Присвоенная (СИ) - Бархат Нина - Страница 31

Заставшие меня врасплох слова не давали сделать и вдоха. От ярости потемнело вокруг!

— Так ее зовут Дианой? — переспросила спасенная служанка.

— Да. И она первая, кто сумел убежать. Но, как видишь, вернулась, и теперь уже на правах хозяйки! — и Мика вздохнула снова.

— Да ладно тебе, кто знает, что у них было на самом деле? — вмешался другой голос ('Вера', — вспомнила я). — Ведь каждому известно: отсюда убежать невозможно! Кто пробовал, сразу исчезал без следа… А тут вдруг раз — и всех обманула! Что?то не верится! Я думаю, что на самом деле она и не была служанкой. Это вообще было больше похоже на игру — ничего по — настоящему тяжелого ей не поручали, и хозяин всегда…

— Похоже, не похоже! — сварливо прервала ее старая кухарка. — Нам?то что с того? Ты, Лана, лучше радуйся, что жива осталась, и Кристофа в будущем десятой дорогой обходи, мой тебе совет, — целее будешь! Он спокойный только с виду… А насчет нашей новой хозяйки тоже не обольщайся! Вот увидишь, она не всегда тебя защищать будет, не захочет потерять его расположение.

— Вряд ли это возможно, — мрачно пробурчала Мика, вся в мечтах о жестоком, но красивом и могущественном хозяине.

Последовавшее молчание было прервано юной Ланой:

— Думаете, он любит ее?

Раньше я бы только улыбнулась, услышав подобный вопрос, но сейчас он настолько попал в резонанс с моими собственными мыслями, что я лишь пыталась понять, как к случившемуся относиться. Это выворачивало мой мир наизнанку…

Ответила ей кухарка:

— На то похоже, Лана. Но, как бы то ни было, теперь Диана — наша хозяйка, и еще неизвестно, что она может выкинуть! Так что надо и с ней быть поосторожней…

Я думала, что полностью вжилась в свою новую роль. Я была уверена, что уже ничто не может меня задеть: ни потупленные взгляды, ни страх, ни даже ненависть в глазах тех, с кем я работала бок о бок не так давно. Но я ошибалась! В отличие от Кристофа, которого не волновало мнение людишек, копошащихся под его ногами, я, как оказалось, не могла равнодушно воспринимать сказанное. Я же не давала им ни малейшего повода так говорить обо мне!

Злая до невозможности, я уверенно вошла в кухню и огляделась по сторонам, останавливая взгляд на каждом из присутствующих. И поразилась, как приятно было видеть их перекошенные от испуга лица!

Лана, никчемную жизнь которой я спасла, боялась больше всех. Она боялась меня, свою спасительницу, боялась просто по привычке, даже не зная, зачем я пришла. В ее глазах застыл панический ужас, столь знакомый мне самой…

И внезапно на секунду я вернулась в прошлое: это в моих глазах, а не служанки был панический ужас, а к моему лицу склонялся Кристоф и цедил, сжимая зубы: 'Сколько времени я провел рядом с тобой, видел твой глупый страх, твои слезы… Как же ты…'

И в этот момент я его поняла.

— Не реви, глупая! — бросила со злостью зареванной служанке, и сама удивилась, как властно звучал мой голос. — С сегодняшнего дня будешь моей личной горничной и выполнять будешь только мои приказы! Ясно?

Она, замороженная страхом, молчала. Это разозлило меня еще больше.

— Ты поняла? Если нет, так еще не поздно все вернуть!

— Поняла! — тут же всхлипнула она.

И лишь после услышанного ответа я позволила себе маленький каприз — посмотрела на остальных, отмечая, как они сразу же побледнели.

— А вам хочу напомнить, что иногда за слова приходится отвечать! — и когда они побледнели еще больше, я улыбнулась и вышла из кухни.

За моей спиной возобновился плач Ланы.

Но я не думала о ее горе. Я думала о том, что миг тому назад вдруг поняла суть власти: все находящееся вокруг можно не только увидеть или потрогать, но и… разбить! Безо всяких последствий.

И Кристоф стал ближе на один шаг.

— М — м-м… Диа — а-на…

Мне снился поцелуй.

Легкое, как перышко, прикосновение к губам заставляло откликнуться все тело. Кровь, ринувшись в низ живота, запульсировала там, побуждая к действию. Я повернулась, чтобы вновь найти рот целовавшего меня, и… открыла глаза. Из сна все еще доносилось:

— Диа — а-на…

Вздох разочарования невольно вырвался из моей груди: всего лишь сон! Надо же было так неудачно проснуться.

Потянувшись сильно, до сладкой боли в застывших за ночь мышцах, я, отчаянно зевая, отправилась в ванную и по пути глянула сквозь ступени вниз. Диван был пуст, как и всегда. Мне ни разу не приходилось видеть Кристофа спящим: когда я ложилась, он был еще на ногах, когда же я поднималась, он уже не спал. 'Может, он вообще не нуждается во сне?' — подумала я впервые.

Перед самым моим носом дверь распахнулась, и из ванной появился Кристоф с неизменным полотенцем на бедрах. Его темные волосы влажно блестели после душа.

'Он что, совсем никогда ее не снимает? — Я долго разглядывала цепочку на его груди, пока не спохватилась: — Тьфу, а мне какое дело!'

— Доброе утро, Диана! — улыбнулся он, произнося обыденные слова с ударением — напоминая, что я больше не имею права его игнорировать. Вчера вечером, бросая мне фразу за фразой, Кристоф декламировал их так же театрально в ожидании моего отклика. При этом оставалось четкое ощущение, что он просто тренирует мои рефлексы. К моменту, когда наконец щека коснулась подушки, от раздражения я была готова задушить его голыми руками!

'Терпение, — напомнила я себе, — сделка есть сделка'. Глубоко вдохнув и сосредоточившись, я ответила:

— Доброе утро, Кристоф! — и даже попыталась изобразить подобие улыбки.

— Не могу поверить своим ушам! — его радость могла бы показаться искренней, если бы не насмешливый взгляд. — Диана, это невероятный прогресс!

Я почувствовала, что краснею (только этого не хватало!), и, пробормотав что?то малопонятное мне самой, прошмыгнула мимо него в ванную…

Замешательство было теперь моим основным состоянием. Я не могла понять, как ко всему этому относиться. Насколько фантастической ни казалась бы создавшаяся ситуация, одно было очевидно: я имела для него значение. Огромное значение. На этот вывод наталкивали полные подтекста фразы, выловленные мной из разговоров с ним самим, Мойрой, Дженобом и подслушанные у прислуги. Более того, многие действия Кристофа, ранее совершенно непонятные для меня, теперь, с новым мотивом, обретали смысл.

То, как бдительно он стерег меня (не только ради Мойры, но и для себя), его безумная ревность, когда застал у меня Кайла, маниакальная настойчивость, с которой он искал меня месяц за месяцем, прочесывая страны, и, наконец, то, что мне прощались выходки, которые определенно стоили бы жизни другому…

Но в ответ злая память услужливо подсовывала самые больные воспоминания. Его рука, заставляющая меня смотреть на охотящихся 'псов'. Смертельная усталость от непосильного труда, недостатка сна и кровопотери, когда он пытался сломить мой дух… После детального анализа событий трехгодичной давности я пришла к выводу, что именно это он и хотел сделать. Я только не могла понять: зачем?. Как могли его поступки вязаться с любовью?.. И, наконец, Кайл — моя самая глубокая рана.

Стоило лишь подумать о возможности существования у Кристофа чувств ко мне, как меня накрывала с головой волна столь противоречивых эмоций, что казалось: из?под нее выбраться живой невозможно. Рассудок разрывался от таких несовместимых восклицаний, как детско — восторженное 'Ни фига себе!' и раздраженно — ядовитое 'А не пошел бы он!..'

Но главное, было невозможно забыть, кто он.

Каждое утро меня будил один и тот же сон — шепот: 'Диа — а-на а а…' — и легкий поцелуй, влекший за собой все мое тело. И очень скоро я поняла: это не сон.

…Задумавшись, я долго смотрела на утренний сад за окном. Солнечные лучи превращали остатки тумана в легкие занавеси, сквозь которые проступали очертания старых деревьев. Только теперь, спустя пятьдесят, а может, и сто лет после своей закладки, сад выглядел так, как запланировал неизвестный талантливый садовник: необыкновенно красивым уголком дикой природы. Интересно, хватило бы мужества у меня начать подобное дело, зная, что не смогу увидеть результат из?за быстротечности моей человеческой жизни?..