Разыскиваются... - Триз Джефри - Страница 16

– А ну-ка, молодые господа, как ваша фамилия?

Свесившись с велосипеда, на них уставился полицейский.

Глава десятая

«Конец пути»

Констебль был толстеньким и, на их счастье, очень болтливым человеком. Прежде чем они успели обернуться и взглянуть на него, он уже продолжал на своем характерном открытом северном говорке:

– Да разрази меня Бог, если это не та самая девица! «Они, так и есть, – сказал я сам себе, еще не успев свернуть за угол, – те самые, которые удрали от родителей там, на Юге». А сейчас вот она, как вылитая!?.

– Что это он говорит? – недоумевающе спросила Энн.

– Позвольте, – запротестовал Дик с напускным спокойствием, – но вы явно ошибаетесь.

– Да нет, боюсь, что не ошибаюсь. Вон брови-то у нее какие, точь-в-точь как в особых приметах сказано. Но, положим, я ошибаюсь, все равно потрудитесь-ка. ответить на один-другой вопросик. Ну вот, например…

К счастью, в этот самый миг в дверях магазинчика показался Лайэн. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы сразу оценить положение.

– В чем дело, констебль? – легко и спокойно произнес он. – В чем дело?

Констебль обернулся с торжествующей улыбкой, которая сразу застыла и стала более почтительной, когда он встретился глазами с немигающим, холодным взглядом Лайэн а.

– Дело в том, сэр, что у меня есть основание подозревать, что этот парень и девица – не кто иные, как…

– Тс-с! – поспешно прервал его Лайэн, драматическим жестом приложив палец к губам.

Вздернув брови, художник деланно обвел тревожным взглядом пустынную деревенскую улицу и продолжал:

– Лучше не произносить громко этого имени, господин офицер.

Полицейский так и подскочил, и казалось, что, если бы не ремешок каски, от изумления у него отвалился бы его массивный двойной подбородок.

– Как, сэр? Вы – с этими молодыми людьми? Художник таинственно усмехнулся:

– Я гувернер Принца и Принцессы и совершаю с ними путешествие по Англии. – И, подмигнув Дику, он продолжал уже более почтительным тоном: – Ваше королевское высочество уже успели объяснить этому…

– Н-нет, мы… мы еще не успели, – волнуясь, проговорил Дик. Мозг его лихорадочно работал, стараясь предугадать, какую штуку художник изобретет на этот раз.

– Видите ли, констебль, их королевскому величеству очень понравилась ваша смекалка, позволившая вам их опознать, но поскольку они путешествуют инкогнито, то были бы вам признательны, если бы их имена пока не были преданы гласности.

У полицейского глаза полезли на лоб. – Мое дело труба!

– Нет уж, пожалуйста, без труб, сэр! – Лайэн увещевающе поднял руку. – Никаких флагов, знамен, оркестров! Да я и вообще сомневаюсь, чтобы здешние музыканты знали национальный гимн Сан-Марино.

Никак нет, сэр, сами сомневаемся! – отрапортовал полицейский, отирая носовым платком взмокший затылок.

– Тем лучше. Пусть местное население продолжает свои обычные повседневные дела, – великодушно скомандовал Лайэн, – так чтобы Принц и Принцесса могли наблюдать уклад жизни англичан в его естественном виде.

– Слушаю, сэр! Продолжать повседневные дела! – Полицейский выпятил грудь колесом и окинул деревню орлиным взором.

На ленивой, залитой солнцем деревенской улице не было ни души. Но, появись хоть кто-нибудь в этот миг и рискни он заняться каким-либо необычным делом, полицейский чин живо водворил бы его на место.

– Будет исполнено, сэр! – отчеканил полицейский. – Я прослежу, чтобы любопытные зеваки не досаждали их величествам.

– Исполняйте, констебль!

– Рад стараться! Простите, сэр, – в его огромной красной лапе появилась записная книжка. – Видите ли, я собираю автографы. Разрешите попросить, сэр… Простите за дерзость…

– Ну, какой разговор! Уверен, что их королевские величества охотно окажут вам эту честь.

И Лайэн аккуратным почерком, оттопыривая языком щеку, вывел: «Его королевское величество Антонио Себастьян Лоренцо Габбо, Наследный принц Сан-Марино, Великий Герцог Сицилии, Граф Сардинии и пр. и пр., Имп.» и «Ее королевское величество Мирианда Скарлатина де-Горгонзола о'Буа», после чего Дик и Энн поставили свои пышные, истинно царские росчерки: «Пр. Антонио» и «Пр. Мирианда».

– Премного благодарен, – запинаясь, пробормотал констебль, у которого от волнения и восторга дух перехватило, – и позвольте осмелиться поздравить их королевские величества с успехами в английском языке. Исключительное произношение!

– Еще бы, – нашелся Лайэн. – Ведь языку учит их не кто иной, как я. А потом припомните-ка – ведь Их Величество бабушка Их Величества была троюродной сестрой Королевы Виктории!

Ах ты Господи, совсем запамятовал! – залепетал полицейский, окончательно смешавшись. Он отступил на шаг, чуть было не перевернулся через собственный велосипед, потом кое-как овладел собой и залихватски откозырял.

Грациозно раскланявшись, именитая троица проследовала вдоль по улице и покинула деревню…

– Уж если врать, – сказал Лайэн через полчаса, когда они, совсем обессилев, все еще катались по траве от хохота, – надо так врать, чтобы ложь была изящной, цветистой, украшенной золотыми кружевами. Я мог бы выдать себя за какого-нибудь Ремзботана из Шеффилда, но это лишило бы полицейского – а заодно и нас с вами – огромного и вполне невинного удовольствия.

– Здорово! Хотелось бы мне взглянуть на этого служивого сегодня в деревенской пивнушке, когда он будет похваляться нашими автографами! – И Дик снова покатился от хохота.

– Все это очень мило, – серьезно произнесла Энн, – но люди продолжают узнавать нас, и трудно рассчитывать, что всякий раз удастся заговорить им зубы забавными историями.

– Положись во всем на Лайэна, – проскандировал Дик. – Положись на Лайэна.

– Э, нет, – возразил художник. – Я не очень-то надежный человек. Она права. Надо что-то придумать.

– Это все ее смешные брови, которые сильно отличаются по цвету от волос, как… как у Джорджа Роби. – Не то чтобы Дику разрешалось посещать такие непристойные и полные соблазнов места, как мюзик-холл, но благодаря афишам и газетам ему была отлично знакома внешность знаменитого комика.

– Достанем в какой-нибудь аптеке перекиси водорода, – предложил Лайэн, – и перекрасим ей брови так, чтобы они сделались светлее волос.

– Ну хорошо, я могу выкрасить брови, а что же делать тебе, Дик? – сказала Энн, тряхнув головой. – Ведь тебя-то полисмен узнал первым – он сам так сказал.

– Я раздобуду для себя пару темных очков-консервов.

– Лучший способ замаскироваться для тебя – это следить за своей прической. Пари держу, что еще никто не мечтал увидать Ричарда Бардейла аккуратно причесанным и с пробором.

– Неудивительно! – закричал возмущенный Дик. Больше они к этой проблеме не возвращались. Со времени их побега из дядюшкиного «Мон Плезира» опасность, что их схватят, с каждым днем уменьшалась. Люди, которые читали газеты или слышали объявление по радио, постепенно забудут о них и станут думать о крикете, кризисе и о десятках других, куда более интересных вещей. У одной полиции долгая память, и, как предупреждал Лайэн, полицейские будут постоянной угрозой месяцы и месяцы спустя после того, как они осядут в каком-либо месте.

– И когда вы устроитесь где-нибудь, – продолжал он, – и найдете работу, то именно тогда-то вас и могут разоблачить. А пока вы бродите по стране подобно тысячам других туристов, вы можете чувствовать себя в относительной безопасности. Но стоит вам где-то остановиться, как пойдут расспросы, и вы наверняка попадете в переплет, если только не научитесь врать вроде меня.

– Мы и то уже учимся, – засмеялась Энн. – Проходим вашу школу. Денег хватит не больше чем на пару дней. Все равно придется куда-то устраиваться.

– Деньги! – усмехнулся Лайэн. – Что вы понимаете в деньгах? Даже тратить их толком вы и то не умеете. Будь вы в «Списках по проверке нуждаемости», – то бишь, безработными, – на деньги, которые у вас есть сейчас, вам пришлось бы дней десять кормить семью и вносись квартирную плату, и арендную плату, и еще Бог весть какую плату. Что ж, правительство подсчитало, что ребятишкам вроде вас, чтобы прокормиться, вполне достаточно трех шиллингов в неделю. Из этого расчета ваших тридцати пяти шиллингов должно хватить месяца этак на полтора.