Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович - Страница 63

— Если в этом есть хоть процент правды…

— Все сто!

— А кто может подтвердить?

— Поговорите с теми, кто порвал с ворами, поговорите с оперативными работниками МВД.

— Хорошо. И если это так, то вы, Анатолий, вряд ли понимаете, как серьезно и важно то, о чем вы рассказали. Мы с вами еще встретимся и поговорим на эту тему. А вы молодец! Но вы упомянули, что приехали по какому-то срочному, неотложному делу. Говорите!

На этот раз Анатолий толково рассказал историю Полины Полянчук и Витяки.

Депутат внимательно выслушал его и сказал:

— Безотцовщина… Что ж, приведите эту женщину ко мне, поговорю с ней. Попробую убедить бросить пьянство, взяться за работу, устроить на завод.

— Что ей душеспасительные разговоры! Она считает себя несправедливо обиженной. Ей, чтобы снова стать человеком, нужно вернуть шоферские права, рабочую гордость вернуть, — с грубоватой прямотой выпалил Анатолий. — Зачем откладывать? Позвоните сейчас.

Кленов с удивлением поглядел на юношу, засмеялся. И, хотя было около десяти часов вечера, взял телефонную трубку. Не сразу, но все же он дозвонился до квартиры начальника автоинспекции. Тот удивился позднему звонку, но обещал к одиннадцати утра в понедельник все выяснить.

— Сделаем так, — сказал Кленов Анатолию. — В понедельник я буду в городе… Приходите в десять тридцать. Совместными усилиями добьемся.

Кленова в деле Полянчук заинтересовала не только ее судьба, но и ее необычный ходатай.

Анатолию пришлось все рассказать о себе. Он ничего не скрыл от собеседника. Но это давалось ему нелегко. Он сидел, опираясь локтями на колени, и в опущенных руках нервно теребил кепку. Иногда рассказ прерывали долгие паузы, Анатолий повторял:

— Вот так-то со мной было, Дмитрий Алексеевич…

— Рассказали вы много интересного, но продолжайте, я жадный.

Анатолий задумался.

Почему-то именно в эти минуты он вдруг с особой отчетливостью понял, как много сделал для него Иван Игнатьевич. Хотелось говорить не о себе, а о нем. Ведь только с помощью Ивана Игнатьевича выбрался он на прямой путь.

Кленов прохаживался по комнате, все с большим интересом посматривая на своего посетителя. Что, собственно, заставило парня, едва вернувшегося в Москву и не успевшего как следует оглядеться, принять горячее участие в судьбе Полины? Что это для него: выполнение «нагрузки» или долг перед людьми? Изуродованное отрочество, видимо, так глубоко потрясло юношу, что он стал оберегать детство и отрочество других. И с какой яростью, с какой напористостью!

Кленов остановился перед гостем.

— Послушайте, Анатолий, скажите: вот в деле Полянчук для вас, комсомольца, что самое важное? Почему вы взялись за это поручение?

— Нам Иван Игнатьевич много говорил о рабочей чести человека. Без нее человеку жить нельзя, хоть профессору, хоть землекопу. Ну, а в этом деле… Во-первых, я знаю, что грозит Витяке. Его спасать надо. Потом — уж очень строго с Полиной поступили. Ведь она заслуженный шофер. Первая села на трактор. Случайно это нарушение у нее получилось. А человека сломали.

— Да-а… Бороться за справедливость! Яростно сражаться со злом! Помочь людям в беде! Да, Анатолий, много смысла в этих, как будто давно известных словах. Это, Анатолий, не частное комсомольское поручение, это — поручение на всю жизнь!

— Возвращался я из колонии, — смущаясь, признался Анатолий, — с твердым решением: ни во что не буду вмешиваться… А получается — нельзя не вмешиваться…

— Правильно, Анатолий! Надо быть человеком действия. Таким и оставайтесь.

В понедельник утром Анатолий в назначенный час явился в приемную Кленова.

— Посидите, — сказал Кленов, — посмотрите свежие журналы. Вот «Техника — молодежи». Последний номер. А я почитаю письма избирателей. Посмотрим, насколько точен будет глава городской автоинспекции.

Начальник автоинспекции позвонил в начале двенадцатого. Он ознакомился с делом Полянчук и не возражал против досрочного возврата ей шоферских прав, но пусть товарищ депутат напишет об этом, если считает, что Полянчук осознала свой поступок и заслуживает прощения. Кленов поблагодарил. Не откладывая, он продиктовал машинистке письмо.

— Если бы вы могли помочь ей устроиться на работу…— смущенно попросил Анатолий.

Дмитрий Алексеевич обещал помочь. Пусть Полянчук придет к нему на прием.

Через тридцать минут Анатолий уже был в городской автоинспекции с письмом депутата. В приемной толпилось много народу, но он упросил секретаря передать письмо и сказать, что посланный депутата ждет ответа. Его вызвали вне очереди.

Начальник встретил Анатолия, как старого знакомого.

— Ну, и скор же ты! Не устоял депутат! Видишь, как я угадал твой характер! — И он вернул Анатолию письмо Кленова со своей резолюцией. — Только, гляди, — сказал он уже серьезно, — чтобы эта Полянчук ни депутата, ни тебя, ни нас не подвела. Тогда уж напористостью не возьмешь.

Окрыленный, Анатолий помчался в районную инспекцию к Орешкину, который прочитал письмо и рассердился. Он позвонил к начальнику, пробовал спорить, но, выслушав его ответ, сразу присмирел.

— Вам я не могу выдать прав Полянчук, — сказал он, — пусть явится сама.

Анатолий разыскал Полину у соседей, где она мыла полы. Это была невысокая, миловидная женщина лет тридцати пяти. Бледные губы ее были плотно сжаты, а глаза недоверчиво прищурены.

Полина взяла письмо депутата, начала громко читать, замолчала, долго смотрела на бумагу и вдруг спросила:

— Ну, а вы почему помогаете мне? Я вас разве просила?

— А я был фронтовым воспитанником вашего мужа, вот и считаю себя обязанным…

— Какого это мужа? — Женщина вызывающе и презрительно смотрела ему в глаза.

От этого взгляда Анатолию стало не по себе, и он молча показал на фотографию Якова Ивановича Полянчука, висевшую на стене.

— Якову Ивановичу я очень обязан… Он мне как родной.

— Это мне Витяка уже докладывал… И что это, думаю, за благодетель такой нашелся! Ну, вот что, парень, ты мне не заливай. А говори, как есть, всю правду.

— Да это правда! — Анатолию было трудно выдержать ее взгляд. — Яков Иванович всегда поручал мне отправлять вам посылки и деньги.

— Врешь ты все! — закричала она. — А почему врешь, не понимаю. А хочу понять. Ведь ты мне не враг?

Женщина подбежала к двери, распахнула ее, выглянула в коридор — не подслушивает ли кто, затем заперла дверь на ключ, подошла вплотную к Анатолию и негромко, чуть вздрагивающими губами сказала:

— Так знай же… Не было у меня мужа Якова!

— Не было? — Анатолий растерялся. — Как так не было? Разве Витяка не сын вам?

— Витяка…— жалобно прошептала Полина, лицо ее сморщилось, из глаз потекли слезы. Она подхватила край фартука и закрыла лицо. Затем, зло глядя на Анатолия, быстро зашептала: — Ты разве поймешь то, что было со мной? И что ты, черт, душу бередишь!

— Простите меня, — прошептал Анатолий. — Но я хотел вам добра!

— «Добра»! — с горечью повторила она. — У Витяки другой отец, бурбон… Подлый человек! Я ему и не жена была. Ну, и кололи мне этим глаза. А я места себе не находила. Все думала — вырастет Витяка, узнает про это, что скажет?

— Я не хотел…— начал опять Анатолий.

Полина его не слушала.

— Ради Витяки уехала я из тех мест. Война… Вижу, в газете карточка героя Полянчука, однофамильца… Вот и пристроила Витяку ему в сыновья. Вру всем, что этот герой — мой муж, отец Витяки. Ну, бабья дурь… И чего я только, дура, тебе выбалтываю? Гляди, никто тут этого не знает! — Она вытерла лицо и уставилась колючим, испытующим взглядом в глаза Анатолию. — Я тебе как на исповеди… Вот теперь и я хочу знать всю правду. Только не ври мне! — Сердясь, она говорила то «ты», то «вы». — Смотрите, не выдавайте меня. И как это я созналась? Вот диво. Хотела узнать от вас всю правду… Расскажите, если хотите, чтобы я поверила.