Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 18

– Сынок! Мальчик мой! – завопил он, обезумев от радости. – Ты опять со мной, хвала богам!

Фабий подхватил, расцеловал и закружил отца, хоть тот был верзила не меньше его самого.

– Как рыба ловится, отец?

Отовсюду сбежались дети, целый рой, и те, что постарше, кричали:

– Ой, Фабий вернулся! Дядя Фабий здесь!

Затибрские дети помнили Фабия. Он всегда потешал их фокусами. Дети бросились к обезьянке.

– Она ваша, дети, – сказал Фабий. – Только обращайтесь с ней хорошо.

Дети запрыгали, заплясали от восторга и тут же чуть не задушили Симку от радости.

Отец с гордостью вел сына домой. В дверях им обоим пришлось пригнуться.

Огня в очаге под медным котелком не было, повсюду, куда ни кинь взгляд, рыбацкие снасти. В углу постель: прикрытая попоной солома. Беспорядок, грязь. Фабий поморщился.

– Сдается мне, блох тут больше, чем рыбы, отец мой. Вонь-то, а? Грязи что-то многовато. Тут женщина нужна! Отчего ты не женишься, отец? – Фабий весело посмотрел на крепкого старика.

Скавр укоризненно поглядел на смеющегося сына:

– Мне скоро семьдесят!

– Да это когда еще? – засмеялся Фабий и продекламировал:

Старый рыбак захохотал и крепко хлопнул сына по спине:

– Перестань, проказник! Ты вот лучше женись. У меня в твоем возрасте трое карапузов было…

– Вот видишь, что ты натворил, несчастный! – произнес Фабий, сопровождая свои слова величественным жестом. – И мне дорогою твоей отправиться, старик? Супругом был бы я негодным…

– Ты и так негодник. Неужели тебя и изгнание не укротило?

Фабий звякнул монетами.

– Что я слышу! – Рыбак поднял густые брови. – Похоже на золото!

– Ясное дело, – усмехнулся Фабий. – Кто копит, у того и деньги есть.

Сбережения, с Сицилии…

– Ах ты кутила, – теперь уже смеялся старик. – Так от страху и помереть недолго: у Фабия и деньжонки завелись!

– А все-таки это правда. Ну, отец, ладно: тебя я нашел в добром здравии, дом повидал, а главное, носом почуял. Постелю-ка я себе, пожалуй, во дворе. А теперь пошли на Субуру в "Косоглазого быка". Там соберется вся наша компания, должен и я там быть. Повеселимся на славу. Идем! ' Теперь сын вел отца. Но едва они выбрались из лачуги и вышли на вечереющую улицу, как их окружили люди из соседних домов. Все уже знали, видели, слышали, что Фабий вернулся. Толпа росла, сбегались все новые и новые люди. Грузчики с Эмпория, рыбаки, поденщики, лодочники, подмастерья из пекарни, шерстобиты, уличные девчонки в коротеньких туниках, работники с мельницы. Вся огромная затибрская семья. Вот он и опять здесь, с ними. И они кричали, улыбались ему, обнимали его, засыпали вопросами.

– Никуда я, мои дорогие, от вас не денусь! Для вас у меня всегда найдется мешок, набитый шутками, – орал Фабий, – завтра тоже день будет.

А теперь я тороплюсь…

– К девчонке, а?

– Вот именно, к девчонке!

Этот довод они приняли, но еще немного его проводили, чтобы убедиться, что этот ветрогон Фабий веселья своего в изгнании не растерял и что свое они от него получат.

Трактир "Косоглазый бык" стоял в тихом переулке на Субуре, в самом сердце Рима. При этом он не особенно бросался в глаза: скрывала его широкая, подпертая толстыми столбами кровля с навесом. Над входом висел щит, па котором была изображена голова быка с невероятно косыми глазами.

Вход освещался двумя чадящими факелами. Здесь все было дешево: секстарий вина и кусок хлеба с салом стоили три асса.

В помещении, потолок которого держался на восьми четырехгранных колоннах из дерева, было просторно и даже светло. На каждой грани колонны висел глиняный светильник, добавляя света, в глубине пылал очаг, и там над огнем непрерывно вращались вертела. За столами полно народу, на столах лужи вина и жирные пятна.

Фабий резко распахнул дубовые двери:

– Эгей, приятели! Приветствую вас!

В ответ из всех углов раздались восторженные крики и хлопки: "Фабий!

Вот и он! Я тебе говорил, что придет! Фабий без вина, что рыба без воды…

Возможно ли?"

Трактирщик Ганио, облаченный в некогда белый фартук и замасленный колпак, уже бежал к Фабию, чтобы обнять и поцеловать его. Горьковат, правда, был этот поцелуй: ведь Ганио знал, что Волюмния, когда полегче была, наставляла ему рога и с Фабием. Но время все лечит. Фабий-то по крайней мере мужчина, а теперь эта подлая шлюха готова валяться с любым щенком, а над Ганио люди потешаются.

– Привет тебе, Фабий!

– Фабий! Привет!

Актер осмотрелся и тут же заметил могучую тушу Волюмнии, она странно мелкими и осторожными шажками расхаживала по трактиру и разносила кружки с вином.

– Ну, как дела? Ходишь ты, как по иголкам. Болит небось задница? А, болит?

Волюмния улыбнулась с трудом, но не без гордости.

– Клянусь, Геркулесом, и дал же он мне. Задница у меня теперь как у зебры. Ходить больно, лежать еще хуже, а сидеть и вовсе нельзя. – И с полным удовлетворением прибавила; – Зато это уж за целый год! Разом!

Фабий сунул отцу золотой, и старик тут же подсел к своим. Слева – горшечник, справа – шерстобит, оба из-за Тибра, оба приятели. Старик показал им золотой.

– О боги милостивые! Неужели все истратишь?

– Истратим вместе! – весело ответил Скавр.

И Фабий втиснулся между своими разудалыми друзьями, он уже требовал вина и еды. Единым духом опрокинул полную кружку, так что весь трактир ахнул. И двинул кулаком по столу.

– Так-то вот, детки. Вернулись мы домой, вконец истосковались по милой родине. Так что пить сегодня будем, пока язык не одеревенеет!

– Как же, одеревенеет у тебя язык, бочка винная! – съехидничал Кар.

– Ты три дня и три ночи пить будешь, тогда еще может быть… Только у тебя на это денег не хватит!

– Не хватит? – выпятил грудь Фабий и подбросил вверх золотые, три, четыре, восемь, и подхватил их на лету. – Всех угощаю! Всех!

Трактир радостно загудел.

В углу сидели двое, пришедшие следом за Фабием. Один толстый, Руф, другой тощий, Луп. И так себе оба – ни рыба ни мясо, как все шпионы на свете, потому они и видны, что вечно озабочены своей незаметностью. Сам префект города послал их следить за Фабием с той самой поры, как актер вернулся в Рим.

Ну что ж, верзила Фабий ведь не дух бесплотный, он и шумит, и буянит, а голос у него как труба военная, так что, по совести говоря, не очень трудно его и найти, и уследить за ним. Вот эти двое и торчат тут, винцо попивают, давят один другому под столом ноги, да косятся на поднадзорного, и держат ухо востро.

– Послушай, Луп, – шепнул толстый Руф. – Это приглашение и нас касается? Можем мы его принять?

– Ясное дело, – отозвался тощий и допил свою кружку. – Он всех приглашает, ты слышал. Это не взятка, простое внимание. Мы его и примем.

Хозяйка, еще вина на счет того парня!

– Мне тоже, – присоединился к нему Руф и подал Волюмнии свою кружку.

Товарищу своему, однако, заметил шепотом:

– Ты-то поосторожнее, а то налижешься. Тебе ведь немного надо. Не забывай, зачем мы здесь!

– Не бойся, не подведу, – пообещал Луп. – Вино мне не помешает.

Наоборот.

– Выпить, конечно, надо. Пейте хоть неделю! Ваше полное право! – крикнул из дальнего угла маленький человечек в серой тунике, тянувший вино сквозь зубы, как драгоценный бальзам. – Но ведь вы и сыграете для нас, разве нет?

– Ты угадал, стручок! – прорычал Фабий с набитым ртом. – Конечно!

Потому мы и в ссылку отправились, потому и опять в Риме сидим, потому и на свет родились! Боги, если б каждый так держался за свою долю, как мы за наше комедианство! Но сначала все-таки выпьем как следует!

Фабий скомкал свою шапку из зеленого сукна и швырнул ее через весь зал.