Моя жизнь в лесу духов - Тутуола Амос - Страница 5

Потом он принес мне зловонной пищи, но я не смог наесться по-настоящему – чтобы до сытости и полного удовольствия, – а только немного подкрепил свои силы. Едва я успел подкрепить свои силы, как сделался по хозяевой воле верблюдом, а хозяйские сыновья приступили к перевозкам тяжелых грузов на дальние расстояния: от двадцати пяти до пятидесяти миль. Вскоре остальные Смрадные духи тоже распознали меня как транспорт, и мне пришлось трудиться вовсю: хозяин сдавал меня духам в аренду, и утром я увозил их грузы из города, а вечером возвращался с грузами в город, и вечерние грузы были самые тяжкие. А когда узналось, что за дневное время мне не под силу обслужить их всех, они решили меня разделить, и вот одних я обслуживал днем, а других – ночью, без всякого отдыха. Так меня сделали круглосуточным грузовозом, или всеобщим транспортным средством, и я не ведал ни минуты покоя, пока работал на Смрадных духов.

Тем временем обо мне повсеместно прослышали разные духи из других городов, и, чтобы увидеть меня в виде лошади, они решили созвать совещание – духи вообще любители совещаний, – и мой хозяин получил приглашение приехать в тот город, где намечено совещаться, потому что его ожидали на лошади. Хозяин радостно согласился приехать, но для этого он должен был превратить меня в лошадь – на верблюде возят грузы, а не людей, – и вот, чтобы снова превратить меня в лошадь, он для начала превратил меня в человека, а сам отправился домой за уздечкой. Он, значит, превратил меня в человека и отлучился, но во время превращения мне удалось подсмотреть, где у него хранятся некоторые джу-джу, и, когда ему пришлось отправиться за уздечкой, я быстренько утаил их, или присвоил, чтобы он не смог превратить меня в лошадь. Бог был так добр, что хозяин забыл, где у него хранятся эти джу-джу: он думал, что положил их в карман штанов, которые сотканы из насекомых существ, а подвязаны змеем Боа-констриктор, – он ведь решил превратить меня в лошадь не возле дома, а на высокой горе, милях в шести от Седьмого города, чтоб оттуда уж ехать па совещание духов по королевскому рангу, или верхом.

Вышел он, значит, с уздечкой из дома и сунул меня в охотничью торбу, которая висела у него на плече как обязательная королевская униформа, – Смрадные короли без торбы не путешествуют. Сначала он шел по лесу пешком, а я свисал в его торбе к земле, но когда он взошел на вершину горы, то сразу присел по нужному делу, а я стал думать, как бы спастись, и вспомнил, что его джу-джу у меня. Как только мне вспомнилось, что джу-джу у меня, я мигом выпрыгнул из торбы на землю и во все свои силы ринулся к лесу, а он вскочил от нужного дела и погнался за мной и завопил на бегу:

– Ой! Телесное существо удирает! Как же мне его поймать, ой-ой-ой, потому что в тот город, где намечено совещание, меня просили явиться верхом! Если б я знал, что такое случится, я бы заранее превратил его в лошадь, но, если ему не удастся сбежать, я превращу его в лошадь навек, чтобы отучить от злостных побегов, да только как же мне его изловить?!

С этими криками он мчался за мной, а я убегал и приговаривал так:

– Ой! Как же мне от него спастись, потому что, если я не смогу убежать, он превратит меня в лошадь навек и мне никто не поможет добраться до отчего дома, где живут мои родичи! Ой-ой-ой, как же мне от него спастись?!

Но духи, а Смрадные духи особенно, бегают быстрее телесных существ, и, когда он приблизился ко мне донельзя – мне ведь нельзя было ему попадаться, – или на расстояние вытянутой руки, я без раздумий применил джу-джу, утаенные возле хозяйского дома, и сразу же превратился в корову с рогами, а если бы у меня было время подумать, я сообразил бы, что те джу-джу, которые превращали меня в человека, хозяин всегда носил при себе. Конечно же, как только я превратился в корову, у меня появились новые силы, и я помчался быстрей, чем хозяин, и вскоре мне удалось от него сбежать, но тут вдруг из чащи выпрыгнул лев, и я понесся быстрее быстрого, потому что лев охотился за добычей и решил добыть меня на обед как корову и гнался за мной примерно две мили, пока не загнал меня к Скотоводческим духам, у которых когда-то пропала корова. Лев испугался их устрашающих воплей и удрал с ответным рычаньем в чащобу, а я остался на поляне с коровами. И меня как корову загнали в стадо.

Скотоводческие духи потеряли корову и думали, что она скиталась по чащам, а я хоть и был человеком из города, но выглядел как выгнанная из чащи корова.

Моя жизнь среди коров

Пока я жил среди домашних коров, меня считали одичалой коровой и наказывали двойными коровьими карами, как если бы я был упрямой коровой. На ночь нас запирали в скотном дворе, чтобы коровам не удалось разбежаться, но коровы-то не люди, а домашний скот и к тому же гораздо сильнее людей, и они бодали меня под бока или лягали костяными копытами, так что я часто падал на землю, думая, что меня непременно убьют или, еще хуже, продадут мяснику и он забьет меня как корову на мясо. А коровы копытили меня и лягали, чтобы я поступал по коровьим обычаям. Они никогда не уставали жевать да еще и мычали страшными голосами, а если ночью начинался дождь, то им это было в особое развлечение, и они от радости взбрыкивали на месте или скакали взад-вперед по двору, потому что он был огороженный, но без крыши.

А утром пастух из Скотоводческих духов выгонял нас всех на дикое пастбище, и коровы тотчас же по нему разбредались и жадно жевали на солнцепеке траву, а я валился под солнцем на землю, потому что был превращенной коровой и не мог, как они, питаться травой. Хорошо, что хоть по дороге на дикое пастбище мы переходили вброд ручеек, и я пил воду для утоления жажды – утром и вечером – вместо еды. Я не мог объяснить Скотоводческим духам, что я не корова, а попросту превращенный, но всячески показывал, что я человек – особенно когда они жарили ямс, – подходил и слизывал упавшие крошки, если духи нечаянно их роняли, а когда они начинали какой-нибудь спор, то я кивал или качал головой, чтобы они видели, кто из них прав.

Но едва они заметили, что я слизываю крошки, а если пет крошек, то лежу на траве или стою у костра с указаньями, кто из них прав, а кто ошибается, как начали гонять меня кнутами вдоль пастбища, будто одичалую корову из чащи, и мне было некуда деться от их кнутов, но вести себя по-коровьи я все равно был не в силах. А пастухи хотели, чтоб я вел себя по-коровьи – может, кнутами они меня образумят и я примусь пастись, как корова, – но, увидев, что я и под кнутами не образумился, они решили, что я заболел.

На третий день после этого решения они повели меня продавать на базар, где до самого вечера никто меня не купил, а поэтому нам пришлось возвращаться обратно. Дня через два мы опять пошли на базар, но окрестные мясники раскупили всех коров, а я опять остался некупленный, и все говорили Скотоводческим духам, что если они снова погонят меня домой, то пусть убивают как можно скорей, чтобы я не умер сам по себе. Мясники считали, что мне долго не протянуть – я ведь не мог вести себя по-коровьи и был худой как скелет от голода и свирепого обращенья со мной как с коровой, которая упрямится из-за временной дикости, потому что недавно прибежала из чащи. В этот раз на обратном пути, когда никто меня опять не купил, а базар закрылся по позднему времени, Скотоводческие духи злобно меня ругали и безжалостно били до самого дома. Они меня били и рассуждали в уме, что если я и в третий раз останусь непроданный, то они убьют меня на мясо, или съедение, потому что я был им без всякого проку. Но когда мы явились в третий раз на базар, меня наконец купила старушка – к двум часам по дневному времени. А купила она меня, потому что ее дочь нежданно ослепла много лет назад, и, когда она обратилась к местному прорицателю, тот ей сказал, что пусть пойдет на базар, купит у скотоводов на базаре корову и убьет ее в жертву их городскому богу – тогда ее дочь обязательно прозреет. Как только эта старушка услышала про корову, она немедленно отправилась на базар, купила задешево худую корову и привела в свой город для жертвы богу. (А эта худая корова был я.)