Свет в заброшенном доме - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич - Страница 30

– Ака, смотрите, одна дойная! – обрадовалась Зулейха. – Вымя чуть не лопается!

И правда, чёрно-золотистая корова еле тащила своё вымя, в котором было не меньше ведра молока. Даст ли она себя поймать? Может, попробовать её подоить? Не успел я заикнуться, девчонки сразу согласились. Они тоже, оказывается, как раз об этом думали.

Я приблизился к корове, протягивая пучок травы: корова пошла ко мне, лениво отмахиваясь хвостом от мух. Она сжевала траву, лизнула мою ладонь, словно спрашивая, нет ли ещё. Мы быстро нарвали охапку травы, бросили перед коровой, а я зашёл сзади, протянул руку к вымени. Корова не шелохнулась. Значит, её можно подоить!

– Чернушка, неси сюда кастрюлю.

Я зажал между коленей кастрюлю, как, бывало, делала мама, поплевал на пальцы и начал доить; вначале о дно кастрюли билась тоненькая, жидкая струйка, но потом молоко полилось толстой, с палец толщины, струёй. Кастрюля наша мгновенно наполнилась.

Девочки взяли кастрюлю и понеслись, хихикая, к железной дороге, где оставили Рабию и Амана. Они должны были принести ещё какую-нибудь посуду. Вот тут-то и раздался окрик:

– Эй, воры!

Мы были окружены четырьмя ребятами. Ко мне приблизился мальчишка с выдающимся вперёд, как капот машины, лбом, толкнул в грудь.

– Не толкайся, – сказал я, отведя его руку.

– Буду толкаться! – С этими словами Лоб левой рукой взял меня за грудки, а правой так заехал по уху, что из глаз моих посыпались искры.

Нет, от этих, видать, легко не отделаешься. Чуть спуску дашь, самого отлупят почём зря, а там и до остальных доберутся. Ещё в детдоме Куршермат научил меня драться головой. Целься в сердце, говорил он, и неожиданно с разбега бей головой, какой угодно силач скопытится, а там уж оседлай его, как необъезженного жеребца, и лупцуй, пока не устанешь.

Я вырвался из рук Лба, отступил шага на три-четыре, разбежался и… саданул головой. Правда, попал я не в грудь, где сердце, а прямо в лицо Лба.

– Ых! – выдохнул Лоб и упал навзничь. Я обернулся, чтоб боднуть и других, но куда там: они все повисли на мне, кто на шее, кто на ногах, кто на плече. Усман с криком кинулся было на помощь, но бедняга получил такого пинка, что отлетел далеко в сторону. В это время на помощь друзьям подоспел Лоб, общими усилиями они повалили меня на землю. Лоб сел мне на живот:

– Ну как теперь?

Боли я не почувствовал, потому что увидел: Усмана тоже оседлали два молодчика.

– Нет, нет! – заорал я и не знаю, откуда во мне столько сил появилось, раскидал ребят, как беспомощных щенков. В этот миг подоспели запыхавшиеся Зулейха с Дильбар. Нас стало один на одного.

Я ещё раз боднул Лба, оседлал его, как он меня, и лишь после этого поинтересовался:

– Ну каково самому теперь?

Видя, что главарь повержен, его аскеры бросились врассыпную.

– Бежим скорее, – предложила Зулейха, – они могут привести родителей.

Премия Амана

Идём через какой-то большой кишлак. Говорят, у сироты семь желудков, и один из них постоянно пуст. Если это правда, то они у нас пусты все семь, да ещё такие концерты задают, хоть уши затыкай.

Неожиданно до нашего слуха донеслись ревущие голоса карная и сурная, грохот дойры. Где-то поблизости, видать, шла свадьба. Когда у нас в кишлаке играли свадьбу, я сажал на плечи младшенького и отправлялся на торжество. Оттуда мы возвращались, обычно угостившись пловом или шурпой. Повара не расспрашивали, кто ты, откуда, рассаживали всех вокруг врытых в землю громадных котлов, раздавали по нескольку штук лепёшек, по чашке плова или шурпы. Быть может, и здесь такие же обычаи, решили мы. Если каждый получит по две лепёшки, у нас будет целая куча хлеба…

Наши приятные мысли прервал мальчишка, который выехал из калитки верхом на чёрном козле. Завидя нас, испугались и мальчик и козёл.

– Эй, парень, а где тут свадьба? – спросил я.

– За железной дорогой.

– А что за свадьба?

– Сын героем с войны вернулся, вот и справляют свадьбу. – Мальчик соскочил с козла, взял его за бороду и стал втаскивать в калитку.

Обрадованные, мы пошли дальше. И представляете, когда мы были почти у цели, чуть всё дело не рухнуло. Обычно на свадьбе собираются почти все детишки кишлака. Так было, конечно, и здесь. И вся беда в том, что ребята играли на пустыре, неподалёку от дома, где играли свадьбу. Сорванцов здесь было столько, что я подумал ненароком, уж не одни ли дети обитают в этом кишлаке.

– Цыгане пришли! – разнеслось среди них.

Нас тотчас окружили плотным кольцом.

– Эй, цыганочка, – дёрнул мальчишка в новой тюбетейке за рукав Дильбар, – гадать умеешь?

– Нет, – отрезала Чернушка.

– А что умеешь?

– Бить по головам палкой!

– Ишь ты, какая языкастая! – удивился Новая Тюбетейка и дёрнул Зулейху за подол: – Эй, девочка, спляши нам!

– Не умею я.

– Вай, а что же умеешь?

– Отрывать длинные языки!

Ребята заржали, потом твёрдо пообещали не выпустить нас, бродячих цыган, пока чем-нибудь да не ублажим их. Пробиться сквозь строй нечего и помышлять, среди ребятни были такие, хоть завтра бери в армию.

– Хотите афанди расскажу? – сдался я.

– Что ещё за афанди?

– Ну, смешные такие анекдоты.

– Давай, давай!

– Только отойдите немножко, а то мои младшенькие боятся. Если рассмешу, хлеба дадите?

– Ты рассмеши вначале.

– Жил-был афанди. «Год твоего рождения?» – спросили у него однажды. «Дракон», – ответил Насреддин. «Как так, – удивились люди, – а раньше ты говорил, что Змей». – «Так он был змеем, когда я родился. Неужели вы думаете, что он не вырос за пятьдесят лет, сколько я живу на свете».

Я поглядел на ребят, ожидая взрыва смеха. Куда там, даже не улыбнулись, а некоторые поморщились, словно съели кислый плод.

«Попробую-ка что-нибудь другое», – решил я.

– Напился однажды афанди пьяным, заявил, что он лев, и стал дебоширить на улице. Прослышал об этом падишах, разгневался, велел привести Насреддина. Когда Ходжу доставили во дворец, падишах сказал, что львом сего государства является он, падишах, что двум львам тут нечего делать. Афанди-льва придётся повесить. Вскочил при этом Ходжа Насреддин, обе руки приложил к груди: «Но я не лев, ваша милость, а львёнок только!»

Товба, придурки, что ли, эти дети, опять ни один не засмеялся. Стоят с кислыми лицами, и всё тут! Не тронул их и третий анекдот, и четвёртый, хотя под конец сам я хохотал до упаду.

– Нет, – заявили они, – ты лучше спляши.

«Ну, – думаю, – всё. Не видать нам ни жирного плова, ни шурпы, обжигающей губы, ни ароматных лепёшек…» Тут вдруг толкает меня в бок Аман и спрашивает тихонько так:

– А может, стихи им почитать? А ведь и правда!

Аман какое-то время стоял, подняв к небу глаза, потом вдруг начал декламировать, красиво размахивая руками и кивая головой:

– Фи! – фыркнула толстенькая, как колобок, девочка, стоявшая напротив Амана. – Какое же это стихотворение, и дурак так может…

Слова девочки здорово задели Амана. А когда он злится, у него взбухают вены на шее, глаза начинают метать молнии. А сейчас он разозлился в тысячу раз больше, чем когда-либо. Теперь не успокоится, пока не сквитается с Колобком.