Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 19

Она пролетела под потолком, над головами, ни разу не перевернулась в воздухе и плотно села на блестящий череп маленького человечка. Поднялся рев и топот. Человечек захохотал, вылез из-за стола и вернул Фабию шапку – знак свободного гражданина. Они выпили.

– А что же девочки, хозяин, а? Как же без девочек на милой родине? – забушевал Фабий.

– Ты слышишь? – процедил Луп. – Во второй раз упоминает о милой родине. Политика, дорогой мой! Запомни это!

– Потерпи, Фабий, девочки придут позже. К полуночи. Сейчас они заняты на улице.

Заметив, что Фабий пренебрежительно усмехнулся, Ганио добавил:

– Есть и кое-что новенькое. Пальчики оближешь, молоденькие. – Тут он приметил блудную свою сожительницу и, чувствуя нечто вроде укола совести, повернул дело иначе:

– Этих новеньких я приберег для вас, господа актеры.

– Да здравствует мудрый Ганио! – заорал Лукрин и в восторге чокнулся с Фабием.

– Особенно для тебя, Фабий, – с завистливой улыбкой продолжал трактирщик. – Впрочем, за тобой любая побежит, это уж как водится.

– На Сицилии рыба ничуть не хуже, чем в Риме, поверьте мне, – сказал Фабий, сделав вид, что пропустил комплимент мимо ушей. И добавил:

– Я бы даже сказал, что лучше. Но дома и арбузная корка вкуснее, чем камбала в пикантном соусе гарум на чужбине.

В самом деле, все бывшие изгнанники, за исключением Волюмнии, которая не проявляла к еде и выпивке ни малейшего интереса, набивали рты так, что за ушами трещало, и запивали жареную рыбу дешевым ватиканским вином.

На конце актерского стола сидели две молоденькие девушки. Одна, светловолосая, капризно оттопыривала губки и одаривала всех заученной улыбкой. Другая, черноволосая, молча сидела рядом. Ее огромные темные глаза робко глядели на Фабия, уложенные в узел длинные волосы были стянуты красной лентой. Она потягивала из глиняной кружки подсахаренную воду и не спускала с Фабия глаз. Навязчивая ее настойчивость наконец привлекла внимание Фабия. Он подумал, что где-то уже встречал эту девушку, и посмотрел внимательнее. Девушка не отвела глаз. Глаза ее сияли и улыбались ему, как давнему знакомцу. Он отвернулся, но через минуту посмотрел снова.

Лукавые искры брызнули ему навстречу. Он прикинулся равнодушным, продолжал есть и пить и слушал Кара, который рассказывал ему, как они тут прожили без него целый год.

– Ты же знаешь, я все тяну один, – внушительно произнес Кар и покосился на Фабия: что, мол, тот на это скажет. Увидев, что Фабий молчит, он продолжал:

– Все на мне держится. Я-то на сцене как дома. А старый Ноний – это же просто срам. Это провал. Нам пришлось взять одного молодца, Мурана, и двух девчушек. Я думаю, ты с этим согласишься…

Фабий доел и перевернул кружку вверх дном. У него теперь великолепное настроение, радость его рвется наружу. Архимим, главное лицо труппы, его тщеславию льстила возможность показать, кто заправляет в труппе и как заправляет.

– Покажи-ка мне новичков! – громко приказал он Кару. Трактир притих, все уставились на актеров.

Тит Муран был хорош собой. Вьющиеся волосы, подернутые поволокой глаза, мягкий и гибкий голос.

– Что-нибудь из Катулла, юноша, – приказал Фабий и, эффектно сложив руки на груди, прислонился к стене.

Молодой человек поклонился и начал:

Фабий жестом остановил юношу.

– Не понятно, почему все выбирают эти унылые стихи? Почему не вот это, например?

– Ты слышал! – наклонился Руф к Лупу. – Ни раба, ни клопа, ни паутины. Подстрекательством попахивает, а?

– Да брось ты, пей лучше! У него ведь и впрямь ничего нет!

– Продолжай, Муран, – велел Фабий.

Юноша покраснел, он не мог продолжать, он не знал этих стихов. Фабий усмехнулся.

– А стойку умеешь?

Муран неуверенно посмотрел на грязный пол. Потом на свои руки и опять на пол.

– Чистюля! – язвительно бросил Фабий.

Юноша наклонился, решительно уперся ладонями в грязный пол и сделал неуверенную, неумелую, колеблющуюся стойку.

Фабий окинул взглядом зал и исподлобья усмехнулся. Никто не успел и глазом моргнуть, как он вскинул свое сильное тело на стол средь кружек, опираясь на одну руку, даже хмельная тяжесть в голове ему не помешала.

Буря аплодисментов. Фабий принял их с улыбкой и сел. Скавр потряс своей кружкой и восторженно заорал:

– Ясно вам! На одной руке! На столе! Мой сын!

– Ну, придется тебе поучиться, Муран. Следующий!

Юноша отправился на свое место, будто его водой окатили, и по знаку Кара к Фабию подошла темноволосая девушка. Она шла легко, мягко ступая, огромные горящие глаза не отрывались от Фабия.

– Красивая девушка! – раздался чей-то голос.

Фабий почувствовал беспокойство. Эти глаза выводили его из равновесия.

Он понимал, что весь трактир смотрит на него, и принял вид господина, разговаривающего с рабыней. Выпитое вино разгорячило его.

– Что ты умеешь?

– Танцевать.

– Танцевать… – Он неприятно засмеялся. – И это все? Больше ничего?

Она откинула назад голову:

– Больше ничего.

– Маловато ты умеешь, девушка. Ну, увидим. Ноги покажи! – приказал он и сам с удивлением услышал свой хриплый голос. Голубой хитон прикрывал ее колени. Она отступила на шаг. У нее были стройные лодыжки.

– Выше! Подбери хитон!

Скавр встал, навалился на стол и пьяно заорал:

– Так, так! Выше! Выше!

К нему присоединился маленький толстый Руф:

– Выше! Выше!

Девушка стояла не шевелясь, как бы не понимая, к ней ли обращаются.

– Что смотришь? Не поняла? Подними хитон!

Она покраснела, краска разлилась по шее и плечам. В глазах загорелось упрямство. Она не пошевелилась.

Вино распаляло Фабия, а неожиданная стыдливость девушки только раззадоривала его. Он шагнул к ней, потянулся было к хитону. Девушка изо всех сил ударила его по руке и убежала. Никто даже опомниться не успел.

Все хохотали. Фабий стиснул зубы и побледнел. Такого с ним еще никогда не бывало. И это на людях. Ладно же, и он ловко обратил все в шутку:

– А ведь прелестно! Целомудренная девица будет танцевать Ио, бегущую от Зевса. – Он рассмеялся, но смех его звучал не без фальши. Тогда он властно махнул рукой.

– Кто еще?

Ганио поворачивал над огнем вертел и ехидно ухмылялся.

Блондинка подлетела козочкой, она сыпала словами и улыбками. Звали ее Памфила. Сверкая белыми зубками, она, чтобы показать себя, повернулась на месте и плотоядным, источающим кармин ротиком затараторила роль благородной римской девушки, влюбленной в гладиатора.

Сделав вид, что Памфила ему понравилась, Фабий смотрел на нее пьяными глазами и улыбался. А когда она кончила свои вздохи по гладиатору, он посадил ее рядом с собой и стал угощать вином. Но мысли его улетели следом за другой – за той недотрогой. Он был взбешен.

Скавр, уже совершенно одурманенный вином, обнял горшечника и, словно стараясь перекричать шторм, орал ему в ухо:

– Сын-то мой каков! Молодец, а?

И затянул песню, если это вообще позволительно было назвать пением: