, удрав от убийства для жертвы богу, бродил по чащобам в сезон дождей, которые лили, почти не переставая, с утра до вечера и всю ночь напролет. Я заснул в дупле и спал очень крепко, и меня похитил Бездомный дух – его родила Неизвестная мать, и он с рождения бесконечно скитался, а теперь забрался в дупло, чтоб обсохнуть. Но едва он наткнулся в дупле на меня, как сразу же выскочил, отыскал пень и заткнул им выход – а другого там не было. Потом он взвалил бревно на голову – а я еще спал, ни о чем не ведая, – и унес, прежде чем я пробудился, на огромное расстояние, или очень далеко, потому что духи ловко шастают по лесам, хоть на короткие, хоть на длинные расстояния.

Вот я проснулся в дупле и понял, что меня несет Неизвестный дух, или неведомое мне существо, а куда несет, я не знал и подумал, что он может бросить меня в костер, а может швырнуть в глубокую реку. Подумал я так и принялся причитать – не в полный голос, а немного потише, – но я не знал, что в том же дупле, куда я влез, чтоб обсохнуть от ливня, еще того раньше поселилась змея. Как только я начал тихонечко причитать, змея проснулась и хотела выползти, потому что испугалась моих причитаний, но выползти-то ей оказалось некуда, и она обвилась вокруг меня кольцами. Она испугалась моих причитаний, а я ужаснулся от ее обвиваний и от ужаса начал причитать во весь голос – на радость и удовольствие Бездомному духу, для которого мои причитания были музыкой, да не просто музыкой, а пьянящей и величавой, так что он принялся плясать и шататься, как будто выпил, но не просто выпил, а отведал самого замечательного напитка, предназначенного для Его Величества Короля, главноуправляющего над Лесом Духов. Бездомный дух решил, что бревно, которое он нес по лесу на голове, само от себя разливается музыкой, и вот он слушал, плясал и шатался – из стороны в сторону и от чащи к чаще. Но пока он слушал, плясал и шатался, к нему подоспело могучее подкрепление – более миллиона Бездомных духов, и они стали слушать бревно, как радио. Они слушали мои причитания, как радио, и для них причитания слышались музыкой, самой пьянящей и величавой на свете, поэтому они не могли удержаться и плясали, будто Безумные духи. Сначала они плясали вокруг бревна, потом уплясывали на милю в лес, а потом опять приплясывали к бревну. И так продолжалось три дня и три ночи – духи плясали не-пито-не-едено, потому что им некогда было остановиться, – и весть о музыке в сухом бревне облетела тысячи городов и селений.

Тогда многие почтенные духи начали приглашать Бездомного духа на разные празднества, чтоб слушать музыку. Как только он прибывал, куда был позван, там первым делом учинялся пир – с напитками и до самого полного удовольствия, – а потом он сильно стучал по бревну, и это был знак для начала музыки, а змея принималась метаться в дупле и, не найдя выхода, обвивалась вокруг меня, а я ужасался от ее обвиваний и начинал причитать в самый полный голос, а им мои причитания слышались музыкой, и они пускались плясать до упаду, или до самого позднего вечера, потому что им все равно что ночь, что день, и так у всех без исключения духов.

Но причитать с утра до позднего вечера, без срока и отдыха, человек не может, и, когда я смолкал, чтоб немного передохнуть, или мой голос делался сиплым, они подносили бревно к костру, и я опять начинал причитать – поневоле, или от жара и ужаса, – а змея принималась метаться как угорелая, и стенки дупла гремели по-барабанному, будто сопровождение моим причитаниям, и духи снова пускались в пляс.