Неправильная женщина (СИ) - Стриковская Анна Артуровна - Страница 86

Я закивала, выражая одобрение, а Анри продолжал:

— У тебя замечательная профессия. Когда мы поженимся, ты сможешь работать, не обязательно в нашем фонде. Станешь независимым консультантом. Клиентурой я тебя обеспечу. Но каждый вечер ты будешь дома, со мной. Не побежишь от меня в Африку или Южную Америку…

Да, первая жена сильно его запугала. Несмотря на всю мою математику и привычку к самостоятельности, я гораздо более кроткое и домашнее существо. Не стоит ему этого говорить, но надо дать понять, как меня восхищает такое отношение. Я энергично захлопала глазами, выражая сама не знаю что, но он как-то меня понял.

— У тебя будут все возможности зарабатывать и чувствовать себя независимой. Ты не представляешь себе, как я рад, что у тебя во Франции будет работа по специальности. Ты ведь любишь свою работу. Я же видел, как сверкали у тебя глаза, когда ты объясняла нам свой способ финансовых прогнозов. Я, правда, половины не понял, я все же не математик, а управленец. Жан Мишель понял больше, но, боюсь, далеко не все. Но даже он был потрясен. Ты профессионал высокого класса, со своей гордостью… Я это хорошо понимаю. Если бы не был уверен, что ты сможешь реализоваться не только в Москве, я бы побоялся предлагать тебе руку и сердце.

Тут я захотела что-то сказать, но он замахал на меня рукой:

— Молчи, молчи!!! Тебе надо беречь горло!

Вот так, борясь со мной за мое здоровье, мы доехали до Руана.

По дороге в Бретань мы проезжали этот город, даже ночевали в нем, но в темноте я не разглядела, какой он красивый. Сейчас же удалось вдоволь полюбоваться на его виды, отражающиеся в водах Сены. Мы переехали мост. Проехали через площадь, где сожгли Жанну д’Арк. Анри указывал мне, куда свернуть, и очень скоро машина затормозила перед симпатичной гостиницей, далеко не такой шикарной, как в первый раз, но вполне приличной.

— Я знаю это место. Гостиница — не очень, а вот ресторан замечательный. Здесь мы сможем пообедать и отдохнуть. Ты устала.

Я не чувствовала себя такой уж уставшей, но не стала перечить. Полежать, вытянувши ноги, я бы не отказалась, о чем и сказала. Пеллернен тут же поспешил занять номер. Я приняла душ, переоделась, и мы спустились в ресторан.

Не успели мы сесть за стол, как официанту было велено принести теплого молока для больного горла мадам. Вместо того, чтобы тут же исполнить распоряжение, тот подозвал к нашему столу приятную молодую женщину, как оказалось, хозяйку заведения.

— Мсье, не надо молока, так вы совсем замучаете мадам!

Ангел, спасительница моя!

— А что Вы предлагаете? — довольно грозно произнес мой спутник. Но женщина перестала обращать на него внимание и обратилась ко мне:

— Мадам, доверьтесь мне, я знаю, что Вам поможет. У нас здесь останавливались самые великие певцы, они лечат горло именно так.

Минут через пять мне принесли большую чашку с чем-то до боли знакомым! Я в нее вцепилась и начала наворачивать содержимое, урча от удовольствия.

— Что это? Ты знаешь?

— Это настоящий, неподдельный гоголь-моголь, лучшее средство для голосовых связок! Как я могла про него забыть! Родная маменька меня всегда так лечила. Хочешь, попробуй. Вкуснятина.

— А из чего это сделано?

— Желток яйца, мед, коньяк, и, насколько я могу судить, корица.

Хозяйка, не отходившая от нас, с удовлетворением произнесла:

— Мадам абсолютно права. Я сделаю еще одну порцию. Вы съедите ее часа через два, и от ларингита не останется и следа.

Я поблагодарила. Гоголь-моголь оказался таким сытным, что обедать мне не захотелось. Я выпила только чаю, присовокупив рюмочку коньяка. Он сделал свое дело: поднявшись в номер, я рухнула на кровать и заснула. Анри от гоголя-моголя благоразумно отказался, пообедал как следует, пить ничего не стал, но и его сморил сон.

Проснувшись через полтора часа, я нашла обещанную вторую порцию около моего изголовья. Сейчас это сладкое месиво не казалось мне аппетитным, но чувство долга заставило меня съесть все, что было в чашке. О чудо! Голос вернулся. Легкая хрипотца оставалась, но это ерунда! Анри обрадовался несказанно. Он проснулся одновременно со мной, и теперь слушал, как я пробую голос. Оказывается, он пребывал в тревоге, так как не верил в целебные свойства гоголя-моголя, но тут убедился.

Когда минут через двадцать мы покидали гостеприимное заведение, он дал на чай ни с чем не сообразную сумму.

Радуясь возвращению голоса, я попыталась говорить, но мне не позволили. Надо беречь горло для завтрашнего банкета. Все правильно, я не маленькая девочка, чтобы вести себя безрассудно. Так как выпитый коньяк не позволял мне сесть за руль, я улеглась на заднем сиденье, свернувшись калачиком, и дремала часа два под пение радио. Потом пересела вперед и слушала рассказы Анри. Он пытался познакомить меня с теми, кому предстояло меня окружать в новой замужней жизни и предостеречь против некоторых персонажей.

— Лиза непременно захочет влезть в наши отношения. Она же адвокат по семейному праву. К ней обращаются, когда надо составить брачный контракт, или развестись. Хорошо, что она бельгийский адвокат, а я живу во Франции, и мы принадлежим к разным юрисдикциям. А то бы постаралась поучаствовать. Внести свою лепту, так сказать. Представляешь, сколько разных историй разыгралось на ее глазах! Поэтому она несколько цинично смотрит на все. Хотя изображает из себя жуткую идеалистку. Не разводится с мужем и не выходит за Жана Мишеля. Якобы потому, что ревностная католичка. Ха! Муж ее — голубой, открыто живет со своим любовником. Жану Мишелю тоже ничто не мешает вступить в новый брак.

— И почему же? — я не договорила.

— Тут два соображения. Оба профессиональные. Первое — безупречная репутация. Развод ее подпортит. Второе — имя. Ее имя — раскрученный бренд, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Менять его на другое, даже на графский титул — потерять клиентов.

— Ты думаешь?

— Я как-то к ней пристал, и она сама мне рассказала. Да, кстати, она тебя почему-то невзлюбила.

— Почему ты так думаешь? Со мной она была мила, даже предлагала дружбу.

— А мне пыталась сказать о тебе что-то не совсем хорошее. Ну, не вовсе плохое, но попыталась тебя принизить. И сюда вас с дочерью выписала не из благородных побуждений. Просто если бы Жан Мишель просто запретил Эрику этот брак, тот мог накуролесить так, что потом пришлось бы сто лет разбираться. А тут она планировала провести кампанию по дискредитации на месте. Лиза — грамотный юрист и хороший психолог.

— Она с тобой это обсуждала?

— Естественно. По телефону. Настроила меня против вас.

— А Жан Мишель?

— Он все отлично понимает и мирится со всем, потому что любит. Мне Лиза не нравится, на мой вкус она слишком холодная и сухая, хотя и красивая. А для Жана Мишеля другой женщины не существует. Видишь, ты всем понравилась, и де Кассалю в частности. Все попытались за тобой поухаживать, даже вполне женатые люди, кроме него. Просто потому, что это ему и в голову не пришло: он любит Лизу.

Я подумала, что поухаживать за мной, кроме самого Пеллернена, пытался только этот невыносимый фат Корбелон, но не стала на этом акцентировать внимание. Наоборот, спросила, откуда он знает, что я понравилась тому же Жану Мишелю.

— А он мне сказал, что мать Катрин — очаровательная женщина, вдобавок, очень умная, и посоветовал обратить на тебя внимание. Как будто я до этого не обратил. Думаю, он нас поддержит. И Эрик. Ты ему очень нравишься. Он мне сказал, когда вернулся из России:: «если бы Катрин была больше похожа на свою мать, я был бы уверен в нашем счастье». Она похожа на тебя. Но совсем другая. Ты создана, чтобы дарить счастье, а она — чтобы мучить.

Я запротестовала против такого определения, данного моей дочери, но Анри меня остановил.

— Ты смотришь со своей, материнской стороны. А я вижу ее глазами постороннего мужчины. Предсказываю: наш Эрик с ней еще наплачется. Не потому, что она слишком красивая, и все в нее влюбляются, а потому, что слишком эгоцентричная. Именно так. Не эгоистка, а эгоцентристка. Я вижу, у нее есть цель, и все вокруг должно служить этой цели. Даже ты, ее мать.