И на погосте бывают гости - Тучков Владимир - Страница 24

Удар был чудовищным. Почти сразу же последовал взрыв. Жуков и Самарин умерли мгновенно, без мучений. И даже без осознания приближающейся кончины. А Жуков, так тот в момент столкновения даже испытывал радость и облегчение, сидя спиной к грейдеру и видя, как начал отставать джип.

Военный джип мрачного болотного цвета немного постоял на вершине Левковой горы, затем развернулся и радостно поехал обратно, к месту своей дислокации.

Никодимов, узнав о «несчастном случае», понял, что оказался прав. Маньяк – совместное детище военных и фээсбешников. Исходя из этого, необходимо было разрабатывать новую стратегию.

Дело это было непростое. И работа предстояла предельно осторожная. Потому что, во-первых, в отделе серийных убийств не было переизбытка сотрудников. Во-вторых, если бы даже «лишние люди» и были, то все равно каждого из них Никодимову было бы жалко потерять. Все-таки, что бы там ни говорили, это было милицейское братство. Каждым своим сотрудником майор дорожил не как средством для решения тех или иных розыскных задач, а как своим товарищем. В-третьих, и самому Никодимову страшно не хотелось помирать. Помирать непонятно во имя чего. В конце концов, маньяком больше, маньяком меньше…

И он начал, не обращая внимания на регулярные нагоняи от начальства, терпеливо ждать, когда же лишенный профилактики микропроцессор Маньяка начнет глючить и сбоить, когда в его шинах данных начнет пропадать информация, а счетчик команд начнет дребезжать, выдавая адреса несуществующих областей памяти. Тут-то он либо издохнет самостоятельно, либо попадет в безжалостные объятья следователя по особо важным делам.

И тогда уж он не упустит своего звездного часа. Либо резко пойдет на повышение. Как в этом случае сохранить жизнь, Никодимов пока не думал. Но был уверен, что дело это вполне реальное, потому что, имея на руках доказательства, можно будет шантажировать лубян-ских костоломов тем, что в случае его смерти доказательства автоматически поступят в New York Times, a заодно и в Washington Post.

Либо поступит несколько по-иному, с гораздо большей для себя выгодой, материальной. Попросит политическое убежище в США, а там издаст книгу, в которой подробно изложит охоту на монстра, выращенного в подвалах Кей-Джи-Би. Гонорара должно хватить на всю оставшуюся жизнь.

Однако Никодимов ошибался. Сильно ошибался. Гибель двоих его лучших парней имела иное объяснение. Абсолютно рациональное. Полковник Аккуратов пришел в столь сильное волнение, которое стоило жизни двоим операм, потому что две недели назад из части сбежал не какой-то там идиот, который зарезал грибницу, а куда более опасный идиот.

И сбежал он не с пустыми руками, а похитив рабочие радиочастоты и секретные коды, единые для всех ракетных войск стратегического назначения. Это было установлено доподлинно. К вящему ужасу полковника, в тумбочке беглеца обнаружили дневник, из которого было ясно как дважды два, что выродок намерен продать частоты и коды какой-либо иностранной разведке. А потом на эти деньги «достойно жить на Бродвее или на Уолл-Стрит».

Конечно, если бы на такой поступок решился офицер, имевший доступ к сверхсекретным данным, то Аккуратов большой беды в этом не усмотрел бы. И не стал бы всеми правдами и неправдами скрывать чрезвычайное происшествие. Сразу передал бы секретный рапорт в штаб округа. А там пусть ловят. С командира части в этом случае был бы спрос невелик. Не распознал паршивую овцу, которая завелась в здоровом стаде. Максимум выговор без занесения, за потерю бдительности.

Однако в данном случае имела место преступная халатность, допущенная при хранении важнейшей государственной тайны. Поскольку ефрейтор не имел доступа к кодам и частотам. И вся эта катавасия вполне могла закончиться трибуналом. Этого не хотел не только полковник Аккуратов, но и весь ракетный полк, который души в нем не чаял.

Старшим офицерам он был как родной брат, старший в семье, несущий ответственность за её благополучие после кончины отца.

Младшим – как родной дядюшка, младший в семье отца или матери, который ещё не успел позабыть нужды молодости и смотрел на некоторые завихрения, ей свойственные, снисходительно, а то и с плохо скрываемой завистью.

Для рядового состава Аккуратов был, несомненно, отцом родным, который коль наказывает, так за дело. А коль пожалует чем, так от всей души.

Все прекрасно понимали, что если вместо Аккурато-ва придет кто-нибудь другой, то от этого может сильно не поздоровиться как всему личному составу, так и каждому отдельно взятому винтику прекрасно отлаженной машины.

Что же касается вероятности того, что сбежавший ефрейтор Головков выйдет на агента иностранной разведки, что тот ему поверит и купит секретные коды и частоты, то она была смехотворно мала.

Но если бы даже случилось худшее, то, получив в руки русские стратегические секреты, ни одна держава не стала бы, воспользовавшись ими, развязывать ядерную войну, которая неизбежно привела бы к гибели всего человечества.

Угроза трибунала была для Аккуратова гораздо реальней и страшнее.

АППЛЕТ 30.

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Следопыт спал. Спал неспокойно. Что можно было бы проверить, приподняв его веки, под которыми с бешеной скоростью вверх-вниз-влево-вправо дергались зрачки.

Следопыту снилось, что он гоняется за Маньяком по всей Москве. Несколько раз он хватал его за воротник куртки, но тщетно, Маньяк неизменно вырывался. И несся по улицам, не обращая внимания на машины. По пожарным лестницам взбирался на дома и начинал перепрыгивать с крыши на крышу. Откидывал крышки колодцев и полз, как змея, в тесноте и кромешном мраке.

То же самое проделывал и Следопыт, не ощущая ни усталости, ни одышки, ни страха. И все время он видел лишь черную спину Маньяка. Точнее – спину черной куртки. И затылок, который закрывала белая, спортивного типа, шапка.

В конце концов они оказались на крыше Трейд-бан-ка. Деваться было некуда. Внизу было семьдесят метров пустоты, заканчивавшейся асфальтом. Следопыт вспомнил – и во сне удивился, что ему это вдруг пришло в голову, – как лет тридцать назад, когда его ещё не было на свете, один американский авангардист спрыгнул с небоскреба на расстеленный внизу холст. Получилась картина. Очень дорогая картина…

Маньяк затравленно обернулся. Даже, показалось Следопыту, зашипел, как змея.

Нет, это была не шапка, а глухая белая маска, шлем с прорезями для глаз.

– Сними, – сказал Следопыт, – и я ничего тебе не сделаю. Отпущу.

– Как бы я тебе что-нибудь нехорошее не сделал, – огрызнулся Маньяк ссинтезированным голосом и рассмеялся.

– Кто ты? – совершенно бесхитростно, как это бывает лишь во сне, спросил Следопыт.

– Ты, – абсолютно точно воспроизвел интонацию Следопыта Садист.

И вдруг его маска начала подсвечиваться зеленоватым светом, словно это был жидкокристаллический экран. И тут же на ней появилось лицо Следопыта. Секунд через пять его сменил Танцор… Потом Дед… Стрелка… Весельчак… Председатель… Чика… Завьялов…

Изображения все быстрей и быстрей сменяли друг друга. И наконец слились в сплошное мерцание, бешеное мерцание, способное свести с ума.

– Летит! – крикнул Следопыт и резко вскинул вверх правую руку.

Маньяк инстинктивно посмотрел в небо. И в этот момент получил страшный удар ботинком по голени. Скорчился от боли, завыл. Следопыт сдернул маску.

Под ней оказал Стрелок, который раньше был Оси-повым.

– Осипов? Ты? – изумленно воскликнул Следопыт.

– Нет, я Рома Родионов, – придя в себя от боли, злобно прошипел Маньяк. – Это ты у нас Осипов. Забыл уже, ментяра?!

Следопыту стало страшно. Он понял, что сейчас у него пополам расколется голова…

…и проснулся.

Сон помнил отчетливо. В мельчайших подробностях. И чем больше он над ним размышлял, тем больше утверждался в мысли о том, что Родионов-Стрелок наиболее подходит на роль Маньяка.