Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 14

Натка немного подумала, а потом заявила:

– Владик, конечно, хороший, но… не гардемарин.

В ее устах это прозвучало как знаменитое «не орел», поэтому я расхохоталась.

– Натка, иди спать, ты меня доконаешь сегодня!

– Скажи, Лен, а Таганцев всегда с пистолетом ходит? – прошептала Натка.

– Уйди! У тебя мозги на одну сторону свернуты.

– Значит, всегда, – вздохнула мечтательно Натка и ушла – вернее, упорхнула, как бабочка, оставив после себя едва уловимый аромат духов.

Солнце жарило сегодня как-то особенно сильно, и спасения от него не было даже на теневой стороне – воздух и там раскалился так, что нечем стало дышать.

А ведь еще далеко до полудня…

Таганцев пошире распахнул ворот рубашки и расстегнул еще одну пуговицу – учитывая раскрытые настежь окна его «девятки», это все, что он мог себе позволить в такую жару.

По идее, его должно обдувать, хотя бы чуть-чуть, пусть даже теплым воздухом, но «девятка» большей частью не ехала, а стояла в пробке, и солнце нещадно раскалило ее старый кузов.

Константин не то что завидовал водителям, наслаждавшимся за закрытыми стеклами прохладой кондиционеров, нет – они его просто немного раздражали. Вон на светофоре зеленый зажегся, а водитель «Вольво» впереди словно заснул, наверное, музыку слушает или по телефону болтает, жара его не доканывает, поэтому и не к спеху ему…

Таганцев сыграл на клаксоне агрессивный марш, «Вольво» тронулась, проехала несколько метров, миновав перекресток, и снова уперлась в непроходимую пробку.

Пива бы сейчас, тоскливо подумал Константин. Пива, да на берег какой-нибудь речки, чтоб не дышать городским смрадом, не видеть бесконечной вереницы машин. Вот куда все, спрашивается, прутся? Разве может такое быть, чтобы тысячам, сотням тысяч людей в этот жаркий день понадобилось тащиться в разные концы Москвы по неотложным делам? Для нормального человека сейчас может быть только одно неотложное дело – пиво и на речку… Впрочем, оттого, наверное, и пробки, что все с пивом на речку едут, и только он, лейтенант Таганцев, в душной «девятке» тащится «короткими перебежками» на какую-то Машиностроительную улицу, от одного названия которой спирает дыхание, а лицо и спина еще больше покрываются потом.

Никакие обстоятельства не заставили бы его ехать в такую жару на эту улицу – только приказ начальства и… просьба Елены Владимировны. Причем просьба Кузнецовой даже в большей степени, чем приказ, потому что доверить свою деликатную просьбу Лена могла только ему. Таганцев понимал это и даже испытывал если не чувство гордости, то ощущение какой-то трогательной признательности, словно на него возложили роль батюшки, которому можно исповедаться.

Так что он найдет эту Машиностроительную. Обязательно найдет, даже если живьем зажарится в «девятке» и помрет от недостатка пива в крови.

Ради такого случая следовало бы надеть форму, но китель сделал бы его существование и вовсе невыносимым, поэтому Таганцев позволил себе штатское – легкие брюки и бежевую рубашку с коротким рукавом. Ничего, он и без формы доходчиво объяснит, кто он такой и откуда у его проблемы «ноги растут».

Ему удалось беспрепятственно проехать метров двести и даже разогнаться до восьмидесяти километров, как вдруг он заметил, что пропустил поворот.

В сердцах ударив кулаком по рулю, Константин притормозил у обочины.

В отчаянии он схватил пластиковую бутылку и вылил остатки газированной воды себе на голову.

– Болван, – обругал он себя, со скрежетом развернулся и погнал в другую сторону, благо что пробка чудесным образом рассосалась.

Он найдет Машиностроительную, найдет, потому что, кроме него, для Елены Владимировны это больше некому сделать, и он словно воочию видел ее глаза, когда она по телефону просила его «разобраться, все выяснить и расставить все точки над i». Понимал, что ей очень трудно просить – ведь ему надо тратить время, бензин и использовать служебное положение, – но она должна это сделать, чтобы спасти сестру.

– Получается, что ты моя служба спасения, – виновато сказала она.

– Не вопрос, Елена Владимировна, – ответил Таганцев. Он хотел сказать ей что-нибудь теплое и ободряющее, но… не нашел подходящих слов.

Вот Натке бы он сказал… С ней можно по-простому, не подбирая особо красивых слов, не формулируя правильных предложений. Например, «не боись, прорвемся!», или «ради тебя я всех урою», или «не дрейфь, Натуля, я – Бэтмен». И Натка поняла бы все правильно, улыбнувшись своей бесподобной улыбкой.

Натка казалась Таганцеву красавицей невероятной… Фигура, лицо, серебристый смех…

Елена Владимировна, безусловно, тоже красавица, но в ней нет той веселой безрассудности и импульсивности, которая так заводит, бодрит и сводит с ума. С Еленой Кузнецовой хочется застегнуть все пуговицы и цитировать классиков, а вот с ее сестрой…

Натке так и подмывает сказать: «А давай в Сочи махнем! Дикарями!» Про Сочи, конечно, он загнул, на Сочи копить и копить, а вот под Курск, да на рыбалочку, да на недельку, а то и две, с палаткой… Он уверен, что Натка не будет жаловаться на комаров и ныть по поводу отсутствия душа.

Эх!

В общем, он очутился за городом, там, где было указано на карте.

– Да что же это такое!

Притормозив, Таганцев огляделся.

Заметив неподалеку продуктовый киоск, он подошел к продавцу.

– Скажите, уважаемый, вы тут Машиностроительной улицы поблизости не наблюдали?

– Наблудал! – с готовностью ответил продавец с внешностью гастарбайтера. – Сто мэтров назад, напрыво и дэсять мэтров впэред до знака тупык.

– Родной! Спасибо… Ни за что не нашел бы… – В знак благодарности Таганцев купил у него блок сигарет и бутылку «Нарзана».

За поворотом «напрыво» действительно стоял знак «тупык».

Тупиком оказалось высокое, длинное здание, напоминающее тюрьму. Для полного сходства не хватало колючего забора – вместо него вдоль всего фасада тянулась вереница припаркованных машин. Таганцев слышал, что такие высотки, огромные площади которых сдают в аренду разным фирмам, называют «Пентагоном».

Он с трудом нашел место для своей «девятки», выпил полбутылки минералки, перевел дух и пошел искать нужную ему фирму.

К его удивлению, со стороны, которую он принял за фасад, не обнаружилось ни одной двери – только вывески со стрелками направо и налево: «Стальные двери», «Цветы оптом», «Семена», «Канцтовары оптом». У Таганцева в глазах зарябило от этих табличек и стрелочек.

Пришлось обходить бесконечную стену «Пентагона» – это было делом долгим и трудным, спина взмокла, рубашка прилипла, сердце отплясывало гопака, а в ногах появилась непривычная дрожь.

«Чегой-то сдаешь ты, парень, – усмехнулся про себя Константин. – Подумаешь, два с половиной часа на жаре…»

С торца территория «Пентагона» граничила с милым двориком, где росли акации, прогуливались мамаши с колясками, на качелях качались дети. Не хватало только бабушек на лавочках, впрочем, одна все же нашлась – она лузгала семечки, кутаясь в длинный тулуп. На ногах у старушки были высокие черные валенки.

– Не жарко? – полюбопытствовал у нее Константин Сергеевич.

– Жалко у пчелки в… – зыркнула она на него недовольно.

– Понял, отстал, – перебил ее лейтенант.

– Лучше б лавочку починил, бездельник! – сварливо сказала бабка.

– Починю, – пообещал Таганцев, – счас, беркутов своих отловлю и сразу же починю…

– Смотри, а то я жалобу в полицию на тебя напишу, – пригрозила старушка.

Видимо, коллекторское агентство «Зоркий беркут» не стремилось себя рекламировать, потому что вывеска у него была очень маленькая и незаметная. Никаких тебе рекламных слоганов и стрелочек, указывающих, куда идти.

«Надеюсь, что лифт работает», – про себя усмехнулся Таганцев, представив, что придется пешком подниматься по лестнице.

Но лифт не понадобился – этаж оказался первым. Константин постучал в металлическую дверь, потом, заметив звонок, позвонил.