Люблю, убью, умру... - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 55

— Господи, да я с превеликим удовольствием… — Достаньте мне морфия. То количество, которое позволило бы мне уйти… от нее!

Андрей имел в виду Дусю, впрочем, Самойленко, который был в курсе его истории, сразу все понял.

— Вы и так находитесь далеко от нее… м-м-м, от Евдокии Кирилловны, если я не ошибаюсь…

— Нет, она рядом, — отрывисто произнес Андрей и машинально огляделся по сторонам.

В больничном саду царило мирное спокойствие. Была как раз середина лета, на клумбах цвели цветы, пели птицы на деревьях, пациенты бродили по аллеям, многие в сопровождении сестер милосердия. Кто-то долго и весело смеялся в дальнем конце сада…

— Что вы, голубчик, сюда не пускают посторонних!

— Вы не понимаете… — И, путаясь и сбиваясь, Андрей стал объяснять, что Дуся всегда рядом с ним. Потому что она ходит по той же земле, под тем же небом, они дышат одним воздухом. А это невыносимо — ощущать прелесть любимой девушки, недоступной и жестокой. — Знаете ли вы, что красота убивает? Ее, Душна то есть, красота убивает меня… Достаньте мне морфия!

— Здравствуйте, детки, — тихим голосом произнесла Нина Ивановна. — Как хорошо, что вы приехали…

— Мамочка, но не могли же мы допустить, чтобы ты встречала Новый год одна! — возмутился Саша.

Я заметила, что дома, у матери, он становится немного другим — чуточку инфантильнее, что ли, словно в этих стенах опять чувствует себя ребенком.

— Лиза, милая, как удивительно все получилось… — вздохнула Нина Ивановна с особым выражением, и я поняла, о чем она.

Да, когда я ехала к вам прошлым летом, то никак не ожидала, что встречу здесь свою судьбу, — философски кивнула я.

— Дождь был…— прошептала она, садясь за стол. — Ты помнишь?

— Не дождь, а самый настоящий ливень! — энергично воскликнул Саша. — Я весь до ниточки промок… Захожу в дом и встречаю в гостях у мамы удивительную девушку!

Я покраснела, но моя будущая свекровь, кажется, ничего не заметила.

— Если бы не моя научная работа, я никогда бы здесь не оказалась, — заключила я.

— Слава Серебряному веку! — Саша истово поцеловал меня, потом Нину Ивановну.

— Нет, это все дождь… — повторила она с таинственным, значительным видом. — Ты, Лиза, хотела уехать, но осталась — — из-за дождя.

Не могу сказать, что я особо разбираюсь в людях, но Нина Ивановна очень мне нравилась. По-моему, редко кто испытывает подобные чувства к будущей свекрови. В ней было тихое, бесстрастное спокойствие, и я была уверена, что никогда она не станет скандалить и плести интриги в нашей семье.

С первого взгляда она казалась очень старой — благодаря тому, что двигалась и говорила медленно, а голос ее едва ли превышал полушепот. Но потом я поняла, что возраст тут не имеет значения, просто у нее такая манера, такой характер — никогда и ни в чем не переступать границы полутонов.

Это я предложила встречать у нее праздники, и Саша радостно, даже как будто с облегчением, согласился. Он любил меня больше, чем мать, поэтому мне было немного совестно перед ней.

— Если тебя это не будет напрягать… — сказал он тогда.

— Господи, Саша, о чем ты? Нина Ивановна — сущий ангел…

Радовалась ли она тому, что у нее наконец-то появится невестка, или печалилась — неизвестно. Наверное, все-таки была довольна — по некоторым признакам я сделала вывод, что она против меня ничего не имеет. В высшей степени философичная женщина!

Мне нравился ее дом.

Он был старый, и внутри, над деревянными половицами, разливалось ровное тепло, незаметное и приятное. Обстановка была старой, но не бедной, а какой-то очень благородной. Вещи из прошлого, когда-то принадлежавшей предкам Нины Ивановны. Наверное, было здесь и что-то, что осталось после Андрея Калугина.

Старые венские стулья с плетеными сиденьями, круглый стол, покрытый длинной тяжелой скатертью с бахромой, красный абажур на лампе над ним, который после долгих лет презрительного забвения снова вошел в моду. На комоде, на кружевной салфетке, стояли фотографии в рамках, бюст Вольтера, темная иконка Божьей Матери в серебряном окладе, лекарства в склянках.

Я словно видела все это впервые, и чем дальше, тем сильнее дом мне нравился. Здесь жил Саша. Здесь все было пропитано прошлым, и, если напрячь воображение, можно было с легкостью представить, что сейчас на дворе какой-нибудь пятидесятый или шестидесятый год…

У Нины Ивановны было огромное количество банок, баночек и прочих сосудов, в которых хранились всевозможные варенья и соленья. Варенья припасено больше — Сашина мать была явной сладкоежкой, и мне это тоже казалось почему-то очень привлекательным.

И лишь новенький современный телевизор с внушительным экраном немного портил общее впечатление, словно напоминая о том, какой год сейчас на дворе. Но его, этого вестника третьего тысячелетия, «усмирял» мраморный пожелтевший слоник, стоявший сверху, посреди кружевной квадратной полянки, один угол которой чуть-чуть свешивался на экран.

Красный абажур бросал отсветы на все, но мне этот свет не казался тревожным вопреки распространенному мнению. Он был уютным и праздничным.

Золотой чай плескался в чашках с тонкими фарфоровыми стенками, потускневшие мельхиоровые ложечки лежали возле хрустальных розеток с вареньем, которое рубиново рдело в них…

Я совсем некстати вспомнила Дениса. Скорее всего, именно из-за этих рубиново-гранатовых красок, преломлявшихся в хрустале. Как бы вернуть ему чертов браслет, в то же время не связываясь с ним напрямую? Наилучшим вариантом было встретиться с Ромой Пеньковым и передать браслет через него.

Денису здесь бы точно не понравилось. «Мещанство… — презрительно сказал бы он. — Пусть эти слоники хоть тысячу раз входят в моду и выходят из нее, все равно — мещанство. А варенье, Лис!.. Отвратительное варенье в чудовищных количествах, которым запасаются скучные провинциалы! В нем же не осталось ничего полезного, одни углеводы…»

Я так хорошо изучила Дениса, что почти дословно могла угадать, как бы он охарактеризовал то место, в которое я попала. Денис был рядом, как я ни гнала его из мыслей. Призрачным контуром он сидел в небрежной позе на диванчике, покрытом тигровым покрывалом, положив ногу на ногу, и сквозь зубы отчитывал меня. «Лис, как ты можешь это терпеть… Посмотри вокруг — старье, которое давно пора выбросить на помойку, вместе с этими уродливыми мельхиоровыми ложками и скатертью с бахромой! А этот твой Саша… Он что, не состоянии преобразить свой отчий дом, купить матери новую обстановку?»