Тайная военная разведка и борьба с ней - Батюшин Николай Степанович - Страница 7

За эту «роль» Н.С. Батюшин в апреле 1915 года особо отмечен: «объявлено высочайшее благоволение за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий». Порадуемся вместе с Батюшиным за очередное поощрение, но здесь же вынесем за скобки один вопрос: все ли его коллеги и руководители, причастные к этой службе, разделяли с ним эту радость, не было ли среди них тех, кто увидел в его усердии карьеристские замашки – достичь успеха любой ценой, даже участием в неправом деле, только потому, что так нужно властителям России. Последующие события в его биографии, а также исключительно трудная его белогвардейская и белоэмигрантская судьба убедят читателя, что поставленный вопрос не является неуместным. Политическая составляющая в его оперативной работе похоже начала слишком заметно давать знать о себе и ему же во вред. Понимал ли это сам Николай Степанович?

Через несколько дней после этого поощрения полковник Батюшин – признанный специалист в тайной войне – отправился… на строевую службу командовать кавалерийским полком в составе родной ему кавалерийской бригады. Строевая служба его длилась немногим более трех месяцев – с 21-го апреля по 30-е июля 1915 года.

Объяснение случившемуся – срыву руководителя фронтовой разведки и контрразведки на несколько месяцев со своего поста – имеющиеся в нашем распоряжении материалы не дают. Руководствуясь правилом: все правдиво о неизвестном, можно предполагать, что самого Батюшина, скажем, уже не устраивал масштаб нынешней служебной деятельности. Он перерос рамки руководителя рутинной работы своих подчиненных по засылке в тыл врага лазутчиков и по поиску во фронтовом окружении аналогичных персонажей противника. На его нынешнее место без особого ущерба для дела можно было бы посадить любого способного организатора и ответственного офицера. Но есть и возражение: такой масштабный руководитель, каким видится нам Батюшин, без подсказки со стороны был способен находить резервы в своей службе, которая была столь необходима именно в эти месяцы катастрофического отступления русской армии на восток.

Бескомпромиссного и достаточно прямолинейного по складу характера полковника Батюшина, скажем, могло удручать и иное. На фоне той неразберихи и упущений, что происходили весной и летом 1915 года на фронте и в тылу (шпиономания, разгул распутинщины в стране уже набирали силу), деятельность контрразведчиков могла казаться ему совершенно бесперспективной. Образно говоря, у него мог наступить своеобразный «кризис жанра». А раз так, не испробовать ли себя в ратном деле? И опять возражение: не такова натура матерого разведчика и контрразведчика, который явно пасует перед обстоятельствами. Много хорошего уже сделано, что мешает делать еще больше, чтобы переломить в итоге неблагоприятную ситуацию. Вера в незыблемый имперский строй в душе Батюшина не была поколеблена ни на йоту тяжелыми военными обстоятельствами весны 1915 года, напротив, он был убежден, что в трудные для Родины дни надо еще энергичнее бороться с ее врагами.

Наиболее обоснованной видится следующая версия. 17 марта на смену главнокомандующему войсками Северо-Западного фронта Н. В. Рузскому пришел генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. «У него была манера, – недобро вспоминает М. Д. Бонч-Бруевич, – обязательно перетаскивать с собой на новое место особо полюбившихся ему штабных офицеров. Перебравшись в штаб Северо-Западного фронта, Алексеев перетащил туда и генерал-майора Пустовойтенко. Я остался без должности…». Сломался тандем Рузский – Бонч-Бруевич и как следствие – тандем Бонч-Бруевич – Батюшин. Последнему при новом фронтовом руководстве также похоже не нашлось место. Читатель, знакомясь с книгой Батюшина, обязательно обратит внимание на отрицательные характеристики, которые он дает и Алексееву, и Пустовойтенко. Последнего он прямо именует покровителем «шпиона» Лемке, журналиста, якобы пробравшегося в Ставку Верховного главнокомандования с нечистыми намерениями. Можно предполагать, что это отзвук застарелой обиды контрразведчика на двух генералов.

Вскоре все вернулось на круги своя. 12 августа 1915 года (за несколько дней до этого Северо-Западный фронт был разделен на два фронта – Северный и Западный) дежурный генерал штаба 5-й армии телеграфировал фронтовому командованию: «Вследствие согласия начальника штаба Верховного главнокомандующего на назначение на должность генерала для поручений при генерал-адъютанте Рузском полковник Батюшин откомандирован в г. Петроград по месту назначения». Последняя запись в сохранившемся послужном списке Николая Степановича, составленном для представления его к генеральскому званию в сентябре 1915 года, выглядит так: «Прибыл и вступил в должность, приказ армиям Северного фронта №1» и дата 15 августа 1915 года. Как видим, лично для Батюшина генералом Рузским, который вернулся командовать Северным фронтом, и с согласия второго человека в военной иерархии тех дней начальника штаба Ставки М. В. Алексеева найдено нестандартное для такого рода военного специалиста решение: он стал особо доверенным лицом, «генералом для поручений при командующем армиями Северного фронта» (генеральское звание он получит этой же осенью).

Судя по некоторым прямым и косвенным данным, задумка у командования ближайшего к столице фронта, поддерживаемого Ставкой, была с дальним прицелом. Начнем с того, что фронтовое командование добивалось и добилось в 1915 году получения всей полноты власти не только в обширном районе дислокации армий фронта, а это иначе не может быть, но и на территории столичного военного округа и в самом Петрограде. Новый генерал по долгу службы и по поручению командования объезжает с инспекционной целью контрразведывательные отделения в Финляндии, Петрограде, армиях. Наставляет, подтягивает, учит.

В расцвете лет, крепкий физически, по заслугам оцененный фронтовым командованием, известный в верхах, в том числе императору Николаю II, уже не разведчик и контрразведчик в чистом виде, а особо доверенное лицо, куратор этих служб 42-летний генерал Батюшин в середине 1916 года будет определен на выполнение крупных задач, напрямую связанных не с воюющим врагом, а с противником, находящимся внутри самой Империи. Причем военная элита определила таковыми не революционеров, их партии и партийных лидеров, не радикальное крыло думцев и особо подозреваемых земцев, не руководителей многочисленных общественных организаций и комитетов, облепивших Действующую армию, а как им представлялось, откровенных разрушителей российской экономики в лице финансовых дельцов, биржевых маклеров и иных воротил большого бизнеса, имеющих прямой выход на заграницу. Политической полиции, Особому отделу эта публика была явно не по зубам, в том числе и по причине их коррумпированности, что не было большим секретом в высших кругах Империи.

Похоже была и еще одна причина, которую непосредственные участники тщательно скрывают. Есть ряд прямых и опосредованных свидетельств о том, что исключительно узкий круг генералитета предполагал силами контрразведки нейтрализовать антигосударственную деятельность явно зловредного, но «дьявольски» неуязвимого Распутина, плотно окруженного с целью охраны отдельными высшими чинами Департамента полиции. Задача эта представлялась военному руководству особо деликатной: здесь легко было неосторожному сломать себе шею, как уже случалось до этого не раз. Пример блистательного в царском окружении генерала МВД В. Ф. Джунковского был у всех на глазах. Он поплатился своей должностью второго человека в органах госбезопасности, потому что позволил себе высказать свое мотивированное нелицеприятное мнение о Распутине самому царю. 15 августа 1915 года с ним расстались без каких-либо объяснений.

Для выполнения комплекса этих задач, далеко отстоящих от «чистой» контрразведки, и была создана особая команда, которая вошла в историю под названием «комиссия Батюшина». На деле это означало не что иное, как первый опыт ввода контрразведки (пусть и локальной по масштабу – фронтовой) в самую сердцевину политических интриг, участниками которых являлись все без исключения главные действующие лица режима, приближающегося с большой скоростью к гибели.